– Как прикончили моих лошадей, – резко добавил Гаррод. – Всех, кроме той, которую убила она.

Я остановился, вытащил колышек и веревку, наклонившись, воткнул колышек в землю и наступил на него, вдавливая поглубже.

– Она сделала это, пытаясь спасти наши жизни, – ровно заметил я, не сводя глаз с измученной лошади, – и это их остановило. Может быть ровно настолько, чтобы Дел успела подняться наверх… Но я думаю, ты бы предпочел, чтобы она умерла.

– Она обвинила меня в убийстве, – с горечью сообщил Гаррод. – В убийстве многих людей.

– Ты был в банде Аджани.

– Я продавал ему лошадей! Кто скажет, что это преступление? Я живу этим.

– Так и Дел, – сказал я, – живет тем, что осталось от ее жизни.

В напряженной тишине Гаррод смотрел, как я наклонился, поднял переднюю ногу гнедого и осторожно выковырял грязь, набившуюся между краем подковы и копытом. Бусинки в растрепавшихся косах Северянина зазвенели.

– Она говорит, что Аджани убил всю ее родню.

– Так оно и было. Он и его люди.

– Меня там не было.

– Но ты знаком с Аджани, – я опустил ногу и занялся другой передней.

– Я продавал ему лошадей и иногда покупал. Я не убиваю людей.

– Ты снабжаешь лошадьми тех, кто этим занимается, – я вытащил камень из подковы, – и покупаешь у Аджани животных, которых он забирает у тех, кого убил.

Гаррод не нашел, что ответить.

Я опустил ногу, выпрямился и посмотрел на него поверх спины жеребца.

– Я думаю, у нее есть законное право не доверять тебе и не любить тебя. Если бы не ты и такие как ты, Аджани не смог бы заниматься своим делом.

– А ты? – обвиняющим тоном заговорил Гаррод. – Разве кто-то из вас лучше? Продаете свои мечи любому, у кого хватит денег, чтобы нанять вас? – он сплюнул. – Сколько человек ты убил в круге? Сколько людей отдали тебе свои жизни в ритуале танца? Разве в круге смерть красивее? Разве такая смерть справедлива? Ты от этого чувствуешь себя могущественнее? – бледные глаза стали яростными, жесткими и холодными как лед. – Несколько раз мне приходилось убивать людей. Людей, которые пытались обмануть меня, украсть у меня что-то или принуждали к драке. Я не Аджани, я не убиваю и не обкрадываю мирные семьи. Но я и не ты: я не вхожу в круг и не ставлю себя выше других людей только потому что в моих руках яватма.

Я давно не задумывался о своей жизни, я просто жил и занимался своим делом. Я – танцор меча, которого можно нанять. Размышления о том, что ты делаешь или зачем это делаешь, до добра не доводят. Постепенно тебя начинают одолевать мысли, а стоит ли вообще стараться выжить, что для человека моей профессии просто смертельно.

Я покачал головой.

– Мне очень жаль твоих лошадей, но провоцируя меня, ты их не вернешь.

Гаррод не сводил с меня глаз.

– Я – Говорящий с лошадьми, и мне тяжело пережить такую потерю, но все, что я говорю сейчас, я говорю не из-за погибших животных. Меня обвинили в совершении того, чем я никогда не занимался и заниматься не желаю. Я не убийца.

– У Дел есть причина, – настаивал я.

– С ее точки зрения, несомненно. Ее можно понять. Но как мне кажется, она многое искажает. Изнутри она искорежена, изувечена, изуродована, а все потому что жажда мести пожирает ее душу как язва.

– Только из-за того, что вы не сошлись…

Он помотал головой так яростно, что косы застучали по груди.

– Я о другом. Я – Говорящий с лошадьми, я чувствую суть эмоций. А человеческие переживания не слишком отличаются от переживаний животных когда человек подчиняет себя потребностям вроде той, что ведет ее, – он помолчал, перевел дыхание, протянул руку и коснулся жеребца. – Я с первого взгляда понял, что за человек Аджани. Он безжалостный, холоднокровный подонок. Но Дел бы следовало взглянуть на собственные поступки. Большая ли между ними разница?

Во мне вспыхнул гнев.

