Нет, крестьяне с удовольствием пустили бы нас переночевать. За деньги. С деньгами-то у нас проблем не было, а вот с местными особенностями…Я и Ана не знали, а Гратон как-то подзабыл один бзик местных селян. Когда мы вынимали купюру, чтобы заплатить, те менялись в лице, как монашка, которой вместо монастыря предлагают экскурсию в бар с мужским стриптизом. Оказывается, славийские крестьяне не доверяют бумажным деньгам и в качестве платежного средства принимают исключительно металлические монеты. Сначала я решил, что хозяйка набивает цену, но, когда она с отвращением отказалась от бумажки в тысячу кретов, стало понятно, что мы влипли… Последнюю мелочь мы выгребли из карманов, чтобы заплатить за обед. Бестия-трактирщик так ловко попросил именно монеты, что никому из нас и в голову не пришло заплатить бумажками. Добрая хозяюшка, пожалев нас, сказала, что, кажется, кузнец может пустить на ночлег. Жил местный металлообработчик на другом конце села и переночевать действительно пускал. За деньги. За металлические. Но вон там живет его кум, вот тот с удовольствием возьмет купюры. Кум терпеть не мог бумагу в любом ее виде, однако знал бабушку, которая уже такая старая, что ей деньги и вовсе без надобности. Бабулька действительно была ненамного моложе Гратона, но за мелкую монетку перекусила бы глотку любому своим последним зубом. Правда, у нее была внучка, добрая девочка, любого в постель пустит…Я не очень понял, что старая скупердяйка имела в виду: или то, что добрая девочка позволит нам переночевать, или намекала на нравственность любимой внученьки. В любом случае, по указанному адресу мы уже не пошли. Во первых, он опять находился на другом конце села, а нам уже надоело пересекать его туда-сюда, во вторых, услышав про доброту и про постель, Ана заявила, что ночевать там не станет и нас не пустит, и в третьих, когда бабка описала нам дом доброй внучки, стало ясно, что это та самая хозяйка, которая уже послала нас к кузнецу.
Тут в светлую (когда-то) голову Гратона пришла идея, которую мы осуществили бы раньше, если бы не мотания с адреса на адрес: разменять купюру у трактирщика. Если же тот начнет вилять, у меня в кармане завалялся жетон добрейшего Кармела. План был хорош, и, как любой хороший план, он не сработал. Трактир оказался уже закрыт, жена трактирщика, высунувшись в окно, прокричала, что муж собрался по каким-то, одному ему ведомым, делам и уехал в город. Что ему могло понадобиться в городе на ночь глядя, она не знала, точно также как и то, где муженек держит деньги. Судя по сожалеющим ноткам в голосе мужняя заначка интересовала ее чрезвычайно.
Тогда наша бездомная компания отправилась к здешнему старосте, полагая, что тот, как представитель власти, может оказать нам содействие. Староста прикидывался дураком, на все вопросы отвечал: "Я-то тут при чем?" Когда же я, разозлившись, пообещал приколотить его к стене ближайшего амбара, за спиной местного вождя племени материализовались рослые фигуры сынков, с которыми я не справился бы, даже вздумай они нападать по очереди. Хотя, глядя на эти хмурые рожи, можно было предположить, что такого благородства от них не дождешься.
Покинув с позором поле боя, или, вернее, поле брани, я сообщил ожидавшим меня на улице спутникам, что у нас остался последний шанс: уповать на милосердие божье и на милосердие служителей бога, то есть попросить приюта у местного батюшки. Гратон заявил, что, как ему кажется, священники должны были бы предоставлять кров усталым путникам. Ане было уже все равно, она с трудом переставляла ноги и временами порывалась заснуть, где стоит.
Местный поп оказался детиной, своими габаритами напоминавший дверь в церкви. Недружелюбно глядя на нас с порога, он, почесывая бороду, сказал, что если он будет пускать всех бродяг в дом, то, в самом скором времени, ему самому придется просить милостыню под окнами. На мое робкое замечание, что как раз милостыню мы и не просим, было отвечено, что ему все равно, что мы там просим, все одно ничего не получим, и не надо размахивать своими бумажками, ему и отсюда видно, что рисовали ее нетрезвые сапожники в темном подвале, а если нам взбредет в голову еще раз постучаться к нему, то он нас в бараний рог скрутит…В общем, конца пламенной речи мы дожидаться не стали.
