– Мы не виделись почти год, – повторила Аманда, желая донести до него самое главное. – Все это время ни строчки, ни весточки от вас, мистер Берроуз. Должно быть, вы думали обо мне не так часто, как говорите!

Молодой человек сцепил нервно подрагивающие руки в замок и отступил на шаг.

– Но я думал, действительно, думал. Каждый день на корвете мое сердце сжималось при мысли о нас! Я мечтал снова свидеться, снова… быть рядом, но я человек подневольный, и служба… Аманда, прошу тебя, не гони! Я люблю тебя.

Берроуз замер, дожидаясь, должно быть, что это признание, как волшебное слово из сказки откроет перед ним сердце Аманды, но ей вспомнилось «Я люблю вас, мисс Блэкни. Люблю как никто никогда не полюбит!», и фальшь второго за день признания заставила улыбнуться. Контраст был слишком разителен… Теперь ей было с чем сравнивать.

– Не надо, мистер Берроуз, – сказала она, – слишком много воды утекло. Я совершила ошибку, мне жаль…

Молодой человек, пораженный такими словами и самой этой реакцией, снова подался вперед и почти схватил Аманду за руку, но она завела ее за спину, и руки Берроуза безвольно упали вдоль тела. – Ты сердишься на меня, так я и думал, – констатировал он грустным голосом. – Полагаешь, я бросил тебя…

– Я не сержусь, – поспешила уверить Аманда. – Просто стала взрослее. Мне жаль! – И тут же осведомилась: – Как вы проникли в наш сад?

Берроуз ответил не сразу: тяжело сглатывал несколько раз – казалось, признание девушки оказалось неудобоваримой для него пищей – и только потом произнес:

– Через изгородь со стороны леса. Как видишь, я сделал все, чтобы снова увидеть тебя. – И взгляд умоляюще-кроткий, перед таким не каждая устоит. – Умоляю, прости меня за молчание... и за все остальное прости меня тоже! – взмолился не унимающийся Берроуз.

Посмотрев в его голубые глаза, Аманда вдруг разом припомнила и свое заключение в доме Мейбери, и свою пустую надежду на помощь Берроуза, и навязчивый аромат чайных роз, пропитавший ядом воспоминание, – что-то в ней неприязненно дрогнуло, изменилось, и собеседник это заметил. Опустил взгляд…

– Я давно вас простила, Берроуз, – сказала она. – Время, как видите, все расставило по местам. Уходите... и больше не возвращайтесь!

Однако Берроуз не сдался так быстро, пусть и выглядел хуже побитого пса:

– Но нам было так хорошо вместе, Аманда. Мы были по-настоящему счастливы... Вспомни, как ты мечтала повидать мир!

– Это в прошлом. Той Аманды уже больше нет!

– Мы вернем ее, обещаю! – запальчиво воскликнул Берроуз. – Убежим уже по-настоящему. Скроемся хоть в той же Америке, если захочешь…

– Уже не хочу...

– Будем вместе, как и мечтали когда-то... – Он все-таки схватил ее за руку. – Обещаю, я сделаю всё, чтобы ты была снова счастлива! Приложу все усилия. Ты не станешь жалеть…

– Пожалею… – очень грустно улыбнулась она. И добавила, ставя точку в затянувшемся разговоре: – Я выхожу замуж, Уильям. Скоро знакомство с будущим мужем!

Он вдруг выпустил ее руку, словно разжались ослабевшие пальцы, лицо исказилось.

– Значит, все кончено? – спросил через силу.

– Давно, – отозвалась она. – Еще в тот самый день, когда мы не встретились, как собирались… – И кивнула: – Прощай. Уверена, все у тебя сложится хорошо...

Тот развернулся, готовый уйти, но, не сделав и шагу, решительно произнес:

– И все-таки я не готов так просто сдаться. Не для того я проделал такой долгий путь... – потом вышел из павильона и скрылся среди голых кустов рододендронов.

Весь прошлый день прошел для Джека словно в тумане: он бездумно отсидел занятия в школе, бездумно беседовал с Тоддом по дороге домой, а потом помогал Саре-Энн в работе по дому – всё это затмевалось тоской по мисс Блэкни, её готовностью выйти замуж за незнакомца и выбросить его, Джека, из головы.

