Джек, абсолютно серьезным и даже каким-то торжественным голосом, отозвался такими словами:

– Полицейский должен быть любопытным, иначе ему ни одного дела не раскрыть. Сами знаете, ведь это вы у нас инспектор...

Ридли вздернул широкие брови.

– А ты вроде как в полицейские метишь, правильно я понимаю?

– А что, думаете не смогу? – с вызовом вскинулся Джек.

Мужчина окинул тощего паренька внимательным взглядом: всего-то достоинства в нем – это большие, полные огня голубые глазищи, больше и смотреть-то не на что.

– Сможешь, почему ж нет? – ответил он абсолютно серьезно. – Вот только подучиться бы надо... Нынче неучей в полицию не берут. – И, выдержав короткую паузу, продолжил: – Я вот что хотел тебе предложить, Джек, – ты только выслушай до конца, не брыкайся раньше времени – в деревню я тебя отправлю, в помощь одной доброй женщине, миссис Гвендолин Уиггинс: ей помощь по хозяйству не помешает, а тебе бы на время из Лондона уехать. Здесь тебя нынче ничто уж больше не держит, разве нет?

Ридли видел, как в процессе его речи меняется лицо паренька: от радостного признания собственной исключительности до полнейшего ужаса в широко распахнутых глазах. И наконец этот ужас выплеснулся одни-единым махом, исторгнутый его залипшими от страха легкими:

– Я в деревню не поеду! Нет, сэр, только не деревня. Это ж хуже смерти, я там не смогу – издохну от скуки.

Ридли усмехнулся:

– Ты сам говорил, что хочешь из Лондона выбраться. Чего ж теперь артачишься?

– Так я ж не в деревню хотел перебраться, – замотал головой парень, – я скорее о Бирмингеме или Манчестере думал. – И с новым витком отчаяния: – В деревне «жаворонку» не выжить, сэр. Лучше сразу прибейте и дело с концом!

Инспектор понял, что тут простыми увещеваниями не обойтись и подпустил в голос металла:

– Послушай, Джек, я написал миссис Уиггинс с просьбой приютить тебя в ее доме...

– Но, сэр... – перебил его было парнишка. Однако Ридли не дал сбить себя с толку:

– Ты не просто будешь у нее жить: работать будешь и учиться тоже. В школу пойдешь...

– Сэр, пожалуйста, – взмолился Джек несчастным голосом. – В школу ж только малышня ходит... Не могу я в школу – засмеют.

– Так и полицейским тебе, значит, никогда не стать. Забирай свои деньги и проваливай на все четыре стороны! – Ридли махнул рукой, как бы отпуская его не только из этой комнаты, но и из своей жизни одновременно.

Джек даже не пошевелился, впившись глазами в потертый ковер под ногами.

Так прошла минута... другая... часы в доме пробили двенадцать раз.

И тогда Джек сказал, все также не поднимая глаз:

– Лорд Каннинг сегодня поздно вернулся, сразу передо мной, мне Анис сказала.

Инспектор понял, что выиграл эту схватку и просто покачал головой:

– Послушай, парень, не все лорды – преступники. Я понимаю, что Мейбери...

– Не произносите этого имени! – вскричал Джек яростным голосом. – Речь вовсе не о нем... вот и не надо... произносить это имя. – И через секунду, слегка отдышавшись: – И все-таки Каннинг вернулся передо мной... Вдруг это его я преследовал по ночным улицам?

– Джек, – голос Ридли мог показаться почти умоляющим, – Каннингу не было резона появляться в пабе на Флит-стрит... Уверен, он к этому делу не причастен. – И добавил для пущей убедительности: – Мы проверили его алиби: они с друзьями, действительно пережидали дождь в таверне на северной дороге. Они никак не могли оказаться в Лондоне за час до полуночи... Это абсолютно исключено.

И Джек снова сдался:

– Так что там с этими любовными письмами? – спросил он только. – Выходит эту компаньонку убил ее полюбовник, которому она рассказала о своем ребенке? Уверен, этот богатенький сноб отравил сначала мисс Хорн, а потом уже перестрелял банду рыжего Джо...

