– Я полагаю, любить вообще очень опасно, вы не находите, доктор?

Тот улыбнулся, всепонимающе, с толикой взрослого снисхождения.

– Я полагаю, что истинная любовь стоит некоторой опасности, – отозвался он, и Аманда, поглядев на него, тоже невольно улыбнулась.

– А вас, мистер Огден, я попрошу остаться!

Джек знал, что гнев начальника неизбежен, как неизбежны морские приливы, однако сердце все же упало. И дернулось, словно в агонии...

– Да, сэр.

Они остались один на один в опустевшем теперь кабинете, и Харпер, утративший было контроль над происходящим, опять ощутил себя главным над ситуацией. Сузил глаза, поджал тонкие губы, исторг, словно плевок:

– Ты – жалкое ничтожество, Огден. Ничтожный маленький скунс! Ты не только не исполнил мои прямые приказы, ты еще привлек постороннего. Все ему разболтал! Выставил меня идиотом. В моем собственном кабинете выставил меня идиотом... – повторил он почти по слогам. И добавил: – К тому же подслушивал, выкрал одну из улик, еще и наведался в дом ныне покойной. С какой, скажи, пожалуйста, целью? И да, – не стал он дожидаться ответа, – еще ты покинул свой пост, и, верно, считаешь, тебе все простится. Так вот, этому не бывать! Я донесу о твоих проступках дисциплинарному комитету, и только богу известно, что ждет тебя в будущем. А теперь убирайся!

В этот самый момент Джек почувствовал себя одиноким, как никогда: рядом не было никого, кто мог бы его поддержать, а туман в голове и предательская слабость, казалось, тянули к самой земле. Он кое-как выбрался на воздух и побрел в сторону дома... К счастью, тот был недалеко, и, завалившись, как есть, на постель, он погрузился в глубокий, без сновидений сон.

Проснулся с осознанием чего-то важного, вдруг позабытого, и память лягнула воспоминанием: Мара.

Он совершенно забыл о Маре, собранном чемодане и поезде в Саутгемптон...

Который час?

Сумерки уже наступили, Джек с трудом различил стрелки часов на напольных часов в самом углу.

Начало девятого...

Он опоздал.

Мара будет сердиться...

Джек быстро поднялся, умылся холодной водой. Туман в голове немного рассеялся, только по-прежнему горчило на языке.

Он побежал к борделю миссис Коллинз и удивился, заметив зевак, перешептывающихся под его окнами.

– Что случилось? – спросил он одну из женщин, и та с радостью сообщила:

– Какого-то франтика порешили. Равнехонько на постели со спущенными штанами! – и она обнажила в улыбке желтые зубы.

– Кто это сделал?

– А мне почем знать, – ответила та. – Эти шлюхи на все, что угодно способны. Им что ноги раздвинуть, что человека прирезать – все ведь одно. Мерзкие твари!

Она сплюнула под ноги – Джек побежал к заднему входу. Дорогу он знал, потому вихрем пронесся по коридору – недоброе чувство никак не давало остановиться – взлетел по ступеням на второй этаж к спальням и замер у входа в комнату Мары.

Дверь была распахнута настежь. Хозяйка борделя и несколько девушек в неглиже толпились по обе стороны от кровати – на ней в луже крови лежал человек. Маленький кинжал Мары, с которым она обычно не расставалась, торчал из его груди ровно посередине.

Миссис Коллинз первой заметила Джека, развернулась всем своим телом и прошипела:

– А вот и этот негодный мальчишка, мистер Огден-будь-он-неладен. Вот, полюбуйся, что ты наделал! – Она указала на труп на кровати. –  Вот до чего довели твои сказки про «лучшую жизнь». Теперь ты доволен?

Джек, все еще ошарашенный мертвецом в Мариной кровате, поглядел на нее в полном недоумении.

– Я не совсем понимаю...

И кто-то из девушек произнес как бы в задумчивости:

– А разве это не ты поднимался сюда около часа назад? Я подумала даже, что Мара дружка притащила. Форма на нем была точно такая...

Хозяйка борделя уперла руки в бока.

– Так это ты его укокошил? Приревновал али что... Так и знала, любовь до добра не доводит! Держите его, красотки! Сдадим с рук на руки тепленьким.