А ведь он ей сердце открыл, признался в донельзя сокровенном – воспоминание этого вызывало болезненную, удушающую стыдливость, – а в ответ получил разбитое сердце...

Оно ныло, не унимаясь, целый день кряду, даже во сне ощущалась тяжесть в груди, от которой не было спасу. Джек измаялся и устал… Даже смерть Энни, как бы странно то ни звучало, не рвала сердце так, как разлука с мисс Блэкни. И совершенно пав духом от этой угнетающей мысли, Джек, обозвав себя самыми оскорбительными словами из уличного лексикона, разочаровался не только в себе, но и в жизни.

– Пирог на столе, – сказала миссис Уиггинс, едва он переступил порог дома, вернувшись из школы. – Письмо дожидается там же...

Письмо было от мистера Баррета, как, впрочем, и прочая корреспонденция на имя Джека за последнее время. Сам Джек, как таковой, Баррета мало интересовал: писал он хозяйке Чендлер-мэнора, Анне Чендлер, и так как правила запрещали молодому, холостому мужчине писать вдове напрямую – Джек работал посредником между влюбленными. С завидною регулярностью он вынимал из конверта на свое имя конверт поменьше и относил его адресату по просьбе мисс Блэкни. Когда она попросила об этом после событий в поместье, Джек с готовностью согласился… Он не мог бы отказать ей ни в чем. Он и луну б с неба достал, захоти она только…

Но она не хотела ни луны, ни Джека подле себя.

Им даже друзьями больше не быть, пусть мисс Блэкни и предлагала: муж не позволит ей якшаться с нищими отщепенцами.

– Спасибо, миссис Уиггинс. – Джек подхватил кусок пирога, сунул за пазуху белый конверт и снова вышел из дома, направившись по дороге к поместью.

День выдался ясным и солнечным, абсолютно не соответствующим душевному настроению паренька, и потому, выйдя на проселочную дорогу, он едва ли умел насладиться птичьими трелями и теплом. И вообще настолько погрузился в себя, что не сразу заметил катившую по дороге карету, а заметив, отошел на обочину.

Возница, натянувший поводья, крикнул с козел:

– Эй, парень, не подскажешь, как проехать к Карлайлам?

Вглядевшись в занавешенное окно экипажа, Джек отозвался:

– На следующем перекрестке налево.

Интуитивно он угадал, кто скрывается там, в темноте, и груди что-то сжалось.

В тот же момент шторка дрогнула, отодвигаясь, и в окне показалось мужское лицо с напомаженными усами, рука в черной перчатке протянула ему полупенсовик.

– Благодарю, мальчик, – прозвучало грудным баритоном, и Джека скрутило сильнее.

Такой острой, мгновенно вспыхнувшей антипатии он не испытывал никогда в жизни.

Экипаж между тем покатил дальше. И Джек, стиснувший в кулаке полупенсовик, хотел было запустить им в канаву, но передумал и опустил монету в карман.

Анна Чендлер встретила его у розария, который вместе с садовником приводила в порядок после долгой и холодной зимы. Джек знал теперь, что до брака с мнимым мистером Чендлером она считалась двадцатитрехлетней старой девой, почти утратившей шанс на замужество. Ее матушка, женщина оригинального характера, не считала ни одного местного кавалера достойным дочери, и отпугивала их с неизменным упорством, в каждом находя тот или иной недостаток: внешности ли, характера ли – не имело значения. Сама Анна, будучи равнодушной к каждому из джентльменов, прощала матери подобное самодурство, доходящее подчас до абсурда...

А потом появился мистер Джон Чендлер, неожиданно очаровавший взбалмошную мамашу настолько, что та состряпала брак своей дочери с поразительной для обоюдных сторон скоростью и сноровкой.

Любила ли Анна Чендлер супруга Джек не брался предполагать, однако, исходя из собственных чувств, полагал, что истинная любовь не смогла бы так быстро найти замену в другом человеке... А миссис Чендлер утешилась очень быстро: даже сейчас Джек заметил яркий румянец, окрасивший ее щеки, при виде конверта с письмом.

– Спасибо, Джек, – с чувством поблагодарила она, когда послание Баррета перекочевало из кармана в карман. – Я бесконечно благодарна тебе! – Они стояли в тени под аркой с клематисами, так что никто не мог разглядеть эту эпистолярную рокировку. – Снеси пирог миссис Уиггинс на кухню. И передай ей большое спасибо!