Правда, это было давно.

Так давно, что казалось неправдой...

– Миссис Уорд. – Старая леди, приветствующая ее в малой гостиной и облаченная в глубокий траур, казалась черной не только одеждой, но и лицом. Следы искреннего страдания пролегли бороздами-морщинами вокруг рта и у глаз.

Она плакала, но пыталась это не выдать.

– Мисс Флойд, примите мои искренние соболезнования, – сказала Аманда, сжимая руки старушки в своих ладонях. – Эта трагедия поразила нас всех. Бедная миссис Коупленд... Бедные вы, мистер Хэнкок и Дэвид! Как вы все держитесь?

– Из последних сил, не иначе. – Мисс Флойд промокнула платком увлажнившиеся глаза. – Такое горе... такое внезапное горе, миссис Уорд. Разве подумал бы кто, что такое возможно? Что милочка миссис Коупленд умрет раньше меня или Хэнкока... Раньше Дэвида. Да еще какой смертью, мучительной, страшной! Такой, что врагу даже не пожелаешь... Я все еще словно во сне, словно открою глаза, и Эмилия скажет: «Велите подать чай на террасе, погода сегодня выше всяких похвал». Но этого больше уже не случится!

Не в силах сдержаться, старушка уткнулась носом в платок, и плечи ее затряслись от прорвавшегося рыдания. Аманда погладила ее по плечу...

– Вы были очень дружны, – сказала она, – ваше горе оправданно. Я понимаю.

Старушка сквозь слезы проговорила:

– Эмилия приютила меня, обеспечила жизнь, о которой я и мечтать не могла. Я ведь одна в этом мире, – объяснила она, – ни детей, ни супруга. Никого, кому было бы дело до несчастной старухи...

– Миссис Коупленд была женщиной сердобольной и доброй, – вставила Аманда. – Помнится, матушка говорила, что лучшей благотворительницы и сыскать было трудно.

Мисс Флойд, несколько успокоившись, с энтузиазмом это подтвердила:

– Она была самой доброй женщиной на земле, миссис Уорд! Ее все любили, абсолютно все. Сложно представить, кто мог захотеть сделать такое...

Слезы снова потекли по ее щекам, и старушка, направив гостью ко гробу умершей, поспешила на время удалиться, «припудрить носик», как сказала она сквозь слезы.

Аманда осталась в комнате с гробом умершей наедине. Облаченная в свое лучшее платье, с живыми цветами в каштановых волосах, миссис Коупленд казалась всего лишь уснувшей... И только наличие гроба, сложенных рук и сладковатого запаха разложения, который даже аромат белых лилий с трудом мог перебить, говорило о том, что проснуться ей уже не придется.

Увы, никогда.

Аманду слегка затошнило то ли от запаха лилий, то ли от ощущения безысходности, так и веющей от погибшей во цвете лет женщины. Здесь, у гроба чужого ей человека, она вдруг с ясностью поняла, как быстро все может перемениться... Как важно уметь не откладывать жизнь на потом. Ценить ускользающее мгновение, словно дар. Драгоценность, которая больше не повторится!

У нее стиснуло горло.

На глазах выступили слезы.

Она едва сумела взять себя в руки, как в комнату кто-то вошел, встал у гроба подле нее.

– Миссис Уорд, – услышала она мягкий мужской голос и, наконец, поглядела на его обладателя.

Это был Дэвид, друг из далекого детства, – она с трудом узнала его.

– Мистер Коупленд.

Он улыбнулся, очень теплой и грустной улыбкой.

– Просто Дэвид, если не против. Франция сделала из меня радикала... Но ручку даме я все-таки поцелую. – И он поцеловал ее руку. Потом поглядел на умершую мать, и улыбка сбежала с его лица: – Бедная матушка! – произнес он одними губами. – Ей никогда не нравились лилии, а теперь...

– Мне так жаль, что это случилось. Твою матушку очень любили... Ни один не сказал о ней плохо, а ты знаешь, насколько безжалостны люди.

Молодой человек усмехнулся.

– Неужели даже любовником не укорили? Этим франтиком с напомаженными усами, что годами был младше ее собственного ребенка.

