Тот повторил:

– Отравление. Как это возможно? Мама была добрейшей души человеком, никто не держал на нее зла.

– А как же вы, мистер Коупленд? – прозвучало вдруг от порога. – Разве вы сами не ссорились с ней из-за вашего образа жизни? Я слышал она угрожала лишить вас наследства. И только вчера вы сбежали из дома, в сердцах хлопнув дверью...

Инспектор Харпер проследовал к телу умершей и замер в ожидании ответа.

Коупленд резко поднялся, глаза его вспыхнули негодованием.

– По-вашему, я отравил собственную мать?! – воскликнул он, расправляя широкие плечи. – По-вашему, я на такое способен?!

– Я знаю вас недостаточно хорошо, чтобы делать предположения, уж извините, – ответствовал Харпер со спокойной невозмутимостью. – Но годы службы в полиции научили меня тому, что деньги – наипервейший мотив для множества преступлений. Деньги и изредка – пагубная страсть... И так как второе в данном случае исключается, приходится остановиться на первом, а значит...

Коупленд его оборвал:

– А значит, вы делаете слишком поспешные выводы, инспектор, – почти прорычал он в видимом раздражении. – У матери был юный любовник –  вы, верно, не знали об этом – и потому сбрасывать со счетов «пагубную страсть», как вы изволите выражаться, было бы слишком поспешно, вы не находите?

– Любовник, значит... Что ж, это мы проверим! – инспектор Харпер с довольством поглядел вослед быстро удалившемуся Коупленду. Казалось, он был доволен собой и тем, как споро сумел вывести его из себя. – А ты что здесь делаешь? – поглядел он на Джека, разительно переменившись в лице. – Разве я не отправил тебя разведать дело с мертвыми шавками?

– Так я и делаю, сэр. – Вытянулся Джек в струнку. – Дом миссис Коупленд был в числе прочих.

– Ну да, – нехотя признал тот, – ее животное тоже издохло. Так что, удалось выяснить что-то полезное?

Джек произнес:

– Я думаю, сэр, нужно искать разносчика корма. Он либо специально потравил мясо, либо то вышло случайно, и он мог не знать о возможных последствиях.

– Потравил мясо? – со скепсисом, даже долей насмешки повторил Харпер. – Зачем бы ему делать такое? Он просто решил нажиться на явно протухшем товаре, и шавки подохли... И коль хочешь знать, так им и надо. Сюсюкаются с блохастыми тварями, словно с детями родными.

– Но, сэр, – Джека едва не разрывало от правды, – животные были явно отравлены... ядом.

– Еще что придумал...

– Но сам доктор Максвелл... – и он прикусил болтливый язык.

Инспектор Харпер нахмурил кустистые брови, почти открыл рот для гневной тирады (наэлектризованный воздух буквально искрил над его головой), когда женский голос отвлек их внимание на себя.

– Инспектор, сэр, мисс Флойд уснула, нам пришлось дать ей снотворного: уж больно она убивалась, зато мистер Хэнкок дожидается в кабинете. Вы сами просили его подойти, как только сумеет...

– Я знаю, мисс Поттерс, спасибо, что сообщили. – И Харпер с решительным видом отправился в свою штаб-квартиру, казалось, напрочь забыв о присутствии подчиненного. Джек постоял, так и не зная, что ему делать, потом направился следом и замер у неплотно прикрытой двери.

– Итак, мистер Хэнкок, – услышал он зычный голос начальника, что лишь облегчило дело, – кто вы и чем занимаетесь в этом доме?

– Я Дональд Хэнкок, двоюродный дедушка мистера Коупленда...

– Ныне покойного мистера Коупленда, – подметил Харпер, и собеседник воскликнул:

– И что это значит? Миссис Коупленд – добрая женщины, светлой души человек, она приютила меня, когда я в этом нуждался, ни разу куском хлеба не попрекнула. И пусть мой племянник почил три года назад, меж нами с Эмилией все было давно решено: я мог оставаться здесь сколько угодно. На правах друга и родственника... Так она мне и сказала еще после смерти супруга.

– То есть причин ненавидеть миссис Коупленд у вас не было?