И дюжина женщин кинулась к Джеку... Он чудом скатился по лестнице, не разбившись, бросился прочь под истошные крики девиц из борделя, взывающих о поимке преступника-живодера.

7. Клуб самоубийц

Осень, словно нарочно, неистовствовала промозглой сыростью и дождем.

Мелкой моросью повисала в воздухе, путалась в волосах и, пропитав всю одежду, льнула к озябшему телу...

Джека трясло...

Но не от холода даже – от мыслей в собственной голове.

Они были много хуже привычной ему непогоды, от них не укрыться под крышей или зонтом.

Они прямо здесь, под черепною коробкой... бьются, ворочаются тектоническими плитами.

И душу выворачивают.

Так что дышится через раз...

И вообще... тошно.

Тошно до ужаса.

– Гадостная погодка.

Констебль прошел в двух шагах, кутаясь в плащ и ворча себе под нос. Джек даже обмер, страшась, что узнают и схватят – нет, не узнали и не схватили, даже вниманием беглым не одарили.

Он ускорил шаги. Может быть, все разрешится... Как-нибудь разрешится. Словно по волшебству... Он никогда в такое не верил, но сейчас захотелось... поверить. Принять. И чтобы как в сказке...

Только вся его жизнь – вовсе не сказка. Нечего и надеяться!

«Ах, Мара, Мара, где же ты? Как получилось, что твой злополучный кинжал оказался в груди этого франта?»

Он не верил, что она сделала это, только не Мара со всеми ее пусть и мнимыми разговорами о готовности сделать нечто подобное. Постоять за себя, если придется...

Все ведь только слова, слова и не больше...

Он вспомнил, как пришел к ней впервые: она провела его через кухню коридором для слуг. Держала за руку горячими пальцами и тащила вперед...

– Ты только внимания не обращай на все это, – сказала ему, кивком головы указав на закрытые двери. – Я уж привыкла, а ты как... бывал в подобных местах?

За каждой запертой дверью трудилась одна их девиц миссис Коллинз, и звуки слышались соответствующие, недвусмысленные.

Джек смутился.

– Я... э... может, не стоило мне приходить? – спросил, страстно желая оказаться подальше.

– Да ладно тебе, – девушка потащила его дальше по коридору, – мамка и не заметит сейчас. Клиентов встречает... А комната только моя, и звать я могу, кого захочу.

Она отперла ключиком дверь в конце коридора и снова заперла ее на замок, стоило им оказаться внутри... Запалила свечу, и Джек рассмотрел хлипкую маленькую кровать, платяной шкаф и тумбу для умывания. Занавеску бледно-розовую в цветочек, занавешивающую окно... Именно занавеска ему и запомнилась больше всего. Она мало вязалась с его представлением о характере Мары, и он долго пялился на нее, не решаясь двинуться с места.

В конце концов, девушка первой уселась на край кровати и указала ему на место рядом с собой. Казалась такой уверенной, смелой... Вот только теребила яркую ленту на платье и тем самым выдавала себя.

Волновалась.

Его тоже потряхивало от нервов.

Девушек Джек понимал меньше некоторых преступников и робел перед ними соответственно больше.

– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Мара, глядя на носки туфель, выглядывающих из-под платья.

О том, что не стоило ему приходить...

– Да так, ни о чем.

– И все же?

– У тебя красивая комната.

– В самом деле? Я ее ненавижу. Мамка скупится, не тратится на меня... Хочет, чтоб я скорее легла под какого-нибудь богача... из простого желания иметь что-то получше вот этого. – Мара ударила по покрывалу. – Я, однако, не уступаю, и она становится всё жаднее.

Рука девушки оказалась рядом с пальцами Джека – через минуту их пальцы сплелись между собой. А потом они целовались... Он не помнил, как это случилось, но ощущение было приятным... И Мара, вот это он тоже запомнил, познакомила его с Терри, пауком, что сплел паутину в углу ее комнаты, он был ее другом.

Можно ли убить человека, заботясь о каком-то простом паучке?

Наверное, можно, но он все равно продолжал выгораживать Мару. Каким-то краешком сердца он все-таки, но любил эту девушку... Пусть и не так, как хотелось бы ей и ему.