Огун согласился, что все это истинная правда. Он увидел, как озабочен его сын Массу, и пришел ему на помощь. Значит, Массу не хочет обидеть никого из своих друзей и не знает, что делать, не так ли?

Массу подтвердил это и попросил сообщить ему решение, которое принял Огун. Ответа ждали в напряженной тишине.

И вдруг раздался звон железа и стали, ударяющейся о сталь, ибо Огун — бог войны. Послышался его веселый смех; он скакал на одной из своих дочерей, которая, распахнув дверь, приветствовала Донинью, стала у алтаря и громко возвестила:

— Я решил. Никто из друзей Массу не будет крестным отцом мальчика. Крестным буду я сам, Огун. — И он опять рассмеялся.

Донинья захотела получить подтверждение.

— Вы сами, отец мой?

— Я сам, и никто больше. А Массу отныне будет моим кумом. Прощайте все, я ухожу, готовьтесь к празднеству, я явлюсь на крещение.

И он ушел, не дождавшись прощальной кантиги.

— Никогда не видела и не слышала ничего подобного, — сказала мать Донинья. — Бог будет крестным и кумом…

Массу прямо раздулся от гордости: подумать только, крестным его сына станет Огун.

Все были довольны мудрым решением. Никто не был избран, все оказались одинаково достойными дружбы Массу. Выше их стоял только Огун, брат Ошосси[44] и Шанго. И все же, по правде говоря, вопрос о крестном не был разрешен полностью.

Больше того, создалось новое, непредвиденное затруднение: получалось, что Огун должен отправиться в церковь Розарио дос Негрос и принять участие в католическом обряде. С другой стороны, Огун не был человеком и не мог передать свои полномочия одному из друзей Массу. Так что, по существу, они вернулись к исходному положению: кому-то надлежало представлять Огуна. И этот избранник в известной степени будет считаться крестным отцом ребенка. Но это тотчас было отброшено.

Мать Донинья тоже не знала, как выйти из положения. Слух о том, что Огун будет кумом Массу, распространился по всему городу. Люди обсуждали это невероятное событие: Огун пожелал крестить ребенка. Негр Массу сразу вырос в глазах общества, все хотели присутствовать на крещении его сына, видеть, что предпримут отец ребенка и его друзья, чтобы Огун смог явиться на церемонию. Огун провозгласил себя крестным, и перед Массу, Дониньей, Жезуино, Тиберией, Мартином и остальными встали новые трудности.

Матери Донинье уже надоело призывать Огуна, стуча в барабаны атабаке и распевая кантиги. Ведь он обещал явиться лишь в день крещения и, по всей видимости, намеревался сдержать свое слово. Донинья пользовалась доверием богов и была одной из самых могущественных жриц. И все же, хоть она и взывала к Оссани, принесла Огуну в жертву козла, она не сумела заставить его вернуться, чтобы получить указание, как им действовать. Огун исчез, посеяв панику среди своих дочерей и оганов, ибо не ответил ни на один призыв, не пришел ни за приготовленной для него едой, ни за принесенными ему в жертву животными.

Гремели атабаке, лилась кровь петухов, голубей, уток, баранов и козлят, дочери святого кружились в хороводе, звучали кантиги, самые старые и мудрые жрецы бросали ожерелья и раковины. Огун не отвечал. По всей Баии разнеслась новость, передававшаяся из уст в уста: Огун, решив стать крестным сына Массу и покойной Бенедиты, удалился, чтобы вернуться лишь в день крещения. Оно должно было состояться через неделю, в день, когда мальчику исполнится год, в церкви Розарио дос Негрос на площади Позорного Столба. Крестная Тиберия готовила для ребенка богатые одеяния из льняного полотна и батиста темно-синего цвета — цвета Огуна. Девушки из заведения хотели принять участие в празднике и тоже готовили подарок для младенца. Крещение Фелисио становилось событием. С тех пор как пришло известие о браке Капрала Мартина с прекрасной Мариалвой, ныне звездой кабаре на Ладейра-да-Прасе, где она показывает свою родинку и выдает себя за певицу, ничто не возбуждало такого любопытства.