Когда печальная процессия бездомных спасателей выбрела в центр села, я вспомнил, что в процессе скитаний от одного гостеприимного хозяина к другому, мы раз пять прошли мимо глухой аллеи, ведущей к какому-то темному дому. Выглядел домик богато, но запущенно. А что, если…Если хозяин дома — дворянин, то он, возможно, пустит нас переночевать…пусть хотя бы за деньги! Если же дом заброшенный (а именно таковым он и выглядит), то мы роскошно переночуем в тепле и сухости. Главное, в тепле, для Аны прогулка в мокром платье не прошла безнаказанно, она начала чихать, кашлять и дрожать. Растопим печки остатками мебели, отогреем несчастную больную…
Мои компаньоны восприняли идею с восторгом, и мы уже развернулись по направлению к аллее, как тут возникла еще одна мыслишка: а почему, собственно, этот дом так хорошо сохранился? Обычно в деревне пустой дом, за которым не присматривают хозяева, практически мгновенно разбирается до фундамента. В крестьянском хозяйстве все сгодится, а в этом домишке даже стекла целы. Неладно здесь что-то…
Я поступил так, как всегда поступаю в случаях информационного голода: пошел путем опроса местных жителей. Тормознув мчавшегося куда-то по своим делам мальчишку, я в пять секунд выяснил все, что меня интересовало. Мальчишки всегда все знают. Вот только то, что поведал мне сей юноша, нашей команде категорически не понравилось… Ей богу, лучше уж ночевать в лесу, полном людоедских волков.
Когда-то, лет сорок назад, дом именовался усадьбой "Молодые липы". Видимо, имелись в виду те самые гиганты в три обхвата, окружившие усадьбу как бандиты жертву. Жил в "Молодых липах" барин, который, будучи человеком неплохим, не видел ничего дурного в том, чтобы жить посреди села, а не в диком отдалении, как большинство местных феодалов. Жил он себе, поживал, и горя не знал, пока не нагрянула беда нежданная в лице добрейшего короля Рамина Второго (отца того Рамина, который третий). Добрейшему королю стукнуло в лысую голову, что крестьяне-то живут плохо, оброки платят непомерные, да и вообще прав никаких не имеют. Освободить бы их надобно. Сказано — сделано, и вот однажды утром грянул королевский указ: освободить всех крестьян от рабства крепостного. Обрадовало это законотворчество только самого Рамина. Крестьяне были недовольны тем, что их, видите ли, отпускают не просто так, а за выкуп. Дворян разгневал сам факт освобождения. Кончилось все тем, что в доброго Рамина разрядил обойму лихой офицер, разорившийся и обедневший после означенного акта гуманизма. Здешний же хозяин, человек пожилой и степенный впал в тягостные раздумья: с одной стороны, как послушный подданный он должен отпустить крестьян, с другой — как же тогда жить? Барин уже прожил жизнь и учиться жить по-новому не хотел. В итоге его раздумья закончились тем, что он зарядил старый дедовский пистолет да и жахнул себе в грудь. А надо сказать, что к самоубийцам здесь относятся просто отвратительно: хоронят их за оградой кладбища и всячески потом над могилкой измываются: помои, например, на нее льют. Родня, прибывшая на место трагедии, размышляла над тем, что же теперь с телом делать, долго. Пока не стемнело. На ночь в одном доме со свежим покойником никто оставаться не пожелал, а наутро тело исчезло с кровати, на которой его забыли с вечера. Очевидно, его украли черти, которых якобы хлебом не корми, дай только поворовать покойников. Дом сразу получил прозвище "проклятый" и с тех пор стоит пустой. А призрак старого барина с дырой в груди ходит по дому да следит: не хочет ли какой безобразник напакостить в дому или унести чего на память. Были, оказывается, прецеденты. Как только разобьет кто-нибудь стекло, скажем, в проклятом доме или прихватит какую-нибудь нужную в хозяйстве вещь, так все. Ночью под окна дома к такому смельчаку является барин и критикует замогильным голосом до самого рассвета, периодически душераздирающе завывая. Если назавтра вещь не была на месте, а поломка не была исправлена, значит послезавтра барин являлся со спичками. Или, может, с зажигалкой, короче, дом охальника сгорал дотла.
