– И в чем же состояла эта операция? – спросил я.

– Я об этом ничего не знаю, беложопый, – огрызнулся Вилфред. – Я был под эфиром, кумекаешь, и мне было трудно следить за тем, что он там выделывал.

– Значит он занимался нелегальной «самодеятельностью» на твоем мозге, а ты даже не знаешь что он там сделал. Ты хоть спрашивал его об этом?

– Спрашивал?! Еще как спрашивал, только после его ответов у меня башка стала квадратной, понял?.. Старина Док хотел, чтобы я хорошо усвоил, что все это конфиденциально между ним и мной и должно таким остаться на всю жизнь. Потому что есть люди без стыда и совести, готовые украсть этот секрет и использовать его же во вред нам! Например, коммунисты… Вот уже несколько лет как Дока стало лихорадить лишь при одном упоминании о красной опасности. Он просто уверен, что коммунистам осталось раз плюнуть чтобы захватить всю планету.

Служители Девяти редко осложняют себе жизнь рассуждениями подобного рода. Лояльность самим Девяти для них на первом месте, а форма существующего управления государства их мало волнует. С другой стороны, Девять не запрещают своим приверженцам иметь собственные политические взгляды. До того момента, пока они верны и послушны.

Вилфред прыснул от смеха и сказал:

– Вначале я думал, что он мне сделал фронтальную лоботомию. Но, как ты видишь, я не превратился в зомби. У нас тут есть два белых старика, Риверс и Симмонс, так вот, они говорят, что я ни черта не понял и только запутался во всем. Они считают, что великий беложопый мбвана установил в моей черепушке миниатюрный аппарат, который теперь контролирует все мои нервные импульсы. Нечто, вроде колокольчика. Как тебе нравится? Но…

– Калибан спустил на меня голодного льва, – прервал я его. – А до этого обезоружил меня. Не очень-то рыцарский поступок, как считаешь?

– Если Док говорит, что ты дьявол, так оно и есть! Извращенец первого сорта. Люцифер по сравнению с тобой так просто ангел, хоть и падший.

– Ты знаешь, кто я?

Вилфред улыбнулся, но улыбка получилась несколько кривой.

– Да. Док мне объяснил, что к чему. И тогда я ему сказал: «Док, я хорошо слышу все, что ты мне говоришь, но не могу врубиться, настолько это все не правдоподобно». Док на это ничего мне не сказал. Он никогда не возражает. Ему плевать с высокой колокольни, верю я ему или нет. Калибан не врет никогда. Из всех белых, которых я когда-либо знал, он единственный, который никогда не врет. Тем не менее, я все-таки не поверил ему. Я думал, он просто пошутил надо мной. А потом мы отправились в Африку, поймали этого здоровенного льва, настропалили его на твою задницу, и тут я увидел тебя в деле. Это зрелище было еще более невероятным, чем все, что он мне о тебе рассказал! Я видел, как ты свернул шею этой огромной киске, и не верил при этом своим собственным глазам. Я никак не мог заставить себя поверить, что ты реальное существо. Но после всего, что я увидел, что мне остается, как не признать этот невероятный факт. Ты действительно какой-то странный феномен!

– Тебе-то какая разница? – спросил я. – Скажи лучше, почему Калибан нанял тебя? Из-за мышц?

Негр потер запястье и сморщился от боли.

– И из-за этого тоже. Но главным образом из-за того, что я разбираюсь в электронике. И довольно неплохо, представь себе, беложопый.

– Но с твоей точки зрения, Калибан тоже всего лишь беложопый, как ты говоришь.

– Это единственный белый, которому я бы не рискнул сказать прямо в лицо, что он всего лишь белый засранец. По-моему, Док действительно является тем, что представлял себе Ницше, прежде чем у него окончательно поехала крыша, настоящим сверхчеловеком! К несчастью, он не родился черным!

Говоря, он прислонился спиной к задней части грузовика.

– Мне кажется, – сказал я, – у тебя вновь появилось желание попробовать на мне свою силу. Держи! – я протянул ему правую руку.

– Эй! Ты чего задумал?

– Возьми мою руку, – сказал я, – можешь делать с ней что хочешь.

Вместо этого он внезапно бросился на меня и попытался ударить в солнечное сплетение. Я перехватил его кулак, поймав в свою ладонь, и сжал его. Он вскрикнул и упал на колени.

