— Ты не имеешь права отнимать у меня сына, Ник — Она начала всхлипывать, и Нику потребовались огромные усилия, чтобы сдержаться и не ударить ее. Он распахнул дверь и застыл в ожидании, когда же она выйдет из комнаты.

— Он никогда не был тебе нужен, и я не понимаю, что изменилось.

— Если он останется с тобой, моя репутация погибла… — Она заплакала.

Мать Филиппа тоже уже начинала беспокоить их. Большую часть своего состояния Филипп растратил на своих предыдущих четырех жен и теперь ждал, когда мать вытащит его из долгов, а впоследствии оставит ему в наследство свое состояние. Он сказал Хиллари, что она во что бы то ни стало должна заполучить сына, иначе одному Богу известно, что подумает мать. Нужно было добиться своего любыми способами, и Хиллари обещала Филиппу, что сделает все возможное. Но Хиллари знала и Ника и, глядя на него сейчас, понимала, что ее ждет куча неприятностей.

— Убирайся!

— Когда я смогу увидеться с ним?

— После того, как мы посетим суд.

— А когда это будет?

— Возможно, следующим летом.

— Ты сошел с ума? До следующего лета я не смогу видеть собственного сына?

Адвокаты Ника советовали совсем иное, но сейчас ему на все было плевать. Он не хотел подпускать эту женщину к Джонни. Его до сих пор начинало трясти, когда он вспоминал, как Маркхам держал револьвер у детской головки, а она спокойно взирала на это. Может, она и знала, что револьвер не заряжен, но Джонни-то этого не знал. Он был перепуган до смерти, сидел смертельно бледный и едва дышал. При одном воспоминании об этом Нику хотелось убить Хиллари.

— После того что ты сделала, ты не заслуживаешь права видеть сына.

— Я ни черта не сделала! — закричала Хиллари. — Филипп хотел только напугать тебя.

— Прими мои поздравления. Надеюсь, ты будешь очень счастлива. Он идеально подходит тебе, Хил. Жаль, что ты не встретила его раньше. — Он схватил ее за руку, выволок из комнаты Джонни и вытолкнул в коридор. — А теперь убирайся, пока я не вышвырнул тебя за дверь. — Секунду она вглядывалась в него со странным выражением на лице — угрозы Ника вполне соответствовали ее планам Она снова была беременна и собиралась делать аборт. Филипп поклялся, что найдет в Нью-Джерси хорошего врача. Ему ребенок был нужен не больше, чем ей, однако он полагал, что им, возможно, придется заключить брак, если не удастся найти приличного врача. Тогда и родилась идея с револьвером. Им надо пожениться раньше, чем его мать что-то пронюхает.

— Если ты будешь угрожать мне, Ник, Филипп убьет тебя.

— Пусть попробует.

Хиллари кинула на Ника последний взгляд и не спеша направилась к двери. Она не могла поверить, что когда-то эта квартира была ее домом. Она не испытывала к ней никаких теплых чувств — ни раньше, ни теперь Никогда не чувствовала к Нику того, что испытывала к Филиппу. Подойдя к двери, Хиллари оглянулась и наградила Ника долгим тяжелым взглядом.

— Тебе никогда не выиграть этого дела в суде, Ник. Никогда. Джонни отдадут мне.

— Только через мой труп.

— Ну что ж, приятно будет посмотреть — Она нежно улыбнулась и закрыла за собой дверь.

После ухода Хиллари Ник вернулся в библиотеку, где, лежа на диване, беззвучно плакал Джон. Ник сел рядом и нежно погладил сына по голове.

— Все в порядке, сынок. Все в порядке Джонни повернул голову и посмотрел на отца.

— Я не хочу жить с ней и с тем человеком.

— Ты и не будешь с ними жить.

— Ты уверен?

— Почти… Нам понадобится некоторое время, но мы выиграем. Я собираюсь обратиться в суд, но нам предстоит серьезная борьба. — Ник склонился и поцеловал сына в макушку. — А после рождественских каникул, дружок, ты вернешься в школу, и жизнь пойдет как всегда, разве что мы с тобой останемся одни, без мамы.

— Я думал, что тот человек хочет убить меня. При этой мысли Ник снова стиснул челюсти.

— Я бы сам его убил, если бы он тронул тебя хоть пальцем. — Ник улыбнулся через силу. Он понимал, что каким-то образом им надо возвращаться к нормальной жизни. — Ничего подобного больше никогда не повторится.

— А если они снова вернутся сюда?

— Они не вернутся.

