Я пожал плечами, показывая тем самым, что это выше моего пони­мания – как в последнее время и все остальное в моей жизни. Человек совершает какие-то поступки, он согласен вынести то-то и то-то… Мож­но ли тут сделать какой-то общий вывод, уловить некий смысл? Я молча стал раздеваться. Валери села на кровать рядом со мной. Я чувствовал, что она напряжена и никак не придет в себя.

– Самое страшное, – продолжила она, – что при этом нет никакого физического контакта. Все в перчатках, все пользуются инструментами. Кожа не соприкасается с кожей, ни поцелуя, ни ласки. На мой взгляд, это противоречит самой природе секса.

Она была права, но приверженцы садомазохизма видят, должно быть, в своих действиях апофеоз секса, его высшее проявление. Каждый заму­рован в собственной скорлупе и наслаждается своей уникальностью; это тоже мировоззрение. Во всяком случае, подобные заведения все больше входили в моду. Я с легкостью допускал, что Маржори с Жеральдиной, например, их посещают, а вот представить себе, как они отдаются, ну и вообще занимаются сексом, не мог.

– Все проще, чем кажется, – произнес я наконец. – Сексуальное вле­чение у людей, которые любят друг друга, – это одно; сексуальность у тех, кто не любит, – это другое. Когда человек не может слиться с дру­гим, ему остаются страдания и жестокость.

Валери прижалась ко мне и прошептала:

– Мы живем в странном мире…

Защищенная от окружающей реальности непомерной занятостью на работе, так что ей едва хватало времени заскочить в магазин, отдох­нуть и начать новый день, она в некотором смысле осталась наивной.

– Мне не нравится мир, в котором мы живем, – добавила она.

Тридцатого июня из агентств поступили сводки о количестве забронированных мест. Они превзошли все ожидания. «Эльдорадор – Новые открытия» имел успех, он сразу стал распродаваться лучше, нежели традиционная программа, спрос на которую продолжал падать. Валери позволила себе взять недельный отпуск, и мы отправились к ее родителям в Сен-Ке-Портриё. Для жениха, которого везут показывать семье, я чувствовал се­бя староватым – как-никак я был старше ее на тринадцать лет и к тому же в такой роли выступал впервые. Отец Валери встречал нас на вокза­ле в Сен-Бриё. Он расцеловал дочь, долго ее обнимал, видно было, что соскучился. «Ты похудела», – сказал он.

Потом обернулся ко мне, протя­нул руку, не глядя в глаза. Наверное, он тоже чувствовал себя неловко: я работаю в Министерстве культуры, а он – простой крестьянин. Мать оказалась намного разговорчивей, она долго расспрашивала меня обо всем: как я живу, работаю, отдыхаю. Словом, ничего особенно трудного, тем более что Валери сидела со мной рядом и время от времени отвеча­ла за меня; мы с ней переглядывались. Я пытался вообразить, как бы я вел себя за семейным столом, если б у меня были дети, но не мог; я вооб­ще не мог представить себе будущего.

Вечером нам подали настоящий праздничный ужин: омар, седло яг­ненка, несколько сортов сыра, торт с клубникой и кофе. Мне, понятно, хотелось видеть в этом знак того, что меня признали, хотя трапеза, совершенно ясно, готовилась заранее. Разговор поддерживала главным образом Валери, рассказывала о своей новой работе, о которой я знал почти все. Я тем временем разглядывал занавески, побрякушки, семей­ные фотографии в рамках. Я попал в семью и испытывал от этого волнение, смешанное с тревогой.

Валери пожелала непременно спать в своей детской комнате. «Луч­ше вам устроиться в комнате для гостей, – возражала ее мать. – В дет­ской вдвоем будет тесно».

Кровать и в самом деле оказалась узковатой, зато я чуть не прослезился, когда, оттянув трусики Валери и поглаживая ее между ног, думал о том, что она спала здесь в тринадцать-четыр­надцать лет. Сколько времени потеряно даром, говорил я себе. Я опустился на колени возле кровати, повернул Валери к себе, снял с нее трусики. Ее влагалище сомкнулось вокруг моего пениса. Я играл с ней, углублялся немного, потом подавался на несколько сантиметров назад, сжимая ладонями ее грудь. Она кончила со сдавленным криком и рассмеялась.

