Сначала Одиль не знала, что у нее рак, а Арман всеми силами старался от нее это скрыть, но скоро она обо всем догадалась сама и поняла, что конец близок. В марте она умерла на руках у Армана. Как раз в тот день Лиана пришла к ней с букетом желтых роз. Она просидела у постели больной несколько часов. Одиль излучала почти неземное смирение. Когда Лиана встала, чтобы уйти, Одиль прикоснулась к ней с такой нежностью, словно хотела этим выразить всю свою любовь. Лиана на миг остановилась у двери, стараясь подавить рвущиеся из груди рыдания, и в этот момент Одиль взглянула ей прямо в глаза.

— Позаботься об Армане, когда меня не будет, Лиана. Ты добра и щедра душой.

Одиль хорошо знала Гаррисона; она понимала, что именно дочь не дала ему ожесточиться, — Лиана будто обладала умением смягчать сердца тех, кто оказывался с ней рядом.

— Арман любит тебя, — сказала Одиль, улыбаясь, — вы с отцом будете ему очень нужны, когда я уйду.

Она говорила о своей смерти, как о путешествии. Лиана все еще старалась скрыть правду от себя самой. Одиль же хотела подготовить Лиану и Армана к предстоящей потере. Арман пытался заставить ее забыть правду, заводя разговоры о поездке в Биарриц, где они были так счастливы в молодости, о круизе на яхте вдоль побережья Франции и о путешествии на Гавайи на одном из кораблей Крокетта. Но Одиль снова и снова возвращала его к реальности, к тому, что должно произойти и произошло той же ночью, после того как она попрощалась с Лианой.

Одиль завещала, чтобы ее похоронили в Америке, а не везли во Францию. Она не хотела, чтобы Арман совершал это горестное путешествие в полном одиночестве. Ее родителей уже не было в живых, как и родителей Армана. И теперь она жалела только о том, что у них с Арманом не было детей, которые были бы рядом с ним. Это она доверила Лиане.

Первые месяцы после похорон стали для Армана кошмаром. Он кое-как продолжал выполнять свои обязанности консула. Несмотря на тяжелую утрату, ему приходилось принимать высокопоставленных лиц, приезжавших в Сан-Франциско, устраивать дипломатические обеды. Лиана помогала ему, заботясь о нем так же, как привыкла заботиться об отце. Тем летом Гарри-сон редко видел ее на озере Тахо, она отказалась даже от путешествия во Францию. Она помнила обещание, данное Одиль, и старалась быть достойной возложенной на нее миссии.

Время от времени Гаррисон внимательно присматривался к дочери, стараясь разглядеть, не скрывается ли за ее заботой об Армане нечто большее. Понаблюдав за ней некоторое время, он решил, что, пожалуй, то, что она делает для Армана, помогает ей справиться с чувством утраты. Смерть Одиль стала для Лианы страшным ударом. Своей матери она не знала, и в ее душе всегда жила потребность иметь женщину-друга, с которой она могла бы говорить о том, о чем не могла заговорить ни с отцом, ни с дядей, ни с друзьями. Пока она была ребенком, ее окружали гувернантки и няни. Друзей у нее было мало, а женщины, с которыми иногда проводил время Гаррисон, никогда не появлялись в его доме. Одиль заполнила этот вакуум; с ее уходом снова открылась брешь, которая, подобно ране, вызывала постоянную ноющую боль, и эта боль стихала только тогда, когда Лиана делала что-то для Армана. Она как бы вновь оказывалась рядом с Одиль.

К концу лета Арман и Лиана стали постепенно приходить в себя. Прошло уже полгода со дня смерти Одиль. Оба они хорошо запомнили один сентябрьский день. Они сидели в саду консульства, глядя на розы, и, кажется, впервые без слез разговаривали об Одиль. Арман даже вспомнил какую-то забавную историю из их совместной жизни, и Лиана смеялась. Они вместе, помогая друг другу, пережили горе. Арман протянул руку и сжал длинные, нежные пальцы Лианы. В его глазах блеснули слезы.

— Спасибо тебе, Лиана.

— За что? — Она попыталась сделать вид, что ничего не понимает, хотя, разумеется, прекрасно понимала, что он имеет в виду, — ведь он так же много сделал и для нее. — Не говори глупостей.

— Я очень благодарен тебе.

