— Ты ее в самом деле любишь? По-настоящему?

В торжественной тишине, когда у Мариалвы захватило дыхание, ибо пробил час ее триумфа, Курио склонил голову и после долгих колебаний еще раз подтвердил, что любит.

Мартин взглянул на Мариалву, стоящую в дверях спальни. Она сияла, эта царица, у ног которой ползают мужчины, отдавшие ей свои безумные сердца, ее несравненная роковая красота смиряла самых сильных из них. Полная жестокой решимости, она была готова к любым вопросам Мартина: уклоняться от ответа она не собиралась.

Капрал, однако, ничего не спросил. Он лишь смотрел на нее оценивающим взглядом — да, роковая и жестокая женщина, рожденная для того, чтобы пожирать сердца мужчин, пополнять ими свою свиту, такова была Мариалва, красавица с родинкой на левом плече. Кто мог спастись от ее чар? Правда, иногда она немного надоедает, даже, пожалуй здорово надоедает. Курио заслуживает ее; Мартин казался себе великодушным и добрым, как рыцарь. Благородные чувства распирали его существо, несколько обремененное недавно съеденной жакой.

Голос Капрала прозвучал в торжественной тишине комнаты, продуваемой легким ветерком.

— Итак, брат мой, я все понял: ты любишь и страдаешь. Прекрасно! Ты доказал свою верность братскому долгу. Поэтому я тебе говорю: если кто и заслуживает ее, так это ты… Можешь забирать Мариалву. Она твоя. — Он повернулся к двери в спальню: — Мариалва, укладывай свои вещи, ты пойдешь с Курио. — И улыбнувшись другу, добавил: — Ты заберешь ее сейчас же, не стоит оставлять женщину в моем доме, раз я пользуюсь такой дурной славой…

Курио обалдело разинул рот и так остался стоять. Он ожидал всего: криков, проклятий, отчаяния, угроз оружием, быть может, драки, рыданий, самоубийства, убийства, трагедии, о которой будут кричать все газеты, словом, всего, только не этого решения Мартина. И когда он снова обрел дар речи, был все еще как пьяный:

— Забрать ее? Сейчас? Как же так?

Бледная Мариалва неподвижно стояла в дверях.

— Сейчас, потому что отныне она твоя. И не хорошо, если…

Но Курио еще пытался образумить Мартина:

— Ты же потом, когда останешься один, будешь страдать… И я предпочитаю…

Мариалва сжала зубы, ее глаза расширились, стали круглыми.

— Ты уже и так страдал из-за меня… — великодушно продолжал Мартин. — Старался ничем не оскорбить. Теперь моя очередь… Я тоже имею право страдать ради друга, не ты один…

Подобная самоотверженность возводила друзей к вершинам мировой славы, оба чувствовали себя необычайно взволнованными. Мариалва отходила куда-то на второй план.

— Конечно… Но ты ее муж, может, справедливее будет, если страдать буду я. Я уеду в Сержипе продавать чудодейственное лекарство, меня приглашали туда, и больше у вас не появлюсь… Чтобы ты не мучился… Оставайся с Мариалвой, а я уйду один, уйду сейчас же. Прощай навсегда… навсегда…

Он уже было направился к дверям, но крик Мартина остановил его.

— Куда ты уходишь, брат мой? — взволнованно заговорил Капрал. — Не торопись, ты пойдешь, но вместе с ней, ведь она тебе нравится, а ты ей, я не хочу стоять между вами! Зачем есть блюдо, которое желает другой? Так бери Мариалву, бери сейчас же… Что касается меня, то я не хочу ее больше…

Курио оказался в безвыходном положении.

— Мне даже некуда ее повести…

— Пусть это не будет препятствием к вашему счастью, брат мой… — сказал Мартин, который становился все более великодушным и непреклонным. — Вы останетесь здесь, а я уйду… Забудусь в заведении Тиберии, если у нее найдется свободная красотка… Я скажу Тиберии, чтобы она не ожидала тебя вскорости, так как ты женился, а женатому человеку не пристало шляться по публичным домам… Я оставлю вам все, возьму только свою одежду…

— Все? Я…

— Все… Стол, кресло, кровать и зеркало, я оставлю вам даже кофейник, который мне особенно дорог…

— А что я буду с ним делать? Нет, я не могу принимать от тебя все это. Ты великодушен, но…

Мариалве уже не хотелось кричать либо расцарапать им лица. Кровь отхлынула от ее щек, волосы неряшливо падали на лоб, глаза погасли, она как бы стала меньше ростом. Все же она очень нудная, Курио скоро раскается в своем выборе.

