И Аманда вдруг ощутила, как раздвинулись стены полутемного кабинета, как его неподвижный, казалось бы, воздух заколебался от веяния нежного ветерка... Как пахнуло ароматом сирени. Как... улыбка изогнула ей губы.

– Что вы видите? – спросил голос доктора Райта.

Аманда, стоявшая на дорожке Гайд-парка в темно-зеленой, прекрасно пошитой для нее амазонке, отозвалась с улыбкой:

– Это Гайд-парк, мы возле озера Серпентайн.

– Мы? Кто рядом с вами, Аманда?

– Мама и кузен Мейбери. – Стоило ей произнести это имя, как улыбка на ее лице сменилась гримасой явного отвращения.

– Почему вы вдруг огорчились? – спросил все тот же вкрадчивый голос. – Разве не это одно из ваших счастливых воспоминаний? Расскажите мне, что сейчас происходит.

Аманда вздохнула:

– Кузен подарил мне цветы, а мама пеняет ему за излишнюю сентиментальность. Говорит, он балует меня...

– А что делаете вы?

– Я улыбаюсь ему. Мне приятно внимание молодого мужчины... К тому же я вижу, что Мейбери мной очарован. Он так и сказал вчера на балу: «Вы красивее всех в этом зале, Аманда. Вы ранили меня в самое сердце!».

– Полагаю, такое признание сделало вас счастливой... Почему же вы вдруг огорчились, припомнив этот приятный момент?

– Потому... потому что я была слишком глупа... кокетлива и наивна, чтобы понять все последствия своих действий. – Аманда издала звук, похожий на всхлип и схватилась за горло. – Я сама спровоцировала беду... – прохрипела она. – Погубила всех этих девушек... и сестру Джека... Я боюсь, что однажды он обвинит меня в этом... заставит ответить за монстра, что я породила, сама не ведая этого...

– Миссис Уорд, успокойтесь, – тихий голос как будто коснулся ее, – подумайте лучше о том, изменилось бы что-то, веди вы себя совершенно иначе? Будь вы холодной и неприступной, стал бы Мейбери делать то, что случилось?

Аманда задумалась на мгновение.

– Я не знаю, – призналась она. – Отец говорил, южное солнце Ямайки лишило Мейбери разума. Я же... не ведаю, что сподвигло его... – И с надрывом: – И все же я не должна была позволять ему думать, что он интересен мне...

– Вы были ребенком. Шестнадцать-семнадцать... Сколько вам было?

– Шестнадцать. Исполнилось ровно за месяц до первого бала...

И голос снова погладил ее, прошелся по коже теплым веянием ветерка.

– Вы напрасно носите это бремя, Аманда: в случившемся с теми девушками нет вашей вины. Отпустите свое недоброе прошлое и глядите только вперед...

– Но там нет ничего, – призналась Аманда, – в моем будущем нет ничего, что дарило б мне радость. – И продолжила, поясняя: – Как бы ни было горько все то, что случилось со мной из-за Мейбери, именно те непростые события подарили мне... Джека. Я люблю его больше всех в этом мире, но нам никогда не быть вместе... В глазах общества он всего лишь житель трущоб, я же... считаю его самым лучшим человеком на свете. И, однако, этого мало для счастья...

– Именно это мешает вам спать, миссис Уорд? Именно потому вы лежите ночами, не в силах уснуть: вы страдаете от любви?

Девушка усмехнулась.

– Скорее от чувства вины: я сама во всем виновата. Сначала с Мейбери, а теперь – с моим мужем... Не нужно было соглашаться на брак, уступать желанию матушки... Лучше бы я позволила Джеку увезти себя... и без разницы, куда именно. Я просто хочу быть счастливой! – улыбнулась она.

Голос доктора Райта спросил:

– Что мешает вам сейчас поступить именно так: сбежать вместе с любимым?

Аманда больше не улыбалась, лишь глядела пустыми глазами куда-то туда, куда доступ был у нее у одной, и ответила:

– Клятва, данная перед богом, и ребенок, которому нужен отец.

Очнувшись, Аманда не помнила, о чем говорила: ей казалось, она проснулась от сна, впервые подарившего ей настоящую бодрость. И, как ни странно, на душе было легче обычного...

– Что со мной было? – спросила она. – Я не помню ни слова.

– Вам и не нужно.

– Но мы говорили?

– Конечно.

