Наконец делаю шаг вперёд и моя правая нога, точнее то, что на её месте, оказывается внутри, а протянув руку говорю:

— Возьми, — на что получаю недоумевающий взгляд, который всё же, спустя несколькосекундную заминку, оканчивается робким прикосновением к моей ничего не ощущающей внутри круга руке.

Не став до конца доверять своим выводам, я решил поступить именно так.

Что я вообще творю? Да всё просто, я пришел к выводам, что узница очень ограничена в распространении подробностей об условиях прекращения своего заточения, и это не просто так. Ведь какой смысл не позволять ей сказать: что будет, если войти к ней в круг, кроме того, что она сможет его покинуть? Почему её вынудили держать это в тайне? Притворяется? Не верю. Скорее всего обманула бы и наплела чего-нибудь слезливого. Изощрённое издевательство над решившим пожертвовать собой? Возможно. Но слишком опереточно, что ли. И так, окажись ты там взаперти, это будет выше крыши издевательством.

Сдается мне, что это всё просто проверка на решимость. Мол, я бескорыстно пожертвую собой ради спасения красавицы, а тут опа и джекпот. Чары «злого колдуна» рассеиваются, а дальше: и жили они долго и счастливо, пока в один день… того. Поэтому-то я и решил войти в круг, полагаясь на свои, надеюсь не притянутые за уши, умозаключения.

Ну как: войти. Для начала попробовать вытянуть пленницу круга за руку, а уж если не выйдет, то и проникнуть целиком, надеясь на то, что он падёт, как только вовне окажется та, целью содержания которой, к слову, столь сложно организованного, и прямо скажем, весьма театрального обставленного, весь этот комплекс и является. Но это, как говорится, не точно, поэтому-то пока я и действую именно так, а не без оглядки ринулся занимать место невольницы.

Слабо ощущая свои, находящиеся внутри узилища конечности, я за ладонь притянул поближе девчонку, а ухватив ту за предплечье, потянул к себе, всё так же наполовину оставаясь внутри усиленно тянущей из меня магию окружности. Когда же я наконец вытянул и вытолкнул малышку из затягивающего её внутрь периметра, то, о чудо, эта хрень не утащила меня, а словно бы схлопнулась, отчего я вновь стал чувствовать свою правую сторону.

Жуткое ощущение. Не хотелось бы мне провести в состоянии онемения вечность.

Что же, я пусть и с предосторожностями, но осуществил то, на что и надеялся. Всё вышло так, как я и рассудил, и это несказанно радует.

— Ты как? — наконец спросил я с неверием ощупывающую себя красавицу, на глазах которой накатывались слезы, а губы впервые посетила улыбка без тени грусти или горечи.

Ответом мне стали трогательные объятия и… нет не жаркий поцелуй, хоть я и не отказался бы, а почётная роль плеча, в которое плачут. Даже ревут. Аж содрогаясь, блин.

Ну как-тут не погладить по голове и не обнять покрепче. Я ж не железный.

Что ж, нужно поспешить отсюда, пока босоногая спасённая в тонком платьице не продрогла. Да и мох этот ещё магию продолжает высасывать, не давая резерву восполниться, хоть это и будет у меня теперь в разы быстрее происходить из-за скромного в сравнении с шириной энергоканалов его размера.

Интересно, а фонарь-то не потерял заряд? А то на ощупь выбираться неохота.

Так, стоп. Это всё чуть позже, а для начала нужно попытаться наладить контакт с освобождённой, заодно прощупав её, а то не хотелось бы чтобы мне, доверчивому такому, от души всунули заточку под лопатку, образно говоря, за добро отплатив коварством. Я вообще крайне неосмотрительно поступаю, тискаясь неведомо с кем, пусть и на ощупь она мягкая да тёплая, но мало ли.

Нужно на эту девчонку хотя бы Видением глянуть, что, по уму, следовало бы сделать сразу же, как только она оказалась вне круга. Тэ-экс, поглядим, что тут у…

М-мама м-мия, с кем… с чем я сейчас обнимаюсь, и что за стрёмный браслет у меня на правой руке?

Предрассветные сумерки на кладбище.

— Ваша милость. Ваша милость, проснитесь, — сквозь тревожный сон пробились слова Кодса. — Госпожа, из склепа раздается шум и свет.