Он уже раскаивался.

— Знаешь, брат, что я тебе скажу?

Мартин церемонно поднялся с таким видом, будто он был здесь гостем.

— Ну говори…

— Будем считать, что я тебе ничего не сказал, пусть все останется, как было. Мариалва мне не нравится больше…

— Но так не годится, брат мой! Ты пришел за ней, ты с ней и останешься. Мне же она не нужна ни как жена, ни как служанка. Ты не представляешь, какая она скучная. Просто тоска берет…

— У меня было такое подозрение. Уж слишком она страстная. Я тебе больше скажу: она непорядочная женщина. Если бы от нее зависело, ты бы давно был рогатым, как бык…

Мартин улыбнулся и указал на Мариалву, стоявшую в дверях, вернее, на жалкие останки Мариалвы.

— И эта подлая баба хотела сделать нас врагами, нас, более близких друг другу, чем братья… А мы посмеемся над ней…

И он весело рассмеялся своим безудержным и раскатистым смехом, который вновь обрел, теперь уже навсегда. Курио тоже рассмеялся, хохот друзей покатился по склону, а в баре те, кто держал пари, пытались понять, что означают эти странные звуки, доносившиеся из дома Капрала.

— Выпьем? Это надо отметить… — предложил Мартин.

— Да ведь мы поели жаки, плохо будет.

— Пожалуй. Кашаса с жакой — наверняка желудок расстроится.

— Жаль… — посетовал Курио.

Друзья посмотрели на остатки спелой жаки. Ее золотистые зерна заманчиво блестели.

— Лучше покончим с ней. А вечером выпьем…

Курио сорвал с себя пиджак и галстук, его похоронный вид исчез без следа. Друзья снова набросились на жаку.

А Мариалва тем временем собирала в спальне свои вещи. Капрал и Курио, казалось, забыли о ней. Они и не заметили, когда она прошла через комнату.

— По-моему, пари никто не выиграл… — заявил Курио. — Значит, деньги остались целы, и вечером их можно будет истратить… Поедем есть мокеке на паруснике Мануэла…

— И возьмем с собой девочек из заведения Тиберии. Не знаешь, Курио, та с косичками, что танцевала со мной на празднике, еще там?

— Оталия? Там…

Мариалва спустилась по склону, компания в баре видела, как она прошла мимо, и переглянулась. Из дома Капрала все еще доносились раскаты хохота. Сомнений не было, это смеялись Мартин и Курио. Решили подняться и узнать, почему так весело кончилась женитьба Капрала.

Положив свой узел на землю, бедная проститутка Мариалва, робко съежившись, ждала багажного трамвая, который отвезет ее в заведение Тиберии.

Интервал

для крещения Фелисио,

сына Массу и Бенедиты,

или

кум Огуна

У мальчика были длинные белокурые волосы и голубоватые глаза. Голубыми их назвать было нельзя. «У него глаза как небо», — говорили сплетницы, но это была неправда. Они были голубоватые, но не голубые; поэтому намеки на отцовство гринго были лишь грязной выдумкой недостойных людей, готовых злословить по любому поводу.

Впрочем, совсем нетрудно было доказать ложность этого слуха: ведь когда Бенедита родила мальчика и показала его соседям, о голубоглазом гринго, питающем большое пристрастие к кашасе, в порту никто не слышал, он еще не появлялся там. Но даже и потом никто не замечал, чтобы между гринго и Бенедитой была любовная связь, возможно даже, они вообще не были знакомы, так как через несколько месяцев после своего появления в порту, которое наделало столько шума, девушка неожиданно уехала и вернулась снова уже с ребенком. Однако и тогда она задержалась совсем ненадолго — чтобы бросить бедняжку, сообщив, что он не крещен, ибо даже на это у нее не было средств. Потом она снова исчезла, не оставив ни адреса, ни какого-нибудь следа, по которому ее можно было бы разыскать. Ходили слухи, что она уехала в штат Алагоас, откуда была родом, и что якобы там умерла, но эти сведения ничем не подтверждались.