– Это тебе послужит уроком, – сказал я.

Он стонал, нянча свою помертвевшую от боли руку другой рукой.

– Что бы ты сдох, белый засранец! Мать твою!.. Любуясь его черепом, я сожалел, что он проявил так мало тонкости в понимании ситуации. Однако я надеялся, что теперь ему стала ясна вся бессмысленность надежды добиться чего-либо, провоцируя меня.

Как и в случае с Забу, я попросту впустую потратил бы время, пытаясь объяснить ему, что не чувствую себя в какой бы то ни было степени задетым конфликтом между белой и черной расой. Я, безусловно, являюсь единственным белым в мире, который не придерживается никаких предрассудков, связанных с цветом кожи людей. Во всяком случае, даже если бы я мог надеяться убедить его в таком моем отношении ко всем людям, я все равно не стал бы этого делать. То, что он мог подумать обо мне, было мне глубоко безразлично.

– Сейчас ты покажешь мне все, что мне захочется увидеть, – сказал я. – Или я убью тебя.

Мы поднялись в прицеп. Он был под завязку напичкан всякого рода электронной аппаратурой. Вилфред нажал на кнопку. Едва слышно загудели моторы, и крыша прицепа стала подниматься вверх, распавшись по центру на две половины. Одновременно с пола поднялась установка, напоминающая собой базуку на лафете. Установка поднялась до уровня пола и замерла, в то время как ствол базуки стал телескопически вытягиваться вверх, к потолку. Одновременно с этим в полу открылся люк, в глубине которого виднелся небольших размеров снаряд, вернее ракета, точная копия той, которая сбила кенийский истребитель. Веретенообразной формы и покрытая серебристым металлом ракета не превышала в длину шестьдесят сантиметров. Она должна была весить килограммов двадцать.

Вилфред пробежался по кнопкам аппарата, снабженного экраном, тот внезапно осветился, и на нем появилось изображение части западного склона горы. Звук генераторов под полом прицепа стал более явственным.

Вилфред тронул один из верньеров, и принимающая антенна на крыше прицепа послушно стала разворачиваться к югу. Она остановилась, почти точно ориентированная на юг, когда на экране появилась часть кенийского лагеря. Изображение было настолько четким и ясным, будто я сам сидел в нескольких метрах от него, к тому же днем. Периодически освещенность экрана менялась, становясь то темнее, то светлее, и по нему пробегали светлые полосы.

Но, вообще-то говоря, я не должен был видеть ничего, так как кенийцы располагались по другую сторону холма, километрах в двух от нас.

Вилфред объяснил мне, что антенна испускала луч, который, отразясь от горы, достигал лагеря кенийцев, поднимался вверх, вновь отражался от слоя ионосферы и возвращался к антенне. Густая растительность склона горы поглощала часть луча, а неровность вершин деревьев вызывала наблюдаемые нами помехи на экране.

Я заметил, что манера держаться Вилфреда едва заметно изменилась, стоило ему заняться работой с аппаратурой, о чем он сам, вероятно, и не подозревал. В его жестах и словах, обращенных ко мне, кроме вполне объяснимого страха, который я ему внушал, появились нотки истинного уважения. Он так увлекся собственными объяснениями по поводу предназначения всей этой аппаратуры, что полностью забыл, что я белый, которого ему надо было бы ненавидеть.

– Можешь верить или нет, но Док утверждает, что он изобрел этот аппарат еще в 1943 году, – сказал Вилфред. – Но нам бы не помешал другой передатчик!

Он полез в стенной шкаф. Я продолжал наблюдать за ним краем глаза, опасаясь, как бы ему не пришла в голову мысль поиграть со мной с помощью своих электронных игрушек. Вилфред вытащил из шкафа спавшийся резиновый баллон в форме сосиски, длиной в тридцать сантиметров, и прикрепил его к наконечнику трубки, идущей от баллона с газом. Шар наполнился газом и принял форму небольшого дирижабля, длиной немногим более метра. На «животе» дирижабля выступали четыре небольших «оконца». Негр привязал к ним какой-то маленький голубой предмет в форме сигары. После этого он выпустил шар из рук и тот быстро взлетел в воздух, увлекаемый ветром к востоку. Вилфред снова поиграл клавишами и кнопками панели управления полетом дирижабля, который все еще был хорошо виден в потоке света, вырывающегося наружу через открытую крышу прицепа.