– Если бы ты выжил в тех аидах, где побывала она… если бы ты прошел через тоже, что она…

– …без сомнения, я был бы так же изувечен, как она, – кивнул Гаррод. – Но она выжила. Она пережила издевательства Аджани. Почему он должен теперь торжествовать, превратив ее в женщину, не знающую ни жалости, ни пощады? В клинок без имени?

Я нахмурился.

– Во что?

– Клинок без имени, – повторил Гаррод. – Так говорят в Стаал-Уста, – его губы едва заметно изогнулись. – Спроси ее, можно ли ее назвать клинком без имени. Спроси ее, есть ли конец у ее песни.

Я покачал головой.

– Ты несешь какую-то бессмыслицу.

– Разве? Спроси ее. Задай ей мои вопросы. И скажи ей… – он помолчал. – Скажи ей, что даже Говорящий с лошадьми с Высокогорий слышал о Стаал-Уста и почитает законы чести вока.

Я вздохнул.

– Гаррод…

Он прервал меня, мотнув головой.

– Хватит об этом, танцор меча. Иди к своей женщине, а мне позволь заняться твоей лошадью. С этим я справлюсь.

В конце концов я позволил и пошел к своей женщине.

Нет, не к своей. Я пошел к Делиле.

На Юге мне приходилось пригибаться, чтобы пройти в низкие двери поскольку я выше, чем большинство Южан. На Севере, где мужчины такие же высокие как я, мне не приходилось этим заниматься. Но влезая в пещеру Кантеада, я вспомнил о Юге. Проход был таким низким, что приходилось почти ползти.

В стенах каньона, как я обнаружил, было столько дыр, что скалы напоминали соты. Самые большие дыры были у самого дна, полускрытые в земле, со входами-арками. Каждая дыра была началом тоннеля, который вел в пещеру – уникальные жилища, но обитателям их я не завидовал.

Я наклонился у входа в тоннель.

– Дел? – из темноты отозвалось только эхо.

Я подождал, но ответа так и не услышал. Пришлось, вздыхая, низко пригнуться и забраться в отверстие.

Радости мне это не доставило – выпрямиться я не мог.

– Аиды, чувствуешь себя стариком.

Конец тоннеля скрывался в темноте. Я полез вперед, ударяясь головой, царапая плечи, цепляясь одеждой, освобождаясь, пока не обнаружил, что потолок поднялся. В ширину тоннель по-прежнему равнялся ширине моих плеч.

И тут меня как будто ударило. Выступил пот, я задрожал и почувствовал металлический привкус страха во рту.

Стены наступали и я снова оказался в шахте Аладара. Цепей на мне не было, но я согнулся под тяжестью воспоминаний. Я припомнил каждую мелочь. Танзир украл у меня несколько месяцев. Месяцев которые лишили меня самого себя. Аиды, когда же я это забуду?

Я заставил себя отвлечься и посмотрел вперед, в тоннель, повторяя, что Дел недалеко. Я пошел дальше.

– Человечки, – бормотал я. – Маленькие человечки строят маленькие домики.

Приглушенный свет, льющийся в тоннель из каньона, освещал мой путь. Пещера оказалась гораздо ближе чем я думал, чему я несказанно обрадовался. Передо мной появилась другая арка, через которую я разглядел свечи. Под аркой лежали тени. Я был уже почти в пещере, когда появилась голова Дел.

– Сюда, – позвала она. – Не стукнись головой.

Я хмыкнул, наклонился и пролез. И замер с глупым видом. Пещера больше напоминала зал.

Огоньки свечей, фонари, яркие кусочки стекла и полированного металла. Вдоль стен стояли кубки, амфоры, чашки, миски, блюда, все из полированного металла. Не было ни серебра, ни меди, и золота. Ничего подобного я не видел.

Я прищурился. От моего движения пламя свечей затрепетало и вся пещера заблестела.

– Неплохой домик, баска.

– Это дом мастера песни, – объяснила Дел. – Он приютит нас на ночь.

Я осмотрелся. Помимо посуды в пещере были пледы и одеяла, деревянные флейты и свирели и много всякой всячины, сделанной из тростника или вырезанной из тыквы. Было несколько глиняных вещей со следами пальцев.

– Ну а где он сам? – заинтересовался я. – Я не видел ни одного из этих Кантеада с тех пор, как мы спустились на дно.

– У них круг песни, – объяснила Дел. – Все собираются, чтобы обсудить какое-то событие. Думаю, сейчас они обсуждают нас.