Она пела. Сейчас ее песня была торжественным гимном любви и жизни – в ней не было ни капли боли и безумия. Она была не такой, к какой привык Ирвин: он вслушивался в переливы мелодии, и все в нем поднималось и текло куда-то вперед.

Он вдруг понял, что кого-то ведет за руку. Опустив глаза, Ирвин увидел темноволосую девочку – он не очень-то разбирался в детском возрасте, но решил, что ей не больше трех лет. Девочка посмотрела на него, улыбнулась, и в ее карих глазах заискрилось веселье.

– Догоняй! – закричала она и, освободив ладошку из его руки, бросилась бежать туда, где из прозрачного воздуха раннего лета вдруг соткался мальчишеский силуэт. Этот ребенок был уже старше, он показался Ирвину школьником. В его руках была катушка, и мальчик сосредоточенно смотрел, как большой воздушный змей упруго плывет по ветру.

– Догоняй! – девочка обернулась, замахала рукой. – Догоняй уже!

Ирвин вздрогнул и проснулся.

Наступил вечер – в траурном зале горели лампы, и какие-то человеческие тени скользили от дверей к постаменту, замирали, скорбно склонив головы, и утекали прочь. Лицо Арьяны хранило спокойную умиротворенность, словно она сделала очень важное дело и заслужила толику отдыха. Долгий и трудный день подошел к концу.

Ирвин поднялся и приблизился к постаменту с гробом. Арьяну нарядили в традиционное синее платье с золотой вышивкой, надели ледариновую цепочку с дымно-голубым бриллиантом. “Она же спит, – подумал Ирвин, глядя в лицо жены. – Спит и видит степь, бескрайнюю зелень и наших детей”.

Ничего этого уже не будет. Никогда.

– Прости меня, – негромко произнес Ирвин. – Прости и подожди там, хорошо? Я скоро.

Арьяна не ответила. Она взяла в руки ледарин, но превращение так и не состоялось.

Что-то пошло не так, и Ирвин не знал, что именно. Впрочем, это уже не имело значения.

– Я скоро, – повторил он, и Песня Волчьей луны поднялась в нем так, что на какое-то мгновение он оглох. Но обращения не случилось – какое-то время Ирвин стоял у гроба, пытаясь опомниться и прийти в себя.

Превращение должно состояться, шепнул ему голос Луны, и остался последний этап. Ты знаешь, что нужно делать.

Ирвин кивнул и, повинуясь тихому темному зову, склонился над Арьяной и поцеловал ее в губы.

На какой-то миг ему сделалось очень холодно – а затем холод смыло огненной волной жара, который, кажется, проник во все клетки его тела, выжигая все, что было прежде, выплавляя из Ирвина нового человека. Мир заволокло серебристо-синим туманом, кровь застучала в голове, и затылок наполнился болью.

Далеко, в невообразимой вышине, зазвенели бесчисленные голоса птиц, расцветая торжественным гимном бесконечной любви и жизни.

Когда Ирвин очнулся, то увидел, что Арьяна сидит, вцепившись в край гроба – живая и невредимая, немного растерянная, но живая, да, совершенно точно живая.

Песня Волчьей луны оборвалась в его ушах. Звериная суть рассыпалась серебряными брызгами, чтобы никогда уже не вернуться.

– У нас получилось, да? – спросила Арьяна, глядя на Ирвина с тем бесконечным теплом, с которым истинная может смотреть на своего истинного, свою вторую половину. – Получилось? Мы смогли?

– Вот так я тебя и увидел в первый раз. Когда родился Оллин, я точно знал, что скоро придешь и ты.

Вонда кивнула, поправляя платье на кукле. Кажется, Ирвин рассказывал эту историю уже в сотый раз, но девочка готова была слушать ее снова и снова. Для нее рассказ о родителях сделался чем-то вроде сказки на ночь: однажды, когда у малышки резались зубы, Ирвин носил ее на руках, укачивал и вдруг неожиданно для самого себя начал рассказывать о том, как Арьяна взяла в руки ледарин и изменила свою природу.

Тогда девочка умолкла и долго слушала его с тем тихим вниманием, с которым дети ловят каждое слово сказки. И боль в деснах отступила, а наутро прорезался первый зуб.