«Ро­дители еще не спят,» – прошептала она. Я вошел в нее снова, сильнее, чтобы кончить самому. Она наблюдала за мной с блестящими глазами и зажала мне рот рукой в ту самую минуту, когда я разрешался с глухим ур­чанием.

Потом я сидел и рассматривал комнату. На полке над «Розовой биб­лиотекой» лежали несколько аккуратно переплетенных тетрадей.

– Это я писала лет в десять-двенадцать. Романы из серии «Пять юных сыщиков и верный пес» [14].

– Как это?

– Неизданные похождения «юных сыщиков», я сочиняла их сама, а персонажей позаимствовала.

Я взял тетрадки: там были «Пять юных сыщиков в космосе», «Пять юных сыщиков в Канаде». Я представил себе замкнутую девочку, фанта­зерку – такой я ее уже не увижу никогда.

Следующие несколько дней мы бездельничали, ходили на пляж. Валери часами лежала на солнце; понемногу силы ее восстанавливались; она ни­когда не работала столько, сколько в последние три месяца. Как-то вече­ром я заговорил с ней об этом. Мы сидели в «Океаническом баре», зака­зали два коктейля.

– Теперь, когда новая программа уже запущена, ты станешь посво­боднее.

– Сначала – да, – она невесело улыбнулась, – но скоро надо будет придумывать что-то новое.

– Зачем? Почему не остановиться?

– Таковы правила игры. Жан Ив объяснил бы тебе принцип капита­лизма: либо ты идешь вперед, либо тебе конец. Разумеется, добившись решающего преимущества над конкурентами, можно отдыхать и не­сколько лет; но нам до этого далеко. Сама схема «Эльдорадор – Новые открытия» недурна, мы сделали тонкий, я бы сказала, хитроумный ход, но в этой схеме нет ничего реально новаторского – просто хорошо сба­лансированная смесь двух ранее существовавших концепций. Конкурен­ты увидят, что дело пошло, и быстро заполнят нишу. Это ведь не сложно сделать; у нас трудность заключалась в том, чтобы раскрутить проект в очень короткий срок. Не сомневаюсь, что «Нувель фронтьер», например, уже следующим летом смогут составить нам конкуренцию. Если мы хотим сохранить преимущество за собой, надо придумывать что-то но­венькое.

– И так без конца?

– Думаю, да. Я существую в системе, знаю свое дело, мне прилично платят. Я приняла условия игры.

Должно быть, я выглядел удрученным; она обняла меня за плечи:

– Пойдем ужинать… Родители нас ждут.

Мы вернулись в Париж в воскресенье вечером. В понедельник утром у Валери и Жана Ива была назначена встреча с Эриком Леганом. От име­ни компании он высказал удовлетворение результатами их деятельнос­ти. Совет директоров единогласно постановил премировать их акция­ми – небывалый случай для сотрудников, проработавших на фирме меньше года.

Вечером мы ужинали втроем в марокканском ресторане на улице Дез Эколь. Жан Ив был плохо выбрит, лицо казалось отекшим, он как-то странно покачивал головой. «По-моему, он начал пить, – сказала мне Валери еще в такси. – Он отвратительно провел отпуск с семьей на ост­рове Ре. Поехал на две недели, но сбежал в конце первой. Говорит, что не может больше выносить друзей своей жены».

В самом деле, с ним творилось что-то неладное: он не притронулся к мясу, зато без конца подливал себе вина.

– Сработало, – усмехнулся он сардонически. – Скоро будем грести деньги лопатой! – Он тряхнул головой, опорожнил стакан, потом сму­щенно поправился: – Простите… Я что-то не то болтаю.

Руки его дрожали, он положил их на стол, выждал, дрожь немного унялась. Потом посмотрел Валери прямо в глаза.

– Ты знаешь, что случилось с Марилиз?