Я вновь смотрю вниз — я, Плотин, пишу. Я смотрю, как двигаются мои пальцы, я чувствую, как напряжены мои больные глаза, но как-то я уже не осознаю их как мои, что-то разделяет их сейчас — мои глаза, мои пальцы и то, что ощущается мной как «я». Но рука, одинокая, опухшая рука выводит строчки, которые написаны уже давным-давно. Зачем я здесь? Чтобы увидеть что-то новое в моем тогдашнем ответе Трисмегисту?..

…Итак, представим разумом, что этот Космос, каждая его часть пребывает тем, что она есть, и не сливается с другой, так чтобы при проявлении чего бы то ни было одного, как бы шара вовне, тотчас же последовало и представление о солнце и других светилах, и стали видны и земля, и море, и все живые существа, как бы на прозрачном шаре, и все на деле стало бы созерцаться. Отсюда пусть и в душе составится некое световое представление шара, все в себе содержащее, подвижное или покойное, или одно подвижное, другое же покоящееся. Сохраняя это представление, возьми у себя другое с исключением телесной массы. Отбрось пространственные определения. И, воззвав к Богу, создавшему телесную массу, чьим представлением ты обладаешь, молись, чтобы Он пришел сам. И Он, возможно, придет, неся свой собственный космос со всеми богами в нем, будучи одним и всеми, когда и каждый бог есть все боги, соединенные в одно. И они различаются потенциями, но, с точки зрения этой единой и многократно проявляющейся потентности, все они — один, лучше сказать, один здесь есть все боги.

И ведь действительно сам Он не убывает, когда те все возникают. Они — вместе, и, в свою очередь, каждый порознь в непротяженном покое, без всякой чувственной формы. В последнем случае один был бы в одном месте, другой же — где-нибудь в другом, и каждый был бы в самом себе не весь. Не имеет он, мир Нуса, и разных самостоятельных частей в других или самом себе. И каждое в отдельности целое не есть тут раздробленная потенция и такая по величине, сколько в ней измеренных частей. И она, умная реальность, настолько велика, что и части ее стали беспредельными.

Потенция Нуса имеет только чистое бытие, и только чистое бытие в качестве прекрасного. Да и где может быть прекрасное, если лишить его бытия? С убылью прекрасного оно терпит ущерб и по сущности. Потому-то бытие и вожделенно, что оно тождественно с прекрасным; и потому-то прекрасное и любимо, что оно и есть бытие. Зачем разыскивать, что для человека является тут причиной, если здесь одна природа?..

…Я чувствую, как все замирает и отдаляется от меня — и внутреннее — ощущения, чувства, мысли, и внешнее — я перестаю слышать, что происходит рядом, замолкают звуки бесконечной ночи и даже тихий треск свечи.

Все мои силы, все мои энергии направлены туда, в глубь, где пульсирует нечто новое, величественное, живое… Причем все эти потоки споено уже не подчиняются мне — я только слабо вижу это.

Но вот уже и другое: я совсем перестаю чувствовать. Я не чувствую ночной прохлады и гари свечи, я не чувствую боли в глазах и стука сердца — я ничего не чувствую, споено в каком-то мощном коконе, серебристом яйце.

Я — внутри, я выхожу из тела, оно не нужно. Я выхожу из тела, для этого я сжимаю без всяких усилий все мышцы, я словно выталкиваюсь вверх. Меня несет вверх… но это не точно… Я сам хочу вверх… через этот кокон… это яйцо.

И встреча — я встречаю себя, каким я буду перед окончательным прорывом. И это восхитительно: Я в свободном, неудержимом полете в нежной голубизне Пустоты.

И как-то незаметно вокруг меня появляются образы — они кружатся, то соединяясь, то разъединяясь друг с другом. Иногда кто-то из них входит в меня, и я чувствую, что я не изменился, но стал другим. Постепенно кружение усиливается, и я не знаю, что это, но что-то говорит, что это и есть красота чистого бытия.

Вращение все возрастает. И я — один из Них. Мы становимся одним светящимся кругом. Он резко сжимается в точку. Я — точка. Во мне вся сила и энергия. Я разрываюсь, от меня двигаются лучи, как молния. Я — Все в тот миг, когда я перехожу в иное…

Я — знаю, Я — вижу, Я — есть, Я — буду. Я не хочу возвращаться…

…Кто же Единое, от которого все множественное и многообразное? Можно ли что-либо знать о Нем, если Оно превыше этого «все»?

— Единое везде в этих множествах, поскольку нет нигде ни одной точки, где бы Его не было. Оно все наполняет. Однако Оно еще и нигде. Потому что Единое должно быть раньше всего. Оно должно все наполнять и все создавать и не быть всем тем, что создает.

— И все возникает через Него, так как Оно везде. Но возникает все через Него как различное с Ним, поскольку Единое — нигде.

…Единое есть абсолютный принцип всего. Единое есть абсолютно сконцентрированное в полном, непоколебимом покое бесконечно-творческое многообразие всего. Единое есть принцип любой силы, есть бурлящая, неимоверно грандиозная ритмика динамической напряженности всего.

…Страстная, всепоглощающая любовь к Единому — только это и есть истинная, действительная любовь. Все остальное — подражание этой великой, единственной любви.

…Когда я проходил через ад пыток, у меня, как и у многих, требовали: назовите имена! Назовите — и мы вас отпустим, пощадим ваши семьи. Но я знал, что этого нельзя делать. И когда после допросов я возвращался в камеру полуживой, никого не назвав, я был счастлив. И думал: почему я счастлив? Разве я терплю ради единомышленников? Нет, ради них, допускающих такое, я мучиться не мог. Близких у меня не было. Но я явно чувствовал ответственность — перед кем? Перед идеей? Но я не думал об идее, которой уже не было. Перед человечеством? Но что знало обо мне человечество? Значит, я чувствовал ответственность перед тем, кто все знал, все понимал, — перед Ним. Это Он сохранил меня, помог выстоять, совершить чудо…

…Благословен тот и счастлив воистину, кто достигнет! Счастье совершенного в том только и состоит, что беспредельная ширь раскрывается его взору, он видит простор и свободу. И в этот священный миг ты должен ясно осознать, что весь твой путь совершенствования — это давать, вечно давать другим, ничего взамен не получая. Но знай, что, сколько бы ты ни давал, сокровищница не опустеет, она будет расти бесконечно, и, только потеряв все, ты всего достигнешь! Движение вперед и вверх есть беспрерывная и беспредельная жертва!..

…Эта любовь к Единому в последнем всплеске требует невероятного, сверхчеловеческого напряжения. И тогда-то человек становится золотистым светом, в котором исчезает все, потому что все — это тени золотистого таинственного света.

…Соединяясь с Единым, душа сбрасывает с себя всякое определение и всякое наименование. Свет можно увидеть, только будучи светом…