Аманда смутилась, не зная, что на это ответить. Досужие сплетни были мало ей интересны, к тому же она слишком долго отсутствовала в столице. Этот скандал прошел мимо нее...

– У любви подчас странные лица, – наконец отозвалась она, и Дэвид поглядел на нее с любопытством.

– Считаешь, она была влюблена в этого мальчика?! – осведомился он все с той же насмешливостью в голосе. – Как бы не так. Поначалу ее, возможно, и увлекало его юное тело, эти внимание и мнимое обожание, но потом он порядком ей надоел. – И с напором: –  Будь уверена, это Лайонс подарил ей отравленные конфеты!

– Но зачем? – осведомилась Аманда. – Зачем ему делать такое?

– Затем, что матушка содержала его, разве не понимаешь? Смазливый мальчишка из обедневшей семьи, но с большими амбициями, он присосался к ней, словно клещ. И явно был бы не рад лишиться подобной кормушки!

Аманда спросила:

– Тогда какой ему смысл лишать ее жизни?

– Такой, что у матери был кто-то другой, и Лайонс мог захотеть отомстить за измену.

Смена не задалась с самого начала: парочка дебоширов и воришка зеленых яблок на Ковент-гарденском рынке изрядно его погоняли, вымотав силы. Джек подумал тогда, что точно не станет скучать по ужасной работе, когда под шлемом чешется голова, а неудобная обувь кажется кандалами...

Он впервые решил, что порадуется избавлению.

И припомнил прошедший вечер...

Мара ему рассказала про свои изыскания в городе: про расспросы о синей тележке торговца кошачьей едой, о том, как узнала хозяина и наведалась к нему в дом.

И о том, что выяснила про мертвых животных...

– Он никак с этим делом не связан, – сказала она. – Та богачка умерла как-то иначе! Ее любовничек потравил, этот самый, с серебряными висками.

Джек решительно покачал головой.

– Ее ухажер был в нашем участке, явился давеча сам, и инспектор с ним побеседовал. Он ненамного старше меня... Молод и вовсе не сед. Да и конфет, если верить его же словам, возлюбленной не дарил!

Мара фыркнула.

– Нашел, кому верить. Такие, как он, наплетут – дорого не возьмут! – И добавила: – Это не наше дело. Не твое оно, Джек, пусть другие его и решают! Ты о нас лучше подумай. – И взмолилась, как никогда еще прежде: – Умоляю, уедем вот прямо сейчас! Меня больше ничто здесь не держит. Вызовем кэб и отправимся на вокзал...

Каждый раз, как она говорила такое, его сердце ухало в самые ноги, там же и оставалось, пока мгновенная паника не унималась.

Хотел ли он, в самом деле, уехать?

И что так страшно пугало его?

– К чему эта спешка? – спросил он как можно спокойней. – Дождемся нового дня, я получу недельное жалованье. Деньги нам точно не помешают!

И Мара так на него посмотрела – словно кнутом стеганула – спросила:

– Дело только в деньгах? Или в ком-то другом, до сих пор имеющем власть над тобою?

Что он ответил? Кажется, отпирался. Точно так, как делал всегда, и почти убедил собственное сердце.

Только вот для хорошего самообмана нужны время и километры дороги.

А еще лучше – безбрежный Атлантический океан.

Еще бы узнать, что с миссис Коупленд приключилось...

Кто ее отравил и с какой конкретною целью?

Допрошенные Харпером люди все как один утверждали, что умершая, добрейшей души человек и благотворитель, помогала сиротским домам, щедро жертвовала больницам и обществу спасения падших женщин, она даже в собственном доме двух стариков приютила, а каждый из них мог называться родственником только с натяжкой.

Зато был сын, художник и вольнодумец, не оправдавший материнских надежд и явно страшившийся лишиться наследства.

И юный любовник, возможно, отвергнутый ради кого-то другого...

Но конфет якобы не даривший.

Нет, Джек не мог уехать прямо вот так, зуд под кожей не дал бы покоя, часы же как раз показали четверть второго. Смена еще не закончилась, но держаться за место больше не было смысла... Он уезжал, чтобы больше не возвращаться.

Джек покинул свой пост и отправился на Уортингтон-стрит.

Решил положиться на случай: удача и интуиция его прежде не подводили.

Так и случилось...