Лонсиана и Пабло подошли к ней, взяли ее за руки и поднесли ее руки к своим мокрым от слез щекам. И дети Онделаси со смущенными улыбками подходили к ней, чтобы тоже коснуться ее рук.

Раздались голоса, хвалившие ее песню; только тогда Яна смогла подняться со своего места без посторонней помощи.

Банни подвел к стулу Диего. Сейчас молодой человек смотрел по-новому — упорно и твердо; такого в нем раньше не было. Он постепенно становился мужчиной, а то, что произошло в Проходе Мак-Ги, закалило его.

— Это Диего Метаксос, который был вместе со мной в Проходе Мак-Ги и рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня, — сказала Банни, пожимая руку Диего. — У него есть песня, которую должны слышать все.

Диего запрокинул голову, прикрыл глаза и положил руки на бедра, ногами зацепившись за нижнюю перекладину стула.

Глубоко Место Единения,
Где теплы и туман, и камень, и лед
Теплотою того, что больше, чем дружба,
Больше любви материнской
И отцовской любви,
Теплотой восприятия и понимания.
Наше сокровище — Место Единения.
Это наше место, наш дом, наш дом...

Его баритон поднялся до самых высоких своих нот и стал громче и сильнее, когда он повторял последнюю фразу. Потом тон Диего изменился: теперь он говорил, как рассказчик, который вынужден говорить правду, тревожащую и ранящую его:

Есть другие, не верящие, что это место
Наше и нашим было с тех пор,
Как мужчины и женщины пришли сюда.
Когда-то они были с нами и знали Единение.
Но они ушли и познали многое
О зле и своекорыстии, жадности, небрежении, безразличии,
О том, как искать себя, помогать себе — и жить для себя.
Для себя.
Со знанием тех вещей, что сковывают, ранят и скрывают,
Они возвратились, чтоб во зло обратить то, что было добром.

И снова его голос изменился: теперь в нем звучала горечь, от которой Яну охватил озноб, горечь, которая передавалась его слушателям.

Зачем красть то, что наше, чтобы оно принадлежало
Только одному?
Зачем во времена тревог лишать многих Единения,
Надежды и мира?
Зачем хоронить правду?
Зачем хоронить планету заживо?

Эти слова вызвали у слушателей судорожный вздох ужаса, но Диего продолжал:

Ибо ее заживо погребли, не слушая крика ее,
В проходе Мак-Ги.
Камни сдавлены,
Корни скованы,
Земля задушена белой смертью, похожей
На снежный покров, -
Дар того, кто сын и не сын ей.
Ибо кто из сынов желает смерти отцу?
Ибо кто из сынов требует почестей,
Которых он недостоин?
Женщин силой берут; и селения в страхе,
Лишенные мест Единения,
И туманов ласковых — тех, что лечат,
Что приносят покой,
И духа, что питает нас. Всех нас!

Песня Диего вызвала негодование у всех, кто слышал ее в эту ночь. Банни так гордилась его песней и тем, как он пел, что дрожала от возбуждения. После того, как он отдохнул, они вместе с Банни рассказали о том, что произошло в Проходе Мак-Ги, и о предательстве Сатока.

Яна, выпившая довольно много “варева”, слушала разговоры, затянувшиеся далеко за полночь, под аккомпанемент гитары, свирели, флейты, тамбурина, маракасов и кастаньет. Однако она, Лонси и Джонни, а, возможно, в какой-то момент и Банни, решили, что самое важное, что они могут сделать сейчас, — это спасти Побрекиту из рук Пастыря Вопиющего.

По описанию Лонсианы выходило, что этот человек был даже хуже Сатока, если он хотел жениться на несовершеннолетней девочке, когда у него уже было четыре или пять жен. Яна была научена терпимо относиться к любым законам и обычаям туземцев, но она сама была цивилизованной женщиной, для которой брак по принуждению был отвратителен. В эту ночь они припомнили и сложили вместе все, что говорила Побрекита, и примерно выяснили, где находится Долина Слез, исходя из того, где нашли девочку, сколько, по ее словам, она была в пути и откуда шла. По оценке Джонни, это место должно было находиться в горах Сьерра-Падре, где-то неподалеку от истока реки Лакримас. Если погода будет хорошей, не должно быть проблем с тем, чтобы долететь прямо до места. А если они встретят Лузона, по крайней мере, двое из них смогут поехать на небольшом снегоходе, который Джонни предусмотрительно погрузил в вертолет.

Глава 12

Доктор Фиске принимал сообщения от Дженни Грина с озабоченностью и немалой обеспокоенностью — в особенности второе, то, которое Джонни послал ему, вернувшись на север. Он сразу одобрил план пилота и предоставил ему всю необходимую помощь. Задействовав некоторые личные связи и пообещав сержанту по хозяйственной части работу на любой планете с тропическим климатом по ее выбору, он добился того, что весь петрасил, принадлежащий космобазе на планете, был реквизирован. По предложению Джонни из бочек петрасил был перелит в одну цистерну, готовую к отправке, а в пустые контейнеры с надписью “петрасил” была перелита белая краска, использовавшаяся на Сурсе довольно редко и только в целях маскировки. Однако, поскольку, кроме осуществления плана, предложенного Джонни, Виту необходимо было работать на космобазе, у него не было времени прийти к Клодах и предупредить ее о том, что произошло в Проходе Мак-Ги.

Его беспокоило то, как Клодах воспримет это. Она была потрясающей женщиной, необыкновенно красивой, мудрой и доброй, но все, что происходило с Сурсом, принимала очень близко к сердцу. Возможно, не было бы никаких проблем, если бы все чувствовали так же, как она, но даже после того, что произошло с ним в пещере. Вит ощущал некоторую отстраненность, не позволявшую ему связать себя такого рода узами. Однако он ощущал и связь с Клодах, связь более тесную и прочную, чем с кем бы то ни было за долгие, долгие годы, включая, возможно, и его собственного сына.

Доктор Фиске пришел в Килкул на следующее утро после того, как Грин снова покинул космобазу. Уровень воды в реке уже спал, но все-таки река все еще была полноводной.

Он узнал, что Клодах нет дома, еще до того, как постучал в дверь. Не было ее кошек — ни на окнах, ни на крыше, ни во дворе. Через приоткрытую дверь он заглянул в аккуратный, но пустой дом, потом оглядел улицу Килкула, покрытую весенней грязью. Поселок казался покинутым. Он несколько раз позвал Клодах по имени и, не получив ответа, направился к дому Яны Мэддок. На крыше дома сидел ее кот Мадрук, который немедленно спрыгнул вниз, словно бы ждал Фиске. Что ж, зная этих кошек, можно было предположить, что так оно и есть...

В этот момент дверь дома, стоявшего напротив, распахнулась и Франсиско Метаксос высунул на улицу свою рано поседевшую голову. Он по-прежнему говорил чуть замедленно, но по сравнению с тем, как он выглядел несколько недель назад, казался совершенно здоровым.

— Как дела, Фрэнк? — поинтересовался Вит.

— До смерти надоело здесь торчать, — пожаловался Фрэнк. — Ты ничего не слышал о моем мальчике?

— По чести сказать, слышал, — тепло откликнулся Вит. — Он прекрасно справляется. Здорово всем помог. Скажи, ты, часом, не видел Клодах?