– … заявившись в дом в звериной маске, которая так тебя напугала, – заключил за него инспектор Ридли, и Джек даже улыбнулся. Выходило действительно глупо! По крайней мере, с маской... – Завтра я еду в Оксфорд, – продолжил свои слова мужчина, – хочу поговорить с корреспондентом мисс Хорн. Возможно, он сможет пролить свет на произошедшие события... А ты, Джек, – он посмотрел на паренька с особым значением, – сиди-ка дома да не вздумай снова соваться на Беркли-сквер, ни к чему хорошему это не приведет. Договорились?

Джек молча кивнул.

– Договорились.

– Тогда иди спать, – отпустил его Ридли, а сам погрузился в размышления.

Миссис Вилсон решила его уморить, в самом буквальном, не переносном смысле... К такому выводу пришел Джек сразу после полудня, когда неугомонная экономка велела ему выкинуть свои «жалкие обноски» в топку кухонной печи, а самому парнишке выкупаться в тазу в закутке у прачечной.

– Мне только вшей в доме и не хватало, – подытожила она свои распоряжения, вручая Джеку кусок хозяйственного мыла. – Да за ушами помыть не забудь. Вот ведь сыскался на мою голову!

Вшей у Джека не было – мать всегда тщательно следила за этим – потому-то за ушами он помыл нехотя, небрежно, как бы в пику назойливой экономке. И ничего, что она об этом не узнает – этот протест самому Джеку доставил маленькое, но крайне приятное удовольствие...

Переодевшись в чистую одежду, парень бесцельно побродил по дому, заглядывая то в одну, то в другую комнаты... Главное, не попасться на глаза миссис Вилсон, иначе его снова заставят шелушить горох – скучнейшее занятие в мире.

И когда нетерпеливый окрик «Джек, негодный мальчишка» достиг его слуха в спальне на втором этаже (он как раз изучал картину в тяжелой раме), то парень, недолго думая, прокрался в маленькую гостиную и вылез в окно, выпорхнув на свободу, подобно маленькому, вольнолюбивому воробью.

Идти было некуда... да и нельзя – Ридли ясно дал это понять – вот только и усидеть на одном месте было реально невозможно. Все внутри Джека требовало ответов на интересующие его вопросы... Убийства в доме на Беркли-сквер не давали ему покоя.

И тогда Джека посетила очередная идея: почему бы ему не отыскать Грегори Уилкокса и не задать ему пару вопросов о человеке в зеленой рубахе – инспектор все равно не узнает об этом, а ему, Джеку, все какое-то развлечение...

Отыскать старого выпивоху оказалось непросто, но Джек справился с этим играючи: главное знать, где искать – а Джек знал: ему ли, ребенку лондонских трущоб, не знать всех его потаенных закутков. Вот и Уилкокс встретил его, как своего: улыбнулся беззубым ртом, стер пьяную слезу в уголке подернутого «туманом» глаза и хлопнул по старой газете рядом с собой:

– Присаживайся, парень. Выпить хочешь?

Джек отказался. Выпивка его никогда не привлекала...

– Расскажите мне про того мужчину в пабе, – попросил он с разбегу, понимая, что его собеседник в том состоянии, которое притупляет любую подозрительность, делая говорливым. – Помните, в зеленой рубашке... Вы еще сказали, что рыжему Джо воздалось за смерть невиновного мальчика, и тот мужчина тоже так думал...

– А, да, – прокаркал Уилкокс сухим, ломким голосом. – Помню такого. Приятный малый, он завсегда угощал меня выпивкой. А что тебе с него? – Джек промолчал, и старик продолжил свой монолог, как видно, не особо заинтересованный в ответе: – Он появился в пабе на Флит-стрит с месяц назад, до этого я тоже видал его в разных местах, но в этом пабе он стал завсегдатаем: каждую пятницу поджидал меня за одним из столов и угощал выпивкой. Сказал, что работает в доках... – Старик с хитрым прищуром замотал головой: – Только это чушь собачья! Больно руки у него были нежные для такой работенки-то, прямо как у девицы, – и громко загоготал.

Джек стоически выдержал приступ этого неуемного веселья, а потом снова поинтересовался, страшась, как бы старый пропойца напрочь не позабыл, о чем давеча шла речь:

– Думаете, он был не тем, за кого себя выдавал?

Грегори Уилкокс, пригладив свои редкие волосенки, ответил:

– Было в нем что-то странное, сложно сказать. Я особо не вдавался... человек меня выпивкой угощает, а я начну с вопросами лезть – не, это не про меня. – И добавил: – В тот вечер накануне он и вовсе был странный...