— Что? Вернулся! — ошалело вскочила с подстилки Ижэн, скинув тёплый плед, которого тут точно не было, когда она почти всю ночь с надеждой вглядывалась в темные очертания склепа, прежде чем её сморило. Когда же растрёпанная красавица оказалась у упомянутого ритуального строения, то ей предстала, по меньшей мере, странная картина. — Э… это что за девка у тебя на руках, Плут, скотина ты такая?!! Ты где её… Ой! Завет…

Последние слова баронесса просто таки прошептала, заворожённо глядя на очень милую особу, что кутаясь в великоватый для неё пиджак Плута, бесцеремонно восседала у него на руках, да ещё и непринужденно телепая босыми ножками, с которых уже спал широкий вязаный шарф, как только парочка вынырнула из могильного холода подземелья. Очаровательная и непосредственная девица обнимала двумя вытянутыми и сцепленными в замок руками шею заботливого носильщика, который, почти не ковыляя, шествовал со своей забавной и такой красивой ношей.

— Похоже, ваша милость, что парень не просто стал Хранителем Завета, не сбежав и не сгинув в лабиринте, — улыбаясь в усы, с гораздо большей теплотой и явным одобрением теперь смотрел старый ветеран на очередного, как он накануне выразился, пришлого.

— Он исполнил сам Завет и освободил прапрапра… бабку, в общем, — задумчиво проговорила Ижэн, даже и не зная: радоваться ей или плакать.

Ведь одно дело раз в десятилетие иметь возможность заполучить в род Видящего, а совсем другое вернуть легенду рода, символ, знамя, идеологию, так сказать, которая, как известно, хороша лишь когда помалкивает в своей рамке на стене, ну или пылясь на книжной полке в богатом переплёте, позволяет выгодно трактовать свои строки, ну и тому подобное. А тут эта древняя старуха, которую спас-таки из почти двухсотлетнего заточения новый Хранитель Завета, с виду оказалась моложе нынешней главы рода, и определенно гораздо более смелой в достижении целей, так как сама Ижэн, как бы ей не хотелось, так и не позволила пока «наглому мальчишке», как она не раз его именовала, бо́льшего, чем считала разумным в нынешних условиях неопределенности и неуверенности в завтрашнем дне, так сказать. И вот теперь, когда всё разрешилось и счастливая женщина была уже готова просто-таки на всё, такая вот неприятность. Соперница, да ещё и с неведомыми амбициями и непомерными правами.

«Хотя, тут стоит ещё почитать старые документы. Вполне возможно, удастся отстоять главенство, всё красиво и законно обосновав. Вот нужно же было её спасать, Плут, всё ведь так хорошо было все эти столетия!» — раздраженно подумала Ижэн, но напустив радушную улыбку на лицо и кольнув взглядом несносного мальчишку, она поприветствовала уже поставленную на землю Мили́з Вольнопольскую, чей совсем непохожий портрет по мотивам, так сказать, лет сто пятьдесят уже висит на самом почётном месте в родовой картинной галерее главной резиденции в баронстве.

— Я, как нынешний глава рода, баронесса Ижэн Вольнопольская, приветствую вас, ваша милость, рада, что наконец вы…

— А кто это, Вило? — забавно спрятавшись за спину слегка запыхавшегося юноши, мило пропищала оттуда очаровательная девушка с огромными серебристыми глазами.

— Тебе ж сказали, няшка. Эта прекрасная женщина была очень добра ко мне и даже почти не солгала, когда вводила в курс дел, — непонятно обозвав свою собеседницу, наглый юнец с явным сарказмом дал нелицеприятную оценку баронессе. — Хотя, её даже можно понять.

Про простить ничего сказано не было, поэтому Ижэн, удивляясь своей горячности, затараторила:

— Я виновата перед тобой, Вило, но я не могла иначе. Я глава рода, и даже собственные интересы и… и… симпатии вынуждена порой игнорировать и задвигать, как бы боль… тяжело мне это не было. Прошу, прости и позволь мне вновь заслужить твоё доверие, — выпалила всегда строгая и властная женщина, удивив тем самым не только тепло улыбнувшегося Кодса, поспешившего отойти по каким-то срочно возникшим важным делам, но и себя саму, пожалуй.