С этими словами Пьетро отодвинул ногой солому и открыл отверстие в полу. В этом укромном месте лежало много золотых и серебряных монет, всего около ста гульденов. При виде денег сомнения Лусиеллы мигом рассеялись.

— Если так, — сказала она, — то скорей принимайся за дело. Я открою тебе люк в подвал.

Пьетро обвязал себя окровавленным передником, вынул остро отточенный нож и засучил рукава своего синего пиджака. Тем временем Лусиелла открыла в полу посередине комнаты тяжелый люк. Показалась ветхая деревянная лестница, и снизу, из глубины подвального помещения, поднялось отвратительное зловоние. Оттуда несло гнилым мясом и запекшейся кровью. Но супруги Ласкаре, по-видимому, давно уже привыкли к этому зловонию, так как, нисколько не морщась, снесли на руках тело Лоры в подвал.

Они очутились в подполье. Слабый свет фонаря, который они захватили с собой, тускло озарял находившиеся здесь предметы. Ни один художник, как бы он ни был опытен в передаче ужасов, не сумел бы изобразить вид этого подземелья. Посередине помещения, окруженного старыми стенами, со сводчатым деревянным потолком, торчал огромный пень, а рядом с ним на полу лежал окровавленный топор. У стены напротив лестницы стоял ветхий деревянный стол, на котором валялись остатки разрезанных человеческих тел. В углу виднелась лохань, наполненная какой-то серой массой. Это было человеческое мясо. В бочке, наполненной водой, плавали кишки, необходимые для приготовления колбас. Но ужаснее всего был вид забрызганных кровью стен. Повсюду валялись отрубленные головы, руки, ноги, кости, с которых уже срезано мясо, и другие отвратительнейшие остатки человеческих тел, свидетельствовавшие об ужасных злодеяниях, совершавшихся здесь под землей. А на деньги, приобретенные этими злодеяниями, преступники собирались вернуться в свою родную Италию, чтобы купить там маленькую усадьбу и вести беспечную жизнь.

Пьетро и Лусиелла положили безжизненное тело Лоры на стол, с которого Пьетро торопливо сбросил все куски мяса и кости. Они развернули простыню. Покойница лежала с закрытыми глазами, точно она не умерла, а только спит.

— Я поскорей отрежу голову! — воскликнул Пьетро.

Поточив свой нож об оселок, он подошел к своей жертве, расстегнул платье на груди, чтобы освободить шею, и поднял руку с ножом.

— Не надо, Пьетро! — снова взмолилась Лусиелла. — Заклинаю тебя всеми святыми, послушай меня хотя бы один раз! Отнесем эту несчастную женщину в ее могилу, откуда мы ее извлекли. Ты увидишь, Пьетро, на нас нагрянет беда, и мы никогда в жизни не увидим нашей родины.

— Молчи, дура! — гневно воскликнул Пьетро. — Именно сегодня я хочу настоять на своем, и тогда мы будем обеспечены. А затем мы подожжем эту жалкую лачугу, и пламя уничтожит все следы нашего выгодного дела. Все, что находится здесь, в этом погребе, сгорит, а мы отправимся восвояси. Ну, а теперь не мешай мне больше. Острием ножа я предварительно сделаю кругом шеи надрез, чтобы знать, где резать.

Лусиелла не посмела больше возражать, зная вспыльчивый характер своего мужа, способного броситься на нее с ножом.

Негодяй приставил нож к шее Лоры. Медленно сделал он тонкий надрез. Он не нажимал при этом ножа, так как пока хотел только наметить место, где потом надлежало глубоко вонзить нож. На шее Лоры образовалась тонкая красная черта. Но что это? Из легкой раны начала вытекать алая кровь.

И вдруг по подземелью пронесся тихий вздох. У Пьетро и Лусиеллы волосы встали дыбом. Лусиелла кулаком толкнула своего мужа в грудь так, что он отшатнулся и уронил нож.

— Черт возьми! Что ты делаешь? — проскрежетал Пьетро.

— Подлый дурак, — шепнула Лусиелла и в неимоверном ужасе вцепилась в него руками, оттаскивая его от стола. — Неужели ты ничего не слышал? Неужели ты от алчности и жадности оглох?

— Ну да. Слышал, — отозвался Пьетро. — Я слышал, как ты вздохнула. Ну тебя к дьяволу. Оставь, я хочу работать.

— Клянусь всеми святыми, Пьетро, — воскликнула Лусиелла, — вздох этот сорвался не с моих уст!

— Как так? — проговорил Пьетро, бледнея. — Кто же вздохнул, если не ты? Я не вздыхал. Ничего не понимаю.

