– Один из вас зрячий, извините, не знаю, кто именно, так что может пристегнуться сам. Я же закреплю двух других.

Коретта ощупью нашла кушетку и стала пристегиваться, а Декоста попытался удержать чью-то вырывающуюся руку в перчатке.

– Не волнуйтесь, я о вас позабочусь, – приговаривал он, видя сквозь стекло шлема слепые глаза в бинтах. Рука перестала вырываться, и он втиснул человека в скафандре на место, прижал и щелкнул ремнем. Затем уложил на кушетку третьего космонавта. Четвертая кушетка осталась пустой.

– Я теперь должен убрать манипулятор, чтобы закрыть люк, – пояснил Декоста.

– Вы готовы к началу ускорения? Мы уже достигли нуля. В любой момент теперь… – Голос Кука был напряженным, жестким.

– Отставить. Еще несколько секунд. Манипулятор убран. Люк задраиваю, сам я пристегнут… Давай!

Григорий отчетливо слышал в своих наушниках все, что говорят на «челноке». Ему наконец удалось отодрать пластину, и он на мгновение повернул голову, чтобы оглядеться. «Челнок» выбросил в космос длинные языки пламени и двинулся с места.

– Прощайте, – сказал Григорий и, светя перед собой фонарем, полез внутрь «Прометея». Ответили они ему или нет, он так и не узнал, потому что здесь радиосвязь прервалась. Свет фонаря скользил по рядам пластиковых труб.

– Точно по инструкции, – сказал он громко. Он много раз перечитывал программу «Змеиное кольцо» и знал ее наизусть. – Разрежем трубы этим прекрасным ножом, доставшимся мне с «челнока». – Он вынул нож и стал перепиливать неподдающийся пластик, пропилил его и увидел внутри губительные гранулы уранового топлива. – Уран-235, исключительно смертоносен. – Он улыбнулся, понимая, что теперь ему совершенно не страшно. – Интересно, однако… – заметил он. – Жаль, не смогу сказать об этом полковнику Кузнецову. Впрочем, может, и смогу, если церковь права, а коммунисты ошибаются. Мне очень хотелось бы сказать полковнику, что мужество свойственно не только его поколению.

Пластиковая трубка снималась совсем легко. Он стянул сколько было нужно по инструкции, удостоверившись, что обрезанный конец выходит в дыру в обшивке. Затем двинулся вперед, толкая перед собой урановый жгут, вытягивая его за собой в сторону оторванного сопла. Капельки газа, замерзавшие тотчас же, как вылетели наружу, постепенно превращались в тянувшийся за кораблем хвост, как у кометы.

– Теперь это может оказаться опасным, – пробормотал Григорий, стараясь не касаться этого потока. – Нужно все сделать безошибочно и абсолютно точно с первого раза.

Добравшись до нужного места, он осмотрелся и в испуге заметил, что от корабля отрываются горящие куски и уносятся прочь.

«Прометей» вошел в атмосферу. Оставались считанные секунды.

Григорий затратил одну секунду, чтобы пристегнуться страховочным тросом к кораблю. Сейчас он должен иметь обе руки свободными. Пластиковая трубка была довольно жесткой, но все-таки сгибалась под его руками, он отвертывал из нее шар, тяжелый, килограммов двадцать пять или больше. Он понимал, что уже мертв, умер многократно, весь пропитан радиацией. Но для критической массы урана было пока недостаточно. Водород должен сперва замедлить реакцию, а потом удержать частицы, чтобы масса стала критической и двигатель превратился в атомную бомбу.

– Да, – сказал он, – теперь время.

Держа перед собой тяжелый шар, он двинулся к двигателю и заглянул в него. Солнце было у него за спиной и заливало камеру ярким светом.

Зрелище было захватывающим. Водород непрерывно накачивался туда уже в течение нескольких минут. Сначала он превращался в газ, но при этом охлаждал кварцевые стенки камеры, постепенно переставая менять свое состояние. Теперь камера была доверху наполнена светлой прозрачной жидкостью, с температурой двести пятьдесят градусов ниже нуля. Поскольку водород продолжал поступать, на открытом конце камеры образовались шаровидные частицы, которые медленно отплывали в сторону, касались стекла на шлеме Григория и, превращаясь в газ, рассеивались вокруг.

