Члены семьи Грандритов всегда отличались высоким ростом, замечательной физической силой и склонностью к психической нестабильности и эксцентричности. Они редко покидали имение, но если уж уходили, то уходили далеко, куда-нибудь за границу. Грандриты всегда были консерваторами, даже реакционерами. Они долго и упорно цеплялись за старые религиозные культы, продолжая исповедовать их тайком. Семья продолжала поклоняться древним германским божествам еще долгое время после того, как весь Камберленд перешел в католичество, и долгое время оставались католиками, когда вся страна повернула к протестанизму.

Я рассказал Триш, что за прошедшие несколько веков семья Грандрит установила родственные связи со многими известными фамилиями, такими как Говарды, Руссель, даже с королевской семьей, но лично для меня это не имело большого значения. Король Вильгельм II, он же Руфус (то есть «Рыжий»), сын Вильгельма Завоевателя, как-то взял силой леди Ильрику Рандгрит, которая родила от него сына. Семейная хроника утверждала (лет сто спустя после этого события), что серые глаза представителей нашего семейства были наследием влияния королевской крови (с точки зрения генетики это, конечно, абсурд). В них также утверждалось, что, когда Руфус был убит в королевском лесу в графстве Гемпшир, его убийцей был не Вальтер Тирель и не Рауль д'Эх, а брат женщины, которую тот изнасиловал.

Пока я рассказывал все это, солнце спряталось за горизонтом, слева от нас. Земля Англии стремительно проносилась внизу под нами, темная и безмолвная, с разбросанными то здесь, то там россыпями огоньков больших и малых городов. Я вновь отвернул к морю, оставаясь на постоянной высоте в три метра над пляшущими под нами водами, в которых отражалась танцующая луна.

Я думал о моих предках и об их стране. Когда я впервые приехал сюда, внезапно став хозяином замка Грандритов, усадьбы Катстерн и деревни Кламби, я не знал ничего из истории моего семейства. Я даже не знал, что такое Англия. Позднее, попутешествовав и прочтя множество книг, я начал разбираться во всем этом несколько лучше. Однако я так никогда и не смог чувствовать себя уютно ни в моем поместье, ни в Англии вообще. У меня всегда оставалось впечатление, что я рожден знойной африканской землей и что у меня нет никаких предков. Прошлое было уничтожено в то самое мгновение, когда на поляне тропического леса, тянущегося вдоль берега океана, я издал мой первый крик.

Мой агент, спрятавшийся в лесу недалеко от замка, наконец ответил на мой вызов. Триш внимательно следила за разговором.

– У вас есть новости о леди Грандрит?

– Пока никаких, сэр, – ответил мой человек. – На данный момент нам лишь известно, что она покинула Лондон и направилась сюда. Судя по времени, леди должна была прибыть сюда еще несколько часов тому назад. Вполне возможно, что она вошла в здание еще до нашего прибытия. В замке был виден свет в течение часа. Но я не мог приблизиться к нему достаточно близко, чтобы увидеть, кто зажег его. К тому же, сэр, на всех окнах плотные занавески. С того места, где я нахожусь, ничего особенного не видно, но у меня создалось впечатление, что в усадьбе произошел какой-то переполох.

– Есть какие-нибудь сведения от вашего помощника?

– Нет, сэр. Ситуация остается прежней с момента моего последнего рапорта. Он направился в усадьбу, чтобы попытаться разузнать, что там происходит. Он должен был выдать себя за путешествующего по стране и попроситься на ночевку. С тех пор, как он постучал в дверь, у меня нет от него никаких известий.

– Что вы узнали по поводу тех двух иностранцев, которые запаслись большим количеством еды и выпивки в Грейстоке? – спросил я.

– Ничего, сэр. Я не смог проследить за ними, так как они были уже далеко, когда мне сообщили об их появлении. Если Ноли и его люди уже находятся в усадьбе, что мне кажется наиболее вероятным, вполне может быть, что эти двое являются членами его банды.

– Спроси его, объявился Док или нет? – нетерпеливым тоном вмешалась Триш.

Агент ответил, что нет. Но тут же добавил, что не связывался с Лондоном уже несколько часов.

– Вы можете осмотреть гараж и конюшни? – спросил я.

