Дорогой кто-нибудь!
Я больше не хочу моргать.
Помогите.
Полярная сова
А потом снова моргнула.
Метель, которая всегда бушевала на краю земли, подхватила ее слова, утащила их с собой и швырнула в дверь к жуку-доктору.
«Кому как не мне об этом подумать», — сказал жук-доктор.
На следующий день он, дрожа, стоял перед полярной совой, и на ушах у него висели сосульки.
— Это вы набормотали письмо? — спросил он.
— Я, — кивнула сова.
— А написать вы его не могли? — поинтересовался жук-доктор.
— Эх, — сказала сова. — Написать… вот, значит, это как.
Жук-доктор вздохнул и раскрыл глаза полярной сове так широко, что она ни за что не смогла бы теперь их закрыть, не говоря уже о том, чтобы ими моргнуть.
— Еще что-нибудь желаете? — спросил он. — Красные перья? Или, к примеру, хобот?
Полярная сова покачала головой.
— Ладно, — сказал жук-доктор. — Тогда я пойду. Полярная сова поблагодарила его, и жук-доктор исчез в зловещей темноте.
Был самый разгар зимы, таких морозов и метелей здесь никогда еще не было. Довольная полярная сова сидела на нижней ветке замерзшего дерева и смотрела по сторонам. «Я больше не моргаю, — думала она. — Значит, я больше не буду забывать, о чем я думаю». И она стала думать и думать, о разных новых и красивых вещах, и ни одну из них не забывала.
Однажды утром в самом начале лета под дверь к белке прилетело маленькое письмецо.
Белка!
Я иду к тебе.
Но я заблудился.
Слон
Белка пару раз перечитала письмо, глубоко задумалась, а потом написала:
Слон!
Где ты заблудился?
Белка
«Странный вопрос», — засомневалась она. Но поскольку ничего лучше придумать не смогла, то письмо все-таки отправила.
Вскоре пришел ответ:
Белка!
В дереве.
Слон
Прочитав письмо, белка выглянула в окошко и увидела слона, который, пошатываясь, стоял на верхушке дуба. Она быстро написала:
Слон!
Подожди. Я бегу.
Белка
Но письмо застало слона ровно на середине дуба, и он прочел его прямо перед тем, как со страшным грохотом свалиться на землю.
Чуть позже он открыл глаза и пересчитал хоботом шишки у себя на голове.
— Одна, восемь, сто, — считал слон. Он сильно стукнулся, когда упал, и считать получалось не очень.
Белка склонилась над ним.
— Я шел к тебе, — прошептал слон.
— Да-да, — сказала белка и села на траву рядом с ним.
— Я хотел… — простонал слон. — Ты со мной потанцуешь? Белка молчала.
— Ты не хочешь? — спросил слон и уткнулся лицом в землю.
— Хочу, — проговорила белка. — Конечно, хочу.
И очень осторожно помогла слону подняться.
Они взяли друг друга за талии и начали танцевать.
Они больше раскачивались, чем танцевали, потому что слон не мог даже поднять ноги. Но он все равно был ужасно счастлив и время от времени радостно выкрикивал:
— Эх!
Белка сидела за столом и собиралась написать письмо.
Но она не могла решить — кому.
Дорогой
— написала она. Потом глубоко задумалась и отложила ручку. Поднялся легкий ветерок. Окно было открыто, и чистый белый листок нетерпеливо шуршал. «Сейчас, сейчас, письмо, — забеспокоилась белка. — Я тебе кого-нибудь придумаю».
Она нахмурила брови и задалась вопросом: «А можно ли написать письмо письму?»
Мысль была странная. Это было, как если бы ее стукнули по плечу, пока она спала, и сказали бы: «Белка… не спи…»
Мысли трещали и спотыкались друг об друга.
«Вот муравей считает, — подумала она, — что письмо можно написать кому угодно, даже дождю, или жаре, или ночи».
Она снова взяла ручку и написала:
Дорогое письмо!
Я — белка. Но об этом ты, конечно, знаешь.
Это очень странно — писать тебе, ведь ты становишься все больше, пока я пишу. А если я начну сначала, ты опять станешь маленьким.
То есть я не знаю точно, какое ты. А кстати, что такое «точно»?
Белка перестала писать. «Очень странное письмо, — призадумалась она и закрыла глаза. — И как мне его посылать? И как письмо будет само себя читать? Сложенным? Или оно сначала развернется? А ответ? Может письмо написать ответ?»
В голове у нее трещало все сильнее. Как будто кто-то таскал туда-сюда тяжелые ящики.
Ветер стал сильнее, и вдруг письмо взлетело в воздух, немножко покружилось и взорвалось.
Взрыв был не очень громким, но белка чуть не упала вместе со стулом.
Повсюду летали сотни бумажных обрывков и падали белке на плечи, на спину, на стол и на пол. Они были везде и были такими маленькими, что на каждом из них с трудом умещалась даже одна буква.
Белка кивнула и подумала: «Это из-за меня».
«Может, оно рассердилось? — заподозрила белка. — Или взорвалось от радости, что кто-то ему наконец-то написал?»
Она встала и стала ходить туда-сюда по комнате, осторожно перешагивая через бумажки.
— Привет, письмо! — произнесла она тихонько. Бумажные обрывки зашелестели и передвинулись.
Белке даже показалось, что они все вместе ответили ей: «Привет, белка!»
— Так не бывает, — сказала она сама себе. — Есть такие вещи, которых не бывает.
В этом она была точно уверена.
Дорогая белка! У тебя на дне рождения наверняка будет большой торт.
Можно мне один-единственный раз съесть его целиком?
Желательно, чтобы это был медовый торт.
Все остальные могут смотреть.
Я съем его так красиво и жадно, как они еще ни разу не видели.
Всем можно будет кричать и аплодировать, это я обещаю.
После этого праздник может продолжаться как обычно (поздравления, открывание подарков, танцы, прощания, слова о том, как было весело, и вопросы, кого будет следующий день рождения).
Это просто пожелание, белка.
Медведь
Дорогой медведь!
Хорошо. Но тогда я приготовлю два торта.
Белка
Дорогая белка!
Спасибо за твое письмо. Но если я начну есть, а все будут кричать и аплодировать, не обидишься ли ты, что я заодно съем и второй торт?
Все будут подпрыгивать от восхищения мной, я в этом уверен. А еще они начнут квакать, свистеть и шипеть…
Это будет незабываемый день рождения. А если ты приготовишь три торта, то совсем наверняка незабываемый. Я в этом совершенно уверен, белка. Три больших торта. А если это будут медовые торты, то четыре.
Медведь
«Письма? Я? Я никогда не получаю писем… никогда…» — думал крот.
Он грустно копал в темноте подземный ход.
«Прислали бы просто привет, — мечтал он. — Или приглашение на какой-нибудь праздник под пустыней. Или подо льдом. Никогда…»
От злости он стукнулся об землю.
Но в ответ была тишина.
«Есть только один зверь, который хотел бы мне написать, — рассудил крот. — И это я сам».