Ирвин сам удивлялся тому, с каким нежным трепетом относится к детям. В других странах говорили о хармиранах, что эти волки носят своих щенков в зубах – Ирвин признавал, что так и было.

– Триста тридцать восемь, – подал голос Оллин, который сидел в траве чуть поодаль и, нахмурившись, пытался разобраться с головоломкой, которую ему прислал дед. Когда в дом приносили темно-синюю коробку с подарком, то было ясно: это гранд-адмирал Рабан Оллер прислал внукам очередной сюрприз.

– Ты уже триста тридцать восемь раз это слышала, – строго добавил мальчик. Деталь в его пальцах наконец-то встала на нужное место, и в руках Оллина закружилась птица, приседая и раскрывая деревянные крылья. Вонда выразительно завела глаза и ответила:

– Ну и что? Я еще хочу. Вот мама приедет из госпиталя и тоже мне расскажет.

Арьяна и Бейлин вместе работали в генеральном госпитале, и дел там хватало – покровительницы детской медицины княжества не собирались ограничиваться визитами к выздоравливающим, как было принято раньше. Бейлин в основном занималась сиротами и недавно обратилась к Кигану с прошением об усыновлении. Новорожденных близнецов, мальчика и девочку, обнаружили брошенными на ступенях госпиталя, и Бейлин, увидев их, сразу поняла, что это ее дети, пусть и рожденные другой женщиной.

Замуж она так и не вышла. Зато Шейла готовилась стать не фавориткой, а официальной женой князя Кигана: ее отец получил потомственное дворянство, и теперь Киган мог вступить в брак, не опасаясь резкого неравенства. Ирвин надеялся, что после этого характер Шейлы смягчится. Ей уже не надо будет воевать. Перед этим брат советовался с ним - Ирвин, который по-прежнему был кем-то вроде негласного советника, решил, что лучше не искать новых проблем и дать Шейле то, что она хочет.Волку нужна волчица, а она как раз и была ею.

– Пап, а ты снова задумался, – Вонда показала Ирвину куклу и спросила: – Ей вот так идет? Как думаешь?

Кажется, кукле изменили прическу: заплели толстые косы вместо двух хвостиков. Вонда требовала от всех чрезвычайного внимания к ее игрушкам, и Ирвин понимал, что ходит по удивительно тонкому льду с возможностью неправильного ответа. Впрочем, ему это нравилось.

Он наконец-то обрел семью. То, о чем всегда мечтал. Чего еще хотеть?

– По-моему, раньше было лучше, – уклончиво ответил Ирвин, и девочка снова выразительно завела глаза к небу, словно хотела сказать: ох уж эти отцы, никогда не обращают внимания на важные вещи! Этот взгляд она подхватила у бабушки, королевы варанданской – когда младшие хармиранские князья вместе с детьми совершили официальную поездку в Варандан, то бабушка и внучка стали лучшими подругами, едва только увиделись.

Король Якоб кратко поприветствовал гостей и ушел в рабочий кабинет, сославшись на занятость. Арьяна тогда сказала, что это хорошо: никто не будет портить им настроения. Ирвин подумал, что король похож на затаившегося паука, который копит яд и прикидывает, в какое время его лучше выплюнуть.Пусть копит. Пусть думает. Пусть готовит новые эпидемии - академия наук Хармирана найдет, чем их встретить. Свое лекарство от сонной чумы у них уже было, и Ирвин знал, что ученые отыщут средство и от новых хворей.

– Пятьдесят три! – Оллин держал свою птицу на ладони и все никак не мог ею налюбоваться. – Ты сегодня пятьдесят три раза спросила про своих кукол!

– А ты нудняк! – заявила Вонда и, схватив куклу, отбежала подальше и закричала: – Нудняк-нудняк-нудняк!

– Я тебе сейчас! – Оллин осторожно посадил птицу в коробку и побежал за сестрой: догнал, поймал, принялся щекотать так, что Вонда заверещала на весь сад. Эта игра нравилась им обоим – Ирвин смотрел на них и вспоминал, как когда-то заснул в траурном зале перед гробом Арьяны и как потом поцелуй истинной любви завершил ее трансформацию.

И Песня Волчьей луны ушла навсегда, куда-то в волчью степь за краем жизни, которая покатилась новыми широкими дорогами.