— Она вздохнула! — в ужасе вскрикнула Лусиелла. — Она, та, которую ты собирался зарезать, как скотину.

— Покойница-то? Глупости! Мертвые молчат.

Но тут вдруг по подземелью жалобно прозвучали слова:

— Гейнц! Мой Гейнц! Приди ко мне.

Лусиелла поспешно оттащила своего мужа к лестнице, но на нижней ступеньке остановилась и пронзительно вскрикнула:

— Ты говоришь, мертвецы молчат? Взгляни туда, негодяй! Ты не хотел слушать меня и навлек на нас гнев Небес, так как собирался осквернить ангела.

Пьетро, дрожа всем телом от ужаса, взглянул на стол. Он увидел нечто такое, чего никак не мог понять, что он мог объяснить лишь чудом. Женщина в белом сидела на столе и беспомощно протягивала вперед руки. Большие красивые глаза ее сверкали необыкновенным блеском. Пьетро и Лусиелла не выдержали. Призывая на помощь всех святых, они помчались вверх по лестнице.

Вернувшись в свою комнату, они даже забыли захлопнуть люк, а торопливо начали готовиться, чтобы как можно скорее покинуть злополучную хижину, где отныне, как им казалось, царило привидение белой женщины.

— Живо собирай наши вещи! — крикнул Пьетро жене. — Что ты стоишь, выпучив на меня глаза? Я захвачу деньги. Вот они. Соберем кое-что из пожитков, благо у нас их немного, кусок хлеба и сыр, и живо в дорогу.

Лусиелла кое-как собралась с духом и машинально исполнила приказания мужа. В какие-нибудь пять минут супруги связали свой узел.

— Не лучше ли сжечь этот дом? — спросил Пьетро.

Лусиелла ничего не ответила. Но Пьетро сообразил, что нельзя уходить, не уничтожив следов своих преступлений. Он отправился в смежное помещение, представлявшее нечто вроде кухни, и вынул из печи на лопате кучу горящих углей.

— Ты готова? — спросил он Лусиеллу.

— Готова, — дрожащим голосом отозвалась она. — Уйдем поскорей!

— Идем!

Пьетро швырнул горящие угли на солому, выбежал вместе с Лусиеллой из хижины и с треском захлопнул за собой дверь, а затем снаружи запер ее на ключ, вероятно, для того, чтобы привидение не могло выйти, а погибло бы в пламени.

Преступники побежали вдоль берега реки. Они не говорили ни слова. В душе у них начала пробуждаться совесть.

— Куда мы пойдем? — наконец спросил Пьетро, останавливаясь, чтобы передохнуть.

— В Прагу, — ответила Лусиелла, — больше некуда.

Лора очнулась от обморока, в котором пролежала целые сутки. Быть может, благодаря именно этому обмороку она и осталась жива. В то мгновение, когда она увидела, что Лейхтвейс тонет, у нее сердце перестало биться, кровь застыла в жилах. Она хотела крикнуть, но не могла: зубы ее были судорожно стиснуты, и она медленно погрузилась в воду. Так как судорога сжала ей зубы, то она не могла захлебнуться, находясь под водой в течение целой минуты. Таким образом, она вовсе не была мертва, когда ее вытащили из воды, а лишь находилась в каталептическом состоянии, которое даже опытные врачи иногда не могут отличить от смерти. Вследствие этого состояния Лейхтвейс не ощутил ни биения сердца, ни дыхания своей жены, хотя прислушивался к тому и другому. Глядя на мертвенную бледность лица Лоры, на ее закрытые глаза и полную безжизненность тела, он согласился похоронить ее.

Но когда Пьетро ножом нанес Лоре легкую рану, она тотчас же пришла в себя. Достаточно было выйти из раны нескольким каплям крови, чтобы восстановить кровообращение и снова вызвать жизненную деятельность всего организма.

Лора долго оглядывалась в подвальном помещении. Пьетро при стремительном бегстве забыл захватить с собой фонарь, так что Лора видела всю окружающую обстановку. Ей казалось, что она бредит. Она видела какую-то плаху, черепа, руки, ноги и кучу сырого мяса, испускавшего ужасное зловоние.

Но мало-помалу она начинала припоминать, что произошло. Лежа в каталепсии без всякого движения, не имея возможности пошевельнуться, она все-таки слышала все, что происходило кругом, так как парализовано было только тело, а мозг все время продолжал работать. Она слышала вопли Лейхтвейса и ужасные замыслы супругов Ласкаре. Лора вскрикнула, соскочила со стола и подбежала к лестнице. Она поднялась наверх. Так как люк остался открытым, то Лора беспрепятственно могла войти в комнату.