Новость взволновала даже почтенных ученых мужей, исследователей афро-бразильских культов, хотя все они — и выдающиеся этнографы, и шарлатаны — считали абсурдом всю эту историю. Цитируя английских, американских, кубинских и даже немецких авторов, они доказывали, что категория кума в иерархии кандомблэ нет ни в Бразилии, ни в Африке. И все же непременно хотели присутствовать при крещении, поэтому подлаживались к влиятельным людям секты, чтобы обеспечить себе приглашение в церковь.

А Массу распирало тщеславие, никто, не мог в эти дни с ним разговаривать, так заносчиво он вел себя. Но друзьям пришлось вернуть его к горькой действительности. Надо было как-то выходить из положения.

Крестный должен присутствовать при обряде, держать свечу, читать католическую молитву. Разве мог Огун сделать это? Массу качал своей огромной, как у быка, головой, смотрел по очереди на присутствующих, ожидая услышать от кого-нибудь спасительный совет, ибо у него никаких идей не возникало, и он не знал, что предпринять.

Донинья перепробовала все и в один прекрасный день признала себя побежденной. Ее усилия оказались тщетными, она не сумела установить связь с Огуном. Ведь только он мог им помочь, а она бессильна, Массу должен ее простить.

Опять удивил всех Жезуино Бешеный Петух, предложивший мудрый выход. Надо признать, что остальным было далеко до него. Превосходство Жезуино было настолько очевидным, что все, нисколько не обижаясь, согласились с ним. И хотя Бешеный Петух в то время еще не развернулся в полную силу, как это произошло позже, все же нельзя было не отдать ему должное. А между тем Жезуино предложил очень простое решение, о котором никто другой не подумал.

Массу только что вернулся, выслушав обескураживающее заявление Дониньи: нечего больше пытаться, все равно Огун явится только на крещение. И тогда негр решил отложить его и все же ждать указаний Огуна. Эта отсрочка, конечно, огорчит старую Вевеву, столь озабоченную крещением внука, однако Массу не видел иного выхода. Так он и объявил друзьям в кабачке Алонсо.

— По-моему, я кое-что придумал… — сказал вдруг Жезуино.

Однако он захотел говорить только в присутствии Дониньи, ибо от ее согласия зависело успешное выполнение плана. Взволнованные друзья тут же поторопились отправиться к ней.

Жезуино сначала спросил: не показалось ли им странным поведение Огуна, когда к нему обратились за советом? Сперва он отвечал заочна, а затем явился, воплотившись в одну из своих дочерей, правильно? Устами этой женщины он заявил, что берет на себя обязанности крестного и вернется только в день крещения. И разве не были все удивлены тем, что он исчез, оставив их мучиться над вопросом, который все считали неразрешимым. А между тем Огун указал, как они должны поступить.

Все недоуменно переглянулись, и Ветрогон сказал, выразив общее мнение:

— Я ничего не понял, как если бы ты говорил по-немецки.

Жезуино сделал жест, означавший, что надо быть умнее. И все же никто не мог сообразить, только мать Донинья, немного посидев с закрытыми глазами, догадалась, что имел в виду Жезуино. Устроив поудобнее свое толстое тело в кресле, она открыла глаза и улыбнулась Бешеному Петуху.

— Ты хочешь сказать…

— Ну…

— …что Огун в день крещения воплотится в одну из своих дочерей и она исполнит роль крестного, но на самом деле это будет он…

— Разумеется! Чего уж проще, правда?

Это было слишком просто, поэтому никто не понял, и Жезуино пришлось объяснять: в церковь отправится одна из дочерей Огуна, проводница его воли.

Лица осветились довольными улыбками. Да, хитер этот Жезуино, нашел-таки выход. Женщина придет в церковь и будет крестным…

— Но как женщина станет крестным отцом?.. — удивился Курио.

— Отцом она не может быть… Она будет крестной матерью…

— Крестная уже есть — Тиберия, — напомнил Массу.

— Да и Огун не согласится стать крестной, — запротестовала Донинья. — Он бог и не захочет воплощаться в женщину. Нет, крестной он не может быть…