Миг или час – не знаю, сколько у меня ушло на то, чтобы вновь обрести подобие разума, – я не был в состоянии осознать ни настоящее, ни будущее и не знал даже, понял ли кто-нибудь, насколько странно то, что жизнь моя продолжается. Я мог думать только о Роэлане. Станет ли он мстить Всадникам или королю Ренальду и его воинам? Я жаждал знать, что он намерен делать и к чему приведет таинство этой ночи. Сгорая в его пламени, я ощутил, что сердце мое возродилось и что во мне шевельнулись слова и мелодии, которые я почитал давно мертвыми. Но когда время прокралось на круги своя и я взглянул в пустые небеса, меня снова окутала тьма, и кости, согревшиеся и ожившие в огне, снова заболели.

Я беспокойно оглянулся через покрытое шрамами плечо. Никого кругом не было. Хижина всадника была пуста, на склоне тоже стало тихо. В раскинувшемся передо мной лагере царили тьма и тишина. Должно быть, все решили, что я мертв, – и так ли уж они неправы? Может быть, теперь я привязан к этому месту, превратившись в привидение, и обречен до скончания веков тревожить покой Абертенского лагеря. Откуда, интересно, у привидений их прозрачные одеяния? Я бы, пожалуй, не отказался от такого – по голой коже на предрассветном ветру побежали мурашки.

С трудом поднявшись на ноги, я попытался решить, что же теперь, во имя Семерых, мне делать. Мелочность и незначительность горделивых замыслов Нарима заставили меня тихонько рассмеяться. Мысль, что человеку или элиму под силу предсказать поступки дракона, освобожденного после пяти сотен лет мучений, была не менее смешной, чем зрелище голого безволосого человека, в предрассветный час бредущего по драконьему лагерю. Кое-как мне удалось сообразить, что делать прямо сейчас, но представить себе сколько-нибудь отдаленное будущее было решительно невозможно.

Нарим был уверен, что после всего этого Роэлан покорится мне, и я взлечу в небеса на драконьей спине и ринусь освобождать других драконов, а потом поведу их к озеру огня, чтобы вернуть им голос и разум. Но Роэлан не был моим рабом, как и я больше не служил ему. Может быть, когда-нибудь он снизойдет к моим нуждам и поможет мне, как я помог ему. А может быть, и нет. Я предложил ему свои услуги, но разве можно ждать чего-то взамен? И я ни за что не сел бы ему на спину. Он же не зверь.

Да и Лара не согласилась бы на это. Лара! Понемногу я начал вспоминать, как все было. Всадники… Они схватили Лару, когда она подняла руку и повергла меня в пламя. Ваниров огонь! Что же с ней сделают, когда узнают, что Роэлан свободен?

Сбросив оковы слабости, заставив дрожащие ноги идти, я взобрался по откосу туда, где оставил ее. На валунах, где она стояла так горделиво, виднелись пятна крови. Ларин кинжал, валявшийся поблизости, тоже был в крови. Кровь была черная, сухая и холодная. Хлыст застрял в расселине.

Надо найти Лару.

Одеться. Элимы прислали мне смену одежды, просто у меня не было времени на переодевание, потому что Лара начала ритуал. И если Всадники не наткнулись на наш тайник…

Нет, не наткнулись. Я спрятался за валунами и натянул штаны, рубаху и фуфайку, а поверх накинул брошенный бархатный плащ. Мне все никак не удавалось унять дрожь. Книга Нарима так и осталась лежать в грязи там, где я ее бросил. Ветер рассеянно шевелил страницы. Я поднял книгу и сунул в карман плаща. В планах Нарима я успею разобраться, когда найду Лару.

Из дальнего конца лагеря раздался громкий рев. Я съежился за камнями. В небе полыхнула белая зарница. Казалось, будто над западным горизонтом вот-вот взойдет солнце. Но тут из пламени вместо солнца возник дракон, потом второй, потом третий… Драконы распростерли крылья, могучие создания вились и играли, словно дети, их крики пронизывали до костей, как радостный гром, и я всем сердцем почувствовал поток их благодарности. Наплыв их слов был так силен, что мне с трудом удавалось дышать, и сердце едва не остановилось. И только когда они скрылись за горизонтом, я сумел собраться с силами и ответить им.

– Я был счастлив сделать это, – ответил я.

Кажется, они меня услышали, потому что я почувствовал, как закричали они в восторге. Роэлан сумел освободить остальных. Мы с Ларой вернули им слова, а музыка была их собственной.