— Почему?

— Это слишком сложно объяснять, но суд послал ему документ, запрещающий приближаться к тебе.

Тогда же днем, пока Джонни играл у себя в комнате, Ник предпринял еще некоторые шаги. Он нанял трех телохранителей из нью-йоркской полиции, чтобы они, сменяясь, ни на шаг не отходили от мальчика. В любое время суток — в квартире, в школе, в парке один из них будет постоянно находиться рядом. Они должны превратиться в тень Джонни.

На следующий день оба с облегчением прочли в колонке светских новостей, что Хиллари и Филипп Маркхам отбыли в Рино. Адвокат Ника поставил Хиллари в известность, что Ник не будет возражать против развода в Рино, а стало быть, развод будет законным Хиллари не теряла времени. Она очень спешила развестись и выйти замуж за Филиппа Маркхама. Ник тоже был рад — приближалось Рождество, и он хотел спокойно провести его с Джонни. В рождественский вечер они тихо пообедали дома, а на следующий день пошли гулять в парк. Ник купил Джонни новый велосипед, футбольный мяч и лыжи. Лыжи Джонни тут же испробовал, скатившись с небольшой снежной горки, так что даже телохранитель расплылся в улыбке. Джонни бы симпатичным мальчиком, а Ник прекрасным отцом. И теперь он уповал лишь на то, что ему удастся выиграть дело. А пока никто не тронет Джонни и пальцем.

— С Рождеством, дядя Джордж. — Лиана вручила дядюшке большой сверток, и на его лице появилось удивленное выражение. Они все вместе сидели у елки, которую дядюшка водрузил в библиотеке В доме уже много лет не бывало елки, но теперь ему хотелось, чтобы у детей было настоящее Рождество.

— Я совершенно не предполагал, что ты будешь дарить мне подарки! — Он со смущенным видом развернул сверток и, казалось, был страшно доволен, когда извлек темно-синий с вишневым рисунком шелковый халат. В тон халату Лиана подобрала и замшевые тапочки. Она все время подсмеивалась над рваным халатом, в котором ходил дядюшка, но тот отвечал, что любит его, потому что носит уже сорок лет. Девочки подарили дяде новые карманные часы и радовались своему подарку ничуть не меньше, чем он сам. Лиана сама помогала им выбрать часы у «Шрива», к тому же они еще сделали маленькие подарочки в школе, приготовили рисунки и украшения для елки, а Элизабет подарила дяде отпечаток своей руки, сделанный ею на глине. Слезы стояли в глазах дядюшки, и Лиана была очень довольна. Он так много сделал для них, что теперь приятно было сделать что-то приятное и ему.

Рождественский обед они устроили дома, а потом поехали кататься по городу, рассматривая, как он украшен и иллюминирован. Но, сев в машину, Лиана не могла отделаться от мыслей об Армане — как он там, как проводит Рождество в Париже. Она понимала, что ему грустно, что он скучает по ней и детям Впервые за одиннадцать лет они проводили Рождество врозь.

Дядя Джордж заметил выражение глаз Лианы, когда они выходили из машины на площади Святого Франциска попить чаю, и ему стало жаль ее. Он хотел, чтобы она забыла Армана, познакомилась с кем-нибудь другим, но в то же время понимал, что в Рождество Лиана неизбежно будет думать о муже.

— Смотри, дядя Джордж! — отвлекли их обоих от грустных размышлений девочки. Они обнаружили в холле целый дом, сделанный из пряника. Он был таким огромным, что девочки могли войти внутрь. Стены его были выложены тысячами крохотных конфеток и залиты тоннами сахара. — Вы только поглядите! — Лиана смотрела на дочерей с улыбкой, но мысли ее были очень далеко. Уже много дней она страшно беспокоилась об Армане.

— Мсье де Вильер! — Арман поднял голову от своего письменного стола. Был канун Рождества, но ему незачем спешить домой, как и некоторым другим его коллегам. Уже много недель в учреждении царила напряженность. За последний месяц Сопротивление так развернулось, что люди Петена с трудом успевали опережать его действия И немцев это отнюдь не радовало Чтобы добиться своего, два дня назад они провели показательную казнь. Жак Бонсер-жан был расстрелян за «насильственный акт, предпринятый им против офицера немецкой армии», и Париж охватило уныние Даже ослабление комендантского режима на один день не возымело никакого действия Кафе было разрешено работать до половины третьего, а транспорту до трех ночи Но после расстрела Бонсержана никому не хотелось выходить из дома, и на улицах были одни немцы.