— Просто мы были очень нужны друг другу Без нее все так изменилось…

Он задумчиво кивнул.

Лиана вернулась на озеро Тахо, чтобы провести там последние две недели каникул. Увидев дочь, Гаррисон немного успокоился. Его сильно волновало то, что она постоянно помогает Арману. Ведь она и так слишком много времени уделяла заботе о самом Гаррисоне. Одиль де Вильер не раз убеждала его, что Лиана не может жить только заботами об одиноком мужчине. В ее возрасте нужны развлечения. Год назад девушка собиралась начать выходить в свет, но, когда Одиль заболела, Лиана отказалась от светской жизни.

Теперь Гаррисон снова заговорил об этом, ведь траур кончился, и вечера дебютанток пойдут ей на пользу. Лиане все это казалось глупым и смешным — придется потратить кучу денег на наряды, танцы и вечеринки — напрасное расточительство. Гаррисон удивленно смотрел на дочь. Она была одной из самых богатых женщин Калифорнии, наследницей «Пароходных линий Крокетта»; он просто был не в состоянии себе представить, как мысль о расходах могла прийти ей в голову.

В октябре, когда начались занятия в колледже, Лиана уже не могла так же часто помогать Арману в организации дипломатических обедов. Да он и Сам уже мог справиться, хотя горечь утраты все еще давала о себе знать. Он признался в этом Гаррисону, когда они вместе сидели за ленчем в клубе.

— Не буду лгать, Арман, — Гаррисон посмотрел на него поверх бокала. — Это так сразу не пройдет. Это не пройдет никогда, но будет уже не так, как сначала. Ты станешь вспоминать какие-то ее слова… платья… запах… Но по утрам ты уже не будешь просыпаться с ощущением, будто тебя завалили камнями.

Он слишком хорошо знал, о чем говорит. Официант наполнил ему второй бокал.

— Слава Богу, тебе не придется переживать весь этот ужас снова.

— Без твоей дочери я бы пропал. — Арман мягко улыбнулся. Он не умел выразить словами, как много сделала для него эта девочка и как она ему стала дорога.

— Она очень любила вас обоих, Арман. Это помогло ей пережить потерю Одиль.

Гаррисон был человеком мудрым и осторожным. Он давно подозревал, что ни Арман, ни Лиана еще не поняли за эти шесть месяцев, насколько они нужны друг другу. Между ними возникла какая-то сильная внутренняя связь. Гаррисон заметил это, когда однажды в воскресенье Арман приехал на Тахо, но оставил свои мысли при себе. Он понимал, что его догадки могут напугать их, особенно Армана, которому может показаться, что он предает Од иль.

Армана очень забавляло беспокойство, с которым Гаррисон ожидал выхода Лианы в свет. Он прекрасно знал, что саму Лиану это заботит куда меньше. Она согласилась поехать на вечер дебютанток, только чтобы доставить удовольствие отцу. Лиана всегда была послушной дочерью, что очень нравилось Арману. К тому же это было не слепое, бездумное послушание. Она просто старалась не огорчать других людей своими поступками. Она предпочла бы вовсе не ехать на этот вечер, но, зная, как сильно это огорчит отца, согласилась.

— Сказать по правде, — вздохнул Гаррисон, откидываясь на спинку стула, — мне кажется, она просто переросла все эти вечеринки.

Действительно, Лиана сильно повзрослела за последний год. Ей так долго приходилось поступать и думать как взрослой, что ее уже было трудно представить в компании хихикающих девиц, впервые приехавших на бал.

Предположения Гаррисона полностью подтвердились. Другие девушки входили в зал краснея, они нервничали, изо всех сил старались добиться комплиментов. Лиана же неторопливо плыла по залу, опираясь на руку отца, царственно величавая в своем белом бархатном платье, с золотистыми волосами, переплетенными жемчужными нитями. У нее была осанка молодой королевы, а голубые глаза сверкали. Восхищенный и взволнованный Арман следил за каждым ее движением.

Бал, который Гаррисон устроил для нее во дворце на Маркет-стрит, был одним из самых блестящих. Лимузины подавались прямо к парадному подъезду. На всю ночь были наняты два оркестра, шампанское привезли из Франции. На Лиане было белое бархатное платье, отороченное горностаем. Платье, как и шампанское, выписали из Франции.