Он долго смотрел в этот промерзший резервуар, потом вывалил в него шар урана. Шар был тяжелым, пришлось его подтолкнуть, чтобы он погрузился скорее. Шар тут же окутался непрерывно возобновляющимся облаком газа, потому что водород закипал, оказавшись вблизи теплого металла. Газовое облако сперва не давало жидкому водороду окутать урановый шар, не давало начаться цепной реакции.

Но это продолжалось недолго. Металл остыл, и жидкая масса водорода окутала его.

Стянутая ремнями, всем телом сопротивляясь сжимавшим ее путам, Коретта видела, как сверкающие формы «Прометея» становились все меньше, сжимались, обрамленные рамками сдвигающихся створок люка, мелькнули в последний раз и исчезли. Люк захлопнулся.

– Мы по меньшей мере в сорока милях от «Прометея», – сказал Кук, и каждый слышал его голос.

– Набираем высоту и… Боже!.. – Он на секунду умолк. Потом снова заговорил:

– Мы уходим в другую сторону. Благодарение Богу. У вас все там в порядке? Вспышка, взрыв. Никогда в жизни не видел такого взрыва. Гигантская вспышка, и она все время росла. Что бы там ни произошло на «Прометее», удара по Земле не будет. Теперь Земле ничто не угрожает.

Внутри грузового трюма была абсолютная тьма, одинаковая и для Коретты, и для ослепших пилотов.

– Прощай, Григорий, – тихо промолвила она в темноту.

– Скорость – триста узлов, – сообщил Декоста.

– Неплохо, – сказал Кук. – Делаю последний разворот перед выходом на планирующую траекторию. Выпустить шасси.

Декоста перебросил тумблер и молча наблюдал, пока не замигал зеленый свет.

Все Восточное побережье было закрыто облаками, над Флоридой нависли сплошные тучи. Они видели их еще из космоса, потом облака придвинулись ближе, и они оказались в сплошной облачности. Их не волновало то, что они летят вслепую: их вел компьютер. Они как бы следовали по невидимой магистрали, проложенной для них в небесах, по прочерченной на экране трассе, которая руководила каждым их шагом. Когда «челнок» вырвался наконец из-под нависших над самой землей туч, перед ним сразу открылась отмытая дождем взлетно-посадочная полоса. Кук управлял машиной, едва прикасаясь к штурвалу, глядя вперед сквозь поднимавшиеся над носом корабля клубы пара, в которые превращался дождь, попадая на кремниевые плитки, которыми покрыт корпус, все еще раскаленные после температуры 2400 градусов, которые им пришлось выдержать при прохождении через атмосферу.

– Земля, – сказал Кук, когда тяжелые шины ударились о мокрый бетон.

Декоста отстегнул ремень и встал.

– Пойду присмотрю за пассажирами, – сказал он.

– Сразу доложи.

Декоста спустился на среднюю палубу и оставил открытым внутренний люк, ведший в грузовой трюм, погруженный в темноту. Он увидел, что кто-то из космонавтов сидит, выпрямившись и держась руками за шлем.

Коретта выгнулась, отстегивая шлем, стащила его и несколько раз вздохнула в себя влажный воздух.

– Чувствую запах моря, – промолвила она, потом подняла руку, закрывая лицо. – Господи, вы не можете убрать свой чертов фонарь?

– Извините. Все в порядке?

– Будет в порядке, когда мы снимем с них шлемы. Помогите-ка мне.

Корабль замедлил свой бег, качнулся, когда включились тормоза, и замер на месте. Как только сняли шлем, Патрик прижал руки к бинтам на глазах, потом привстал и повернулся в сторону Нади. Но не произнес ни звука, казалось, всем им нечего друг другу сказать.

– Сейчас вернусь, – сказал Декоста, направившись к выходу.

– Эй, оставь фонарь! – крикнула ему вслед Коретта. – Или включи свет здесь.

– Здесь нет света. Пойдемте лучше в другой отсек. Пол дернулся, когда трактор стал медленно стягивать ракету со взлетно-посадочной полосы.

После пребывания в невесомости они двигались неуклюже и охотно принимали помощь пилота. В скафандрах было жарко и тяжело, и они сняли их перед входом в отсек, но ноги и руки все равно слушались плохо. Все молчали; просто сидели, пока движение не прекратилось и не открылся внешний люк.