– Боже правый, конечно же нет! Она была моим другом и благодетельницей. С ее смертью теряю я больше, чем, смею заверить, приобрету. Ведь мастер Коупленд, внучатый мой племянник, – он со значением откашлялся в кулак, – человек не простой, склонный к поспешным суждениям и порывам...

Харпер спросил напрямую:

– Вы с ним не в ладах, правильно я понимаю?

– Можно и так сказать, – согласился старик. – И мое положение в доме теперь под вопросом... Боюсь, он поступит именно так, как всегда и мечтал: выставит родственника за дверь. Даже преклонный возраст не станет ему помехой...

– Чем же вызвана эта явная антипатия?

– Полагаю, моим полным невежеством в искусстве, а еще неумением принять его сторону в спорах с матерью о выбранном поприще. Он ведь художник, должно быть вы слышали?

– Кажется, кто-то упоминал.

– Художник и вертопрах, – продолжил старик, довольный осведомленностью собеседника. – Живет в Париже, этом вертепе безнравственности и порока, рисует с обнаженной натуры (бесстыдно даже представить такое!) и называет все это искусством. ИСКУССТВОМ, представьте себе такое! А еще обижался неодобрению матери... Говорил, она жизни не понимает: мол, мазульки его однажды прославиться могут. Их потом-де, за деньги огромные покупать станут, а она его-де наследства лишить желает.

– А желала? – вклинился Харпер.

– Был такой разговор, что уж скрывать. В прошлый приезд, да и в этот, пожалуй... Сильно хозяйка тогда осерчала, сказала-де, надоело ей ждать, пока он ума наберется. Мол, жаждет мужского плеча и поддержки...

И Харпер вклинился снова:

– Уж не на полюбовника ли она намекала, а, мистер Хэнкок? Я слышал был у нее молодой да удалый.

Старик оскорбился, Джек понял по резкости его слов, тембру голоса:

– Судить ее – мне не по нраву, да и поздно уже. Скажу только, сердце у нее было большое, любвеобильное, и если кого она и любила после супруга, то, верно, не наше то дело.

– То есть о нем вы не знаете ничего, верно я понимаю?

– Вернее не скажешь.

– Но знали хотя бы, что он существует?

– Догадывался, – нехотя признал Хэнкок. – Подчас появлялись коробки конфет, дорогие духи. Но я не считал должным интересоваться!

– А как же мисс Флойд, она интересовалась?

– Мисс Флойд... Полагаю, что нет, иначе я знал бы об этом.

– Значит ли это, что между вами с мисс Флойд существовало дружеское расположение?

– Как между мисс Флойд и между каждым из нас, инспектор. Мы жили дружной, счастливой семьей, пока не случилось... все это.

Повисло недолгое молчание, как будто, инспектор продумывал новый вопрос, однако спрашивать он не стал, лишь попросил:

– Расскажите, как ЭТО случилось.

Старик то ли всхлипнул, то ли скрипом отозвались его старческие суставы, только звук тот кольнул в самое сердце. Джек почувствовал жалость к бедному человеку...

– Что тут особо рассказывать? Эмилия убивалась по Принцу, была сама не своя. Металась из комнаты в комнату, руки заламывала – вот я и предложил чаю попить, чуток успокоиться, что ли. Знал, добрая чашка только поможет... Она согласилась. Мы расположились в гостиной, дворецкий принес поднос.

– Вы хорошо его знаете?

– Дворецкого, сэр? – удивился Хэнкок. – Он служит здесь долгие годы. Не думаю, что он как-то причастен...

Но Харпер его не дослушал:

– Кипяток разливали из одного чайника, верно я понимаю?

– Конечно, разве могло быть иначе?

Инспектор, видимо недовольный ответом – все выходило сложней, чем он думал – потер гладко выбритый подбородок.

– Было хоть что-то, что ела или пила только умершая и больше никто? – осведомился он.

Хэнкок задумался, припоминая, и Джек встрепенулся, когда он воскликнул:

– Конфеты. Маленький шоколадный набор... Как же я раньше не подумал? Она их нашла за диванной подушкой, даже нам предложила, но мы отказались... – и побледнел. – Полагаете, яд мог быть в них? То есть, возьми я хотя бы одну... – голос его надломился, затих полуфразой.

– Где сейчас эти конфеты?

– Полагаю, что там же...