— Нет, — закричала она, вырываясь из его объятий. — Я не могу.

Охрипшим голосом Данфорд произнес ее имя. В ответ Генри лишь покачала головой не в состоянии вымолвить ни слова и поднялась с кровати. Она все еще не могла отдышаться, в горле стоял ком. Нет, нельзя допустить этого, даже если все в ней жаждало, чтобы его губы вновь ласкали ее. Поцелуям еще можно найти оправдание. Когда он так трепетно целовал ее, она чувствовала себя умиротворенно, чувствовала, что в этот момент любима и желанна. Ей даже удалось убедить себя в том, что это не грех, и ничего непоправимого не произошло, и она лишь убедилась, что на самом деле не безразлична ему…

Генри взглянула на него. Данфорд поднялся с кровати, глубоко дыша. Она не понимала, что заставило его так поступить. Ни один мужчина никогда не обнимал ее. Все еще пребывая в смятении, она снова взглянула на него. Его лицо казалось измученным.

— Данфорд? — нерешительно позвала она.

— Этого больше не повторится, — резко отозвался он.

У Генри что-то оборвалось внутри, и она вдруг поняла, как страстно ей хочется, чтобы это повторилось снова. Только… только знать бы, что он по-настоящему влюблен в нее, именно это сомнение и заставило ее оттолкнуть его от себя.

— Все… все хорошо, — тихо произнесла она, сама удивляясь тому, что успокаивает его.

— Нет, все плохо, — начал Данфорд, собираясь сказать, что вел себя недостойно, но в эту минуту он так ненавидел себя, что звук собственного голоса был ему противен.

Генри судорожно сглотнула, приняв его грубость на свой счет. В конце концов все прояснилось. Она не нравилась, да и не могла нравиться ему. Неженственная, косноязычная, непривлекательная — словом, дурнушка. Неудивительно, что он пришел в ужас от собственного поступка. Если бы в округе нашлась подходящая женщина, он не обратил бы на Генри никакого внимания. Нет, спохватилась Генри, это не так. Они все равно останутся друзьями, не мог же Данфорд все это время притворяться. Но, к сожалению, он никогда не поцелует ее снова. А сейчас единственным ее желанием было сдержаться и не заплакать, пока она не окажется в своей комнате.

Ужинали они в тишине. Данфорд сделал ей комплимент по поводу нового желтого платья, но дальше этого разговор не пошел. Закончив десерт, он собрался было удалиться в свою комнату, прихватив бутылку виски, но передумал. Генри была необычайно грустна в тот вечер, и он решил, что должен сломать стену отчуждения, возникшую между ними. Отложив салфетку в сторону, он прокашлялся и сказал:

— Сейчас я не отказался бы от бокала портвейна. Поскольку здесь нет дам, с которыми тебе следовало бы удалиться, я буду очень рад, если ты согласишься составить мне компанию.

Генри внимательно посмотрела на него. Не имеет же он в виду, что относится к ней как к мужчине?

— Я никогда не пила портвейн. Не уверена, что он у нас есть.

— Наверняка есть. Он есть в каждом доме.

Она не отрывала от него глаз, когда он подошел к ней и помог выйти из-за стола. До чего же он красив! На какую-то долю секунды она действительно поверила, что нравится ему. По крайней мере тогда он вел себя так, что трудно было не поверить. Теперь же… Теперь она не знала, что и думать. Поднявшись из-за стола и увидев его ожидающий взгляд, Генри спохватилась.

— Я никогда не видела его здесь, — сказала она, думая, что Данфорд ждет ее ответа относительно портвейна.

— Карлайл совсем не пил?

— Довольно редко. А что?

Он с любопытством посмотрел на нее:

— После ужина дамы обычно удаляются в гостиную, а мужчины пьют портвейн.

— Ах так.

— Признайся, ты знала об этом.

Генри залилась румянцем, ей было стыдно признаться, как слабо она разбирается в вопросах светского этикета.

— Я не знала об этом. Наверное, я казалась тебе очень невоспитанной, когда всякий раз после ужина оставалась с тобой. Я уже ухожу. — Она направилась к двери, но Данфорд взял ее за руку.

— Генри, — сказал он, — Если бы мне не нравилась твоя компания, я бы дал тебе это понять. Заговорив о портвейне, я имел в виду только то, что хорошо бы нам выпить его вместе.

— А что же пьют дамы?

— Как тебе сказать? — он был сбит с толку ее вопросом.

— Ну, когда они удаляются в гостиную? — объяснила Генри. — Что они пьют?

Он беспомощно пожал плечами.

— Не имею ни малейшего понятия. Вряд ли они вообще что-либо пьют.

— Тогда это ужасно несправедливо.

Он улыбнулся. Она все больше становилась похожа на ту Генри, которая так нравилась ему.

— Ты, возможно, изменишь свое мнение, когда попробуешь портвейн.

— Если он такой ужасный, зачем тогда мужчины пьют его?

— Он вовсе не ужасный. Просто к нему надо привыкнуть.

Генри задумалась на минуту.

— И все равно я думаю, что это несправедливо, даже если у портвейна вкус пойла.

— Генри! — Он удивился собственному голосу. В нем послышались интонации его матери.

Она пожала плечами.

— Пожалуйста, прости меня за грубость. Меня учили быть воспитанной только с чужими, а ты к ним больше не относишься.

Теперь Данфорд еле сдерживал смех.

— Но что касается портвейна, — продолжала она, — вы, мужчины, хорошо устроились. Выпроводив дам, вы обсуждаете их, вино и другие интересные вещи.

— Более интересные, чем вино и женщины? — поддразнил он ее.

— На мой взгляд, существует много вещей, которые более интересны, чем вино и женщины…

— Он с удивлением отметил про себя, что для него нет сейчас ничего более интересного, чем эта женщина.

— Возьмем, к примеру, политику. Я стараюсь быть в курсе происходящего, но я не настолько глупа, чтобы не понимать, что в газете пишут не обо всем.

— Генри?

Она подняла голову:

— Какое это имеет отношение к портвейну?

— Ах, да. Я всего лишь удивилась тому, что, пока вы, мужчины, великолепно проводите время, дамы вынуждены сидеть в запертой, душной комнате и беседовать о вышивках.

— Я не знаю, о чем беседуют дамы в гостиной, — чуть улыбаясь, произнес Данфорд, но мне почему-то кажется, что они не беседуют о вышивках.

Она недоверчиво посмотрела на него. Он вздохнул и поднял руки вверх, показывая, что сдается.

— Вот я и пытаюсь исправить эту несправедливость, приглашая тебя составить мне компанию и выпить со мной немного портвейна. — Он посмотрел по сторонам. — Если, конечно, нам удастся найти его.

— В столовой его точно нет, — сказала Генри, — в этом я уверена.

Быть может, он в гостиной вместе с другими напитками.

— Пойдем посмотрим.

Он пропустил ее вперед, с удовольствием отметив, как хорошо сидит на ней платье. Слишком хорошо. Он нахмурился. У Генри была красивая фигура, и ему как-то не хотелось, чтобы и другие знали об этом.

Они вошли в гостиную, и Генри склонилась над буфетом.

— Его здесь нет, — сказала она, — хотя я не знаю, что ищу. Я никогда не видела, как выглядит портвейн.

— Тогда позволь, я посмотрю. — Она встала, чтобы пропустить его, при этом случайно ее грудь коснулась его руки. Данфорд с трