Да, я забыл про выходные. Тут она иногда заваливается ко мне на целый день. Тут мы обычно и цапаемся. Или всячески стараемся избегать ссор, что тоже создает напряг.

И все-таки я скучаю без этих встреч по выходным — в последние три недели Дезире проводила их на конференциях, семинарах и еще какой-то ерунде. Впору, черт возьми, назначать ей свидания на кладбище.

Однажды я прихватил ее на вечеринку здесь, в деревне. Может, в виде пробного шара. С Вайолет они поздоровались очень сухо, зато другие сельчане, особенно те, кому за пятьдесят, приняли Дезире на ура. С некоторыми она говорила так оживленно, что я уж испугался, не распространяется ли она о пользе чтения, но нет, речь у них зашла об истории деревни. Подлинная заинтересованность с обеих сторон еще никому не мешала; кроме того, я прекрасно знаю, что мои соседи спят и видят, чтоб меня кто-нибудь захомутал. У всех свербит в голове одна мысль: когда исчезнет последняя ферма, деревне придет конец. То бишь она просто сольется с городом.

В тот вечер я довольно мрачно потягивал пиво, представляя себе, что Рябиновую усадьбу переоборудуют под место отдыха для сотрудников какой-нибудь проклятой компьютерной фирмы.

Под конец пирушки мы получили приглашение на кофе от материных старинных друзей, тетушки Альмы и дядюшки Гуннара. На воскресенье.

— К сожалению, не смогу! — сказала Дезире. — Завтра в три я улетаю в Упсалу!

Тьфу ты, черт!

Возясь на дворе со скотиной, я все чаще думаю о том, что у меня есть три пути и что скоро мне придется выбирать один из них.

Первый. Я пытаюсь добиться, чтобы Дезире собрала свои пожитки и переселилась ко мне. Голову даю на отсечение, она и не помышляет об этом, а потому очень рассердится, если я предложу такой вариант.

Второй. Я продаю хозяйство и перебираюсь в город, а там дожидаюсь ее возвращения из Упсалы с горячим кофе. Об этом варианте не могу помыслить я.

И третий. Я смотрю правде в глаза, перестаю питать несбыточные надежды и нахожу женщину, которая будет готова проводить со мной больше трех часов в неделю. А все потому, что не хочу и думать о четвертом варианте — остаться бобылем. Как Боссе, которого до сих пор кличут Нильссоновым парнишкой, хотя ему уже сорок шесть. Боссе живет с престарелой матерью на родительском хуторе, выращивает мелкую скотину и работает на полставки в магазине сельхозпродуктов. Он установил себе огромную антенну-тарелку, подписался на пакет телевизионных программ с эротикой и ездит на глухариную охоту — других интересов у него нет. Время от времени он под каким-нибудь надуманным предлогом заглядывает в Рябиновую усадьбу и застревает часа на три, и. если тут оказывается Дезире, мы с ней дружно вздыхаем из-за гардины, обнаружив во дворе его машину.

Ни в коем случае не стать таким, как Боссе. «Сёдерстрёмов парнишка»… 53 лет… Нет, я пойду на что угодно, лишь бы не это. А годы, между прочим, поджимают…

Возможно, Дезире чувствует эти витающие в воздухе холостяцкие страхи, понимает, чего я от нее жду, — и нарочно упрямится, хочет только играть со мной. Моя Креветка еще маленькая, живет бурной городской жизнью… и не боится остаться одна.

Когда мне (теперь все реже) удается залучить Дезире в постель, на сердце давит камень, потому что она все еще сводит меня с ума своей белой кожей, своей страстностью, своим изяществом. И я говорю ей:

— Если я умру раньше срока, виновата будешь ты! Сама знаешь, неженатые мужчины живут меньше женатых!

И когда она становится на уши, лишь бы избежать ответа, то не понимает простой вещи: звонок к последнему акту уже прозвонил.

Я не хочу разрывать финишную ленточку

не хочу заниматься прыжками или метанием

Почему перемахнуть через планку достойнее

чем пройти под ней во весь рост?

Разумеется, я постаралась выдать свое посещение за визит вежливости. Принесла дорогие тюльпаны и упаковку хорошего чая, «Дарджилинг».