– И что я вам говорила? – Аманда по-настоящему испугалась.

Доктор Райт улыбнулся.

– Ничего из того, о чем вам стоило бы волноваться, – уверил он собеседницу. И поднялся на ноги. – Извините, миссис Уорд, но меня ждет важная встреча. Если желаете повторить нашу беседу, запишитесь у миссис Пибоди загодя... Я не всегда могу быть свободен так, как это вышло сегодня. В любом случае, – он поглядел ей в глаза, – постарайтесь не злоупотреблять лауданумом. Особенно в вашем нынешнем положении... – Аманда спала с лица. – Не бойтесь, об этом никто не узнает. Я вам обещаю!

Она шла до кареты словно сомнамбула, страх и вина тяготили ей сердце. Что еще она ему рассказала? Что еще доктор Райт сумел выведать у нее в его навеянном гипнотическом сне?

– Аманда, ты уверена, что в порядке? – в который раз спросил Джек, с беспокойством глядя на девушку. Даже в полумраке кареты ее лицо отливало мертвенной белизной...

– Все хорошо, Джек, не беспокойся.

И все-таки он беспокоился – девушка выглядела больной.

– О чем вы с доктором говорили? Ты долго отсутствовала.

Аманда молчала, сминая в руках все тот же многострадальный платок, а потом вдруг вскинула взгляд.

– Джек... – начала было так, словно долго боролась с собой, чтобы признаться, но в последний момент все-таки спасовала.

«Зря я не сказала ему... зря не сказала ему, что... Может быть, стоило, но я не решилась...» Вспомнился Джеку ее ночной шепот...

– Да, что ты хотела сказать?

Но Аманда лишь отмахнулась:

– Да так... ничего важного, – отозвалась она. И попросила: – Расскажи, удалось ли тебе выяснить что-то?

Джек, раздосадованный ее нежеланием открыться ему, молча кивнул.

– Ты не поверишь, что удивило меня больше всего, – произнес он с чуть меньшим энтузиазмом, чем испытывал до того.

И рассказал, как в поисках медицинской карты мистера Стрикленда наткнулся на карту – подумать только! – Марджори Райт, жены доктора.

– Миссис Стрикленд ведь говорила, что жена доктора чем-то больна... – заметила девушка.

– Но я и подумать не мог, что это что-то психическое... И судя по записям в карте, разобрать почерк доктора было непросто, это что-то вроде синдрома навязчивых состояний.

– Что это значит? – спросила Аманда.

– Понятия не имею, – развел Джек руками. – Но я подумал, что нам бы не помешало побеседовать с ней с глазу на глаз. Подумай сама: у Стрикленда была дочь примерно тех же лет, что и Марджори Райт.

– Ты полагаешь...

– Нельзя исключать никакие возможности.

– Но как мы увидимся с ней? Вряд ли доктор позволит нам задавать ей вопросы.

Джек задумался, пытаясь разрешить эту дилемму, и на ум пришло только одно:

– Мы можем поджидать ее, сидя в экипаже у дома. Уверен, миссис Райт выходит из дома совершить моцион или, может быть, в ближайшую лавку...

– Если только она не настолько плоха, чтобы и вовсе быть запертой в доме, – предположила Аманда. Но тут же добавила: – Но мы все-таки попытаемся выждать ее, обязательно попытаемся, но только, наверное, не сегодня. Мне надо увидеться с матерью, – заключила с извиняющейся улыбкой.

Аманда не понимала, зачем ей вдруг захотелось посетить леди Риверстон Блекни, но желание поговорить с матерью занозой засела в ее голове. Пусть даже свидание обещала быть малоприятным, как и всегда, когда им случалось встретиться вместе, она все-таки ощутила решимость завести давно назревающий разговор...

– Тебе лучше дожидаться в карете, – тронула она Джека за руку, когда знакомый ему портик дома предстал за окном экипажа. – Не хочу давать матери повод оскорблять тебя, Джек, ты ведь знаешь, какой желчной она может быть. Пожалуйста, оставайся здесь, я вернусь очень скоро.

Джек видел, что девушка чем-то расстроена: то ли беседой с доктором Райтом, то ли предстоящим свиданием с матерью – в любом случае, он удержал ее за руку и, подавшись вперед, поцеловал любимые губы. Поцеловал так, словно хотел поделиться собственным мужеством и унять мучивших ее демонов, и, кажется, у него получилось...