Чендлер сверкнул глазами.

– Вам, похоже, доставляет особую радость, констебль, тыкать людей в их самые больные места. – И скривился от боли в раненой ноге: – Я покажу вам его, как только смогу встать с этого дивана.

– Буду премного благодарен, – отозвался тот с добродушной улыбкой.

– И все-таки, – произнес Чарльз Баррет, – почему Ричардс набросился на вас?

– Понял, что напрасно разоблачил себя, – ответил Чендлер, благодарный возможности переключить внимание с дерзкого констебля на кого-то другого. – Выслушав его требования, – продолжал он, – я сказал, что не собираюсь платить ни пенни... Сказал, что, убив Кэтрин, Ричардс сам же разрушил все свои планы... Что моя семья выяснила, кем она являлась и что в сокрытии тайны больше нет никакой надобности. Тогда-то Ричардс и рассвирепел, схватился за нож и... мне пришлось стрелять.

– Кстати, откуда у вас оружие? – поинтересовался констебль Саймон.

– Я не расстаюсь с ним с момента получения первого письма под подписью Джеффри Пирса, – ответил ему Чендлер. – Маленькая предосторожность, которая, как вы можете видеть, спасла мою жизнь!

– Вы хорошо стреляете, – как бы между прочим заметил его собеседник. – Поздравляю!

– Благодарю, – отозвался тот. – Жизнь на алмазодобывающих приисках еще и не такому научит, констебль... – Они улыбнулись друг другу с вежливыми полукивками.

И после удручающего молчания, повисшего было под сводами библиотеки, мистер Чендлер произнес:

– А теперь я хотел бы увидеть Катрин, если вы не возражаете...

Констебль Саймон ответил за всех разом, утвердительно покивав головой.

Все произошедшее буквально не укладывалось у Джека в голове: не существовало не только пресловутого Джеффри Пирса, но и самой угрозы каждому из обитателей этого дома в принципе не существовало тоже. Выходило, что гувернантку убили намеренно, а не по ошибке, как они было поначалу предположили... Все сводилось к банальной меркантильности, не более того.

Джек снова сидел на чердаке и глядел в маленькое, затянутое морозом окошко: он ждал мисс Блэкни – они сговорились встретиться в этом месте. Та задерживалась... А ему не терпелось рассказать ей о пуговице, хотя надобности в этом как будто бы больше и не было.

– Что это у тебя? – та подошла почти беззвучно. Словно бесплотный призрак... И Джек показал ей пуговицу.

– Ее дал мне констебль Саймон. Сразу после обнаружения тела «мисс Ховард», – пояснил он, следуя вопрошающему взгляду девушки. – Он считал, что она принадлежит убийце, и что, если найти одежду, с которой эта пуговица оборвалась, то можно изобличить самого преступника.

– Ты уже сравнивал ее с пуговицами на рубашках Ричардса?

– Не со всеми, – ответил Джек. – Только с той, в которой он... умер. И она не подходит...

– Возможно, нужная рубашка висит у него в шкафу или отправлена в прачечную.

– Констебль Саймон, наверняка, решит это проверить.

Мисс Блэкни состроила лукавую рожицу и сказала:

– Хорошо, что все уже разрешилось, иначе, кто знает, ты мог бы взять и заподозрить в убийстве гувернантки меня, например. Гляди! – она вскинула руку и показала ряд перламутровых пуговичек на тыльной стороне своего рукава. – Что, скажешь, не похожи?

Джек совершенно смутился.

– Я бы никогда... – залепетал было он, но девушка его оборвала:

– Я шучу, Джек, – сказала она с тихой улыбкой. – Просто хотела сказать, что эта пуговица могла одинаково принадлежать как мужчине, так и женщине. Вот и все. – Потом лицо ее помрачнело, и она продолжила, только уже совершенно о другом: – Извини, что тебе пришлось долго ждать – я только пыталась подбодрить Анну, но, видит Бог, в данных обстоятельствах сделать этот ох как не просто. Она совершенно сломлена, как и мистер Чендлер, я полагаю: столько лет хранить важную тайну и быть разоблаченным в одно мгновение... Все это настолько ужасно, что у меня просто нет слов! – Она замолчала, устремив взгляд в разрисованное морозными узорами окно, и в задумчивости продолжила: – Анна сама не своя, Джек: все твердит о белых волосах мисс Ховард, говорит, что могла бы заподозрить неладное уже минувшей ночью, когда вышла из комнаты и столкнулась с ней в коридоре. Что-то в облике женщины было не так, и Анна не сразу догадалась, что именно... Но дело было в ее волосах, золотистых прядях, рассыпанных по плечам. Золотистых, а не иссиня-черных, какими мы и привыкли их видеть.