Дверь она открыла сначала на цепочку. Разглядев меня, впустила, но без большого восторга. Не сказать, чтобы вид у нее был враждебный, скорее рассеянный. Словно она была чем-то занята и не настроена на гостей.

— Привет, Инес! — сказала я. — Давненько не виделись! Как живешь?

— Ты о чем? Вряд ли тебе это по-настоящему интересно, — ответила она… впрочем, довольно дружелюбно.

Если я правильно поняла, Инес считает, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустую болтовню. Я тут же решила перейти к делу.

— Не скажи! Я о тебе много вспоминала. Думала о твоем образе жизни, о том, какая ты мудрая. Мне кажется, ты могла бы поделиться со мной ценным опытом.

Она выжидательно хмыкнула.

— В свое время тебе пришлось сделать выбор, — продолжала я. — Передо мной скоро тоже встанет такая дилемма. Интересно было бы послушать тебя. Узнать, как случилось, что ты предпочла архивирование чужой жизни непосредственному участию в ней. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Внезапно залившись румянцем, Инес прошла в кухню, дотянулась до старомодной хрустальной вазы на верхней полке буфета и поставила в нее тюльпаны. В открытую дверь мне было видно, как она забралась для этого на табуретку. Потом Инес вернулась в комнату, села, сняла очки и раздраженно посмотрела на меня.

— Почему ты считаешь, что у меня был выбор? Я чуть ли не с рождения лишилась возможности полноценного участия в жизни! Мои родители уехали миссионерствовать в Танзанию, и я воспитывалась у незамужней тетки, кстати, невероятно безалаберной и не умеющей поддерживать порядок! Только поступив в библиотечное училище, я испытала восхитительное чувство свободы. Наконец-то можно жить по своему разумению, привести все в систему. Естественно, какой-то выбор у меня был. Я могла бы, например, жить опосредованно, перенимая чужой опыт: поступить на курсы раскраски фарфора или ездить в групповые турпоездки. Но такие занятия меня никогда не привлекали! Потом я тридцать семь лет проработала в библиотеке, voilа tout! [23] И да будет тебе известно, мне вовсе не хочется заводить «друзей и близких». А ты понимаешь, что я имею в виду?

— Если ты меня прогонишь, Инес, я пойду домой и заведу досье на тебя! — сказала я.

Тут она даже улыбнулась.

И мы проговорили около часа. Инес сделала нам по чашке чая, хотя заварила мой «Дарджилинг» так, что он стал похож на какой-нибудь «Тетли» из пакетика.

— Мне нужен не совет, а твой проницательный взгляд, — объяснила я. — Однажды ты сказала, что Бенни либо совсем мне не подходит, либо наилучший для меня вариант. Почему?

Инес подошла к архивному шкафу и вынула папку с моим досье.

— Понимаешь… я видела вас вместе всего три раза. В последний раз — после Рождества, перед моим уходом с работы. На том, что он вариант неподходящий, можно не останавливаться, это ты наверняка знаешь и без меня. Взять хотя бы его одежду… ведь каждый человек, осознанно или неосознанно, выбирает свою внешность. Речь о другом. О чувствах, которые я заметила, причем у вас обоих. Твой муж производил впечатление милого человека, но его появление в библиотеке не заставляло тебя мгновенно бросать работу. Ты ничего не роняла и не делала вид, будто вы не знакомы, — даже на первых порах. Ты… скажем так… не была достаточно взволнована. А с этим парнем ты вела себя крайне нелюбезно, чуть ли не грубо. Он же взял протянутую тобой книгу так, как берут любимого щенка. Пожалуй, это все, что я могу сказать, поскольку весьма слабо разбираюсь в этих материях. Но… — едва ли не злорадно прибавила она, — я наблюдала такое и прежде, и не было случая, чтобы подобное увлечение длилось вечно.

— А как же насчет «единственно возможного»? — поддразнила я.

— Я сказала это, потому что ты была не похожа на себя. Раньше я тебя такой не видела. А теперь извини, мне пора вернуться к делам.

И все-таки Инес рассказала мне о своем последнем проекте. Она начала собирать рекламные брошюры, откликается на предложения о продаже товаров по сниженным ценам, участвует в конкурсах — и всю переписку складывает в архив.