— Давай пройдемся немного, — предложил Тобайас.

Блейк зашагал рядом с ним. Тобайас Хармон, похожий на медвежонка с нечесаной бородой, казался самым мирным человеком на планете. А еще он обладал удивительной способностью подходить незаметно. В городе, где за калориями следят тщательнее, чем за фондовым рынком, всем известное обжорство Тобайаса делало его явлением аномальным. Его всегда приглашали на самые знаменитые тусовки. И тем не менее он так и не стал там своим.

Блейку он понравился с той самой минуты, как они встретились.

— Что тебя беспокоит?

Режиссер посмотрел на него, но не замедлил шага.

— Знаешь, когда я познакомился с Деви?

— Думаю, много лет назад. Ты снял «Укрощение Лили», когда ей было… кажется, десять?

— Я познакомился с ней за пять лет до этого. Ей было пять. Она закончила сниматься у Спилберга, и я хотел заполучить ее в свой следующий проект. Мы встретились в отеле, когда она участвовала в рекламном шоу собак и пони. Ее мать выглядела жутко уставшей и измученной, а Деви была свежа, как цветок.

Одна из ассистенток помахала рукой и бросилась к ним наперерез с блокнотом в руках.

— Она настоящий профессионал, — сказал Блейк, когда Тобайас принялся подписывать бумаги из пачки примерно в милю высотой.

Она выросла в теплом свете вспышек фотоаппаратов. Конечно, время от времени какой-нибудь репортер выступал с критическими замечаниями, но по большей части ее окружали внимание и любовь. По крайней мере до тех пор, пока на нее не напал тот сукин сын.

От одной только мысли о нем у Блейка от ярости начинала закипать кровь. В то время они еще не встречались — проклятье, даже знакомы не были, — но Блейк видел, как повлияло на Деви то событие. У него разрывалось сердце, и одновременно ему хотелось как следует кому-нибудь врезать. Нет, не кому-нибудь. Этому ублюдку.

Так что да поможет ему Бог… если полиции когда-нибудь удастся его найти…

Что ж, занятия боевыми искусствами иногда могут оказаться очень полезными.

С другой стороны, если и следовало кому-то врезать, так это ему самому. В конце концов, Деви почти пришла в себя после нападения, перестала принимать успокоительные таблетки, вернулась к публичной жизни и даже не стала возражать против требования Тобайаса организовать мощную рекламную кампанию фильма. Блейк знал, что ей нелегко. Но к счастью, сияние прожекторов было не слишком ярким. Ведь они стали романтической парой дня. Репортажи нередко были экстравагантными, но в общем и целом доброжелательными. С точки зрения пиарщиков, все складывалось идеально.

И что он сделал? Он отправился на телевидение и превратил их обоих в огромную красную мишень.

Господи, какой же он идиот!

Ассистентка принялась пространно благодарить Тобайаса, потом умчалась по другим делам, а режиссер снова повернулся к Блейку.

— Ну так вот, — продолжал он, словно их никто не прерывал, — я устал как собака после целого дня проб, а эта крошка с важным видом подходит ко мне и жмет мне руку. «Так это ты наша самая знаменитая новая актриса?» — спрашиваю я. И знаешь, что она мне ответила?

— Понятия не имею, — сказал Блейк, хотя вопрос был чисто риторическим.

— Она ответила: «Наверное, я, сэр. Но на самом деле больше всего на свете я хотела бы снимать фильмы». — Тобайас засмеялся и покачал головой. — Она ни одной минуты не хотела быть режиссером и снимать фильмы, но уже тогда знала, как разговаривать с людьми. Это ее особый талант. И очень редкий, должен тебе заметить.

— Я знаю, — сказал Блейк, который никак не мог понять, к чему ведет Тобайас.

Неожиданно он занервничал сильнее, чем в те моменты, когда его отец, армейский полковник, возвращался домой из заграничной командировки и в течение часа допрашивал его о том, как он заботился о матери.

— Деви для меня как дочь, и я не хочу, чтобы эта искра в ней погасла. Она прошла через ад. Настоящий ад, а потом еще ты устроил ей представление.

— Со всем уважением, но это она меня бросила.

Дурацкая отговорка, и Блейк это знал, но ему почему-то захотелось оправдаться перед Тобайасом.