Со всех сторон послышались испуганные крики, проклятия и резкие приказы. Я спрятался поглубже в нишу в скале. Кажется, Клан начал замечать, что ему настал конец.

– Груэсин? Ты? Я видел…

– Да чтоб нам сгореть, что тут делается-то? Кто посмел командовать моим каем? То тварь орала полночи, как резаная, а теперь кто-то и вовсе поднял ее в небо! Где капитан? – Всадник вопил так, что куда там дракону.

– Ты что, не слышал? Это тот певец, тот ублюдок!

– Да он мертвяк! Я сам видел. Никогда не слышал, чтобы перед смертью кричали так сладко.

– Может, он все-таки успел что-то натворить… Ну, как тогда…

– Никогда и ничего он не творил, ясно? Это та баба, изменница, стащила кай'цет! Хотела спасти певца, но я сам видел, как зверюга его поджарила. Нет, еще что-то…

– Тогда кто их взлететь-то заставил, а, Груэсин? Все трое улетели! Это что, Дикер и Джаг погнались за тем, первым?

– Все трое? – Всадник едва не задохнулся. – Как? Смотри – вон Дикер и Джаг, вон они бегут!

– Гром и молния! Все трое? Где капитан?

– Своими руками шкуру сдеру с этой суки!

Загрохотали по камням тяжелые башмаки, снова послышались крики и ругательства. Появились еще два Всадника. Наконец они убрались восвояси, и я, убедившись, что никого кругом нет, бросился за ними. Лару отдадут Мак-Ихерну. Что бы там ни говорили Всадники, командор ни с кем не разделит сладость мести. Я молил всех богов на свете – пусть он прежде все-таки пожелает узнать, что же произошло: мне нужно было выиграть время, чтобы спасти Лару. Ведь то, что она совершила, непростительно, и если я не успею прийти ей на помощь, она умрет, медленно, мучительно, – в Клане так умеют.

Всадники дважды едва не натолкнулись на меня: в первый раз я нырнул в набитый овцами загон, во второй втиснулся в узенькую расселину в утесе. В конце концов мне удалось добраться до тропинки, которая вела из лагеря. Стражи там не выставили. Когда вслед за четырьмя воинами Клана я вышел в город и смешался с сонной толпой, спешившей по своим обычным делам, время вернуло себе прежнее течение, и солнце осветило навек изменившийся мир.

К Ларе мне было не подобраться. Пока я пробился сквозь утреннюю толпу и вышел к палаткам Клана за городскими воротами, туда уже было не проникнуть. Мрачные воины Клана в полной боевой выкладке оцепили почти свернутый палаточный лагерь. Растерянные поденщики уходили прочь, так и не получив никаких объяснений. Мужчины и дети постарше снимали палатки и грузили мулов и повозки. Женщины пристраивали малышей на тюки или привязывали их за спину. Тишина, порядок, беспрекословное подчинение командиру. В Абертене больше не было драконов, и прежде, чем это станет известно, Всадников здесь тоже уже не будет.

Что же сделают абертенцы, когда узнают, что гордости, опоры и защиты их королевства больше нет? Что произойдет, когда мальдовийцы, заклятые враги Абертена, прослышат, что Ренальд лишился драконов? Спеша в лавку Мервила, чтобы взять коня и отправиться вслед за Всадниками, я смотрел, как горожане продолжают жить обычной жизнью, и не подозревая, что теперь будет. Благополучие одного народа не может строиться на порабощении другого, но ведь грядет ужас. Будет гражданская война. Месть. Хаос. Вторжение. Что же я наделал?

Терзаясь подобными мыслями, я пришел на только-только проснувшуюся рыночную площадь, услышал галдеж рыбаков и разгружающих товары крестьян, блеяние, мычание, визг скота, зычные окрики торговок и вкрадчивые голоса посредников. Полоскались на ветру красочные полосы шелка и льна над прилавком торговца мануфактурой. Лудильщик, чтобы привлечь покупателей, бил в медный таз. Я дошел почти до середины площади, и вдруг солнце разом померкло, словно на него опустилось огромное веко. Люди, дома, товары, шум – все куда-то пропало, полыхнуло белое пламя, и меня едва не сбил с ног поток невероятных ощущений – сродни первому глотку воды после перехода по пустыне или простору, открывающемуся с горы, на которую карабкался день напролет.