– Нет, сэр. Все входы тщательно заперты. И чтобы проверить, есть ли лишние автомобили, мне пришлось бы взламывать замки. А вы мне приказали не…

– Да, да, – прервал я его. – Я не хочу, чтобы они заподозрили, что за ними следят.

Голос агента вызвал у меня подозрения, он не был таким, каким я помнил его. Впрочем, в эфире было много электрических разрядов, ухудшающих слышимость – со стороны Ирландии приближалась гроза.

– Мы приземлимся приблизительно через час. Будьте готовы прикрыть нас, так как если Ноли с его бандой действительно находятся внутри усадьбы, они выскочат оттуда, как стая гончих. Встречаемся в лесу. Там и выработаем общий план. Сигналы, как договаривались: четыре моих вспышки и шесть ваших.

– Договорились, сэр. Четыре и шесть.

Я отключил радио. Голос человека был похож и не похож на голос моего агента. Если только он не пытался специально изменить его, чтобы предупредить меня об опасности. И потом, раньше мы всегда обменивались световыми сигналами, но пятью с его и тремя с моей стороны.

Я рассказал Триш о моих подозрениях. Она сказала:

– Если им удалось взять его живым, они все вытянут из него пытками. А если заметят, что он обманул их, они тут же прикончат его.

– Они убьют его в любом случае. Думаю, он уже мертв. Они, скорее всего, уже вытянули из него все, что могли. Я все больше склоняюсь к мысли, что говорил не мой агент, а кто-то пытался имитировать его голос.

Я не сказал ей еще об одном возможном варианте, а именно, что замок и усадьба были в руках людей Дока. Хотя я в этом сильно сомневался. У Ноли перед нами была значительная фора во времени. Если замком владел Ноли, то Калибан подвергался такой же опасности, что и я. Ноли обязательно попытается использовать ситуацию в своих целях, и Калибан не мог не знать этого. Быть может, такое положение лишь забавляло его, и он был рад преодолеть дополнительное препятствие. Не знаю.

Я вновь включил радио. Черная стена грозы, идущей от Ирландии, уже опасно приблизилась к нам. Из метеосводки я узнал, что гроза уже вовсю громыхала над Кисвиком и направлялась на восток. Дождь лил как из ведра, а ветер все усиливался, достигнув к этому времени скорости в семьдесят километров в час. Самолет стало потряхивать в плотно обступившей нас со всех сторон темноте. Пришлось увеличить высоту, так как в такой темноте я не смог бы вовремя заметить какой-нибудь встречный самолет. Стоило мне подняться до уровня в тысячу метров, как меня сразу же засек радар береговой охраны. Радио тотчас прощелкало мне их приказ назвать себя. Пришлось наврать, что я ирландский авиалюбитель, которого буря отнесла к английским берегам. Это давало мне отсрочку минут на пять, не больше. Наведя справки в Ирландии, охрана вновь потребует, чтобы я идентифицировал себя, и прикажет приземлиться под угрозой быть сбитым. Правда, я не очень представлял себе, как они могут заставить меня спуститься: вряд ли они решаться потратить ракету с самонаводящейся головкой ради какого-то маленького туристского самолетика, а истребители не рискнут приблизиться ко мне в той сумятице, что творилась сейчас в атмосфере.

Однако я решил сделать вид, что у меня авария с мотором. Включил аварийный сигнал и стал по спирали спускаться вниз. Я снижался до самого последнего момента, пока не заметил в свете фар прыгающие волны поверхности океана. Я едва успел остановить снижение, волны уже доставали своими длинными языками до днища самолета. Я плюнул на риск воткнуться на такой высоте в какой-нибудь пароход и помчался дальше на высоте шести метров. Так мы летели, пока впереди не показались огни Уайтхевена. Здесь мне вновь пришлось набрать высоту. С этого момента мне нельзя было лететь ниже 1500 метров. Будь светло, я рискнул бы лететь и дальше "а бреющем полете. Но в той каше, сквозь которую мы сейчас пробирались, это было бы чистым безрассудством, которое привело бы нас к тому, что вместо того, чтобы прийти на помощь Клио, мы закончили бы свои дни, врезавшись в Скиддоу или какую-нибудь другую гору этого района.