И Джек встрепенулся, словно что-то торкнуло его в спину. Зазвенело разноголосыми бубенцами прямиком у него в голове...

– Белая женщина! – воскликнул он. – Мисс Ховард и была Белой женщиной из видения мастера Гарри.

Глаза мисс Блэкни распахнулись, и Джек увидел в них искру догадки, вспыхнувшей, словно зажженная в темноте свеча.

– Белая женщина, ну конечно! – ахнула она в то же мгновение. – Это же так очевидно: мать приходила посмотреть на своего ребенка, а тот, нечаянно пробудившись, принял ее за бестелесного призрака. Страшную белую женщину в платье из паутины... Длинный пеньюар и ее рассыпанные по плечам серебристые волосы воображение ребенка с легкостью преобразило в нечто устрашающее, испугавшее его до ужаса. – И в радостном нетерпении: – Какой же ты молодец, Джек. Уверена, Анна будет рада такому простому объяснению... – девушка схватила его за руку. – Мы должны сейчас же рассказать ей об этом. Пойдем же! – и она потянула его прочь с чердака в сторону детской.

Нянюшка Бриггс вязала шерстяной чулок. Мастер Гарри и его сестра Мария рисовали карандашами... Картина было до того умиротворяющей, что поверить в случившиеся за пределами детской трагические события было практически невозможно. Джек почувствовал, как его плечи невольно расслабляются, скидывая толику отягощающего их груза.

– Юная Аманда, – произнесла нянюшка, – и...

– Джек Огден, – отозвался Джек. – Минувшим вечером я сидел рядом с вами во время обеда...

– Ах да, помню-помню, – закивала головой старушка. – Извини, что сразу не признала: мои глаза нынче не те.

– Очки вам нужны! – улыбнулась мисс Блэкни. – Анна давно предлагала позвать доктора, да вы все упираетесь. – И полюбопытствовала: – А самой миссис Чендлер разве здесь нет?

– Так вышла минут пять назад, обещала скоро вернуться...

– … И нарисовать мне лошадку! – добавил мальчик, водя карандашом по бумаге.

– А мне – красивую леди в шляпке! – поддакнула брату девочка.

И мастер Гарри, отвлекшись от своего рисования, глянул на Джека:

– А ты рисовать умеешь?

Тот отрицательно покачал головой, и мисс Блэкни в задумчивости поинтересовалась у нянюшки Бриггс:

– А почему фамильные портреты Чендлеров пылятся на чердаке? Мы видели сурового старика с мальчиком лет двенадцати... У того был такой несчастный вид!

По лицу старой женщины скользнула многозначительная полуулыбка:

– Вы, должно быть, говорите, о портрете бывшего мистера Чендлера, деда нынешнего хозяина поместья, и о нем самом, только-только потерявшем родную мать... Дед мастера Джона заказал портрет сразу же после смерти своей невестки, бедняжки Элисон, сказал, что они – последние представители семейства Чендлер, и это стоит запечатлеть для потомков. – Нянюшка покивала своим собственным мыслям, вздохнула. – Мастер Джон, как сейчас помню, все никак не хотел спокойно стоять, изводя выписанного из Лондона художника почем зря. Тот ажно краснее свеклы становился... Зарекался все бросить, вернуть выплаченный ему аванс, да все-таки довел работу до конца. – И выдохнула: – Ах, мастер Джон, мастер Джон, – ангел ты мой ясноглазый! Сколько ж воды утекло с той поры. – После этого ее лицо снова скуксилось, пошло складками, помрачнело: – А портреты мастер Джон и велел убрать, – продолжила она, – сразу после возвращения так и сказал: «Не хочу, чтобы они напоминали мне о былом... Тошно делается, хоть вой». Вот мы и снесли их на чердак... Там они теперь и пылятся.

Нянюшка Бриггс промокнула уголок своих выцветших, бледно-голубых глаз и снова заработала спицами, словно с их помощью могла убежать от грустных, подтачивающих душу воспоминаний.