— Хочешь знать правду? Мне наплевать, кто из вас кого бросил. В настоящий момент меня беспокоит только благополучие фильма.

— Тут я не стану спорить.

— Вот и хорошо. Потому что я поговорил с ребятами из рекламного отдела студии, и они хотят вернуть это назад.

— Это?

Тобайас искоса взглянул на него и пояснил:

— Что бы ты там ни слышал, реклама — вещь несправедливая и жесткая. Ваш разрыв может повлиять на успех нашего фильма. Люди хотят видеть главных героев, которые любят друг друга. А вот звезд, готовых вцепиться друг другу в глотки, нет. Сплетни — это сколько угодно, но разрыв не поможет нам продать билеты на фильм. Я видел, как такое случалось и с более знаменитыми парами, чем вы двое.

— Я бы с удовольствием помог тебе, Тоби, но позволь мне напомнить очевидное. Мы расстались.

— Я никогда особенно не разбирался в деталях, приятель. Сам я большой киношный человек. И картина, которую я вижу, наполнена счастьем и радостью. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я хочу, чтобы все газетенки в городе обсуждали ваши отношения. Как вы помирились, как теперь любите друг друга еще сильнее. Мы должны сделать все, чтобы вы стали золотой парочкой.

— И все ради кассовых сборов? Чтобы не пострадала реклама? Это не для благополучия Деви?

Тобайас встретился с ним глазами и выдержал его взгляд, но не ответил на вопрос. Потом пошел прочь, но довольно скоро повернулся.

— Вот что я тебе скажу: если ты причинишь ей новую боль, будешь иметь дело со мной. Ты меня понял?

— Я никогда не причиню ей боль.

— Блейк, ты уже это сделал. А теперь ты должен все исправить.

— Я знаю.

Проблема заключалась в том, что он не имел ни малейшего представления, как это сделать.

— Ты серьезно? — спрашиваю я в тысячу восемьсот семьдесят пятый раз. — Я справлюсь с ними?

Мы можем обсуждать миллион самых разных вещей, но в данный момент меня занимают завтрашние сцены с Блейком. Почувствовав сегодня, как сердце замерло у меня в груди при одном лишь его виде, я немного нервничаю, представляя, как буду завтра сниматься с ним.

Линди машет, чтобы нам принесли чек, а на меня не обращает ни малейшего внимания. Я провожу пальцем по краю бокала и изо всех сил стараюсь не закричать. «Беверли-Уилшир» — роскошное место. Крики здесь не приветствуются.

Бармен кладет перед нами счет, и я пытаюсь его схватить, но Линди меня опережает, однако я успеваю удержать его большим и указательным пальцами. Мы вступаем в настоящее сражение за право заплатить сорок два доллара.

— Ты игнорируешь мой вопрос, — с обидой говорю я.

— Хм, да, — говорит она. — Да.

— Отлично. — Я выпускаю счет из пальцев. — Тогда платишь ты.

Она берет счет и хладнокровно достает бумажник.

— Я уже тебе отвечала. Примерно девять раз за последние пять минут.

— Сделай одолжение, ответь еще раз. Ну пожалуйста, в последний раз, — умоляю я. — Во мне проснулась нервная актриса. Мне требуется, чтобы меня постоянно уговаривали и убеждали.

А еще мне требуется еда, но я не собираюсь прикасаться к миске с орешками, которая стоит примерно в шести дюймах от меня. Слишком много калорий. Слишком много соли. У моего тренера будет припадок.

Какого черта! Я хватаю горсть орешков и быстро запихиваю в рот, чтобы не передумать.

Я закрываю глаза, погружаясь в рай кешью. Когда я их открываю, Линди, ухмыляясь, смотрит на меня.

— Протеин, — объясняю я.

— Угу.

— Ответь на мой вопрос, — требую я, но она лишь улыбается.

Я уже собираюсь повторить вопрос, когда звонит мой мобильник. Я хватаю его, проверяю, кто это, и игнорирую звонок.

— Кто?

— Ларри, — говорю я, имея в виду моего агента. — Он наверняка звонит насчет «На север через северо-запад».

— Так скажи ему, что ты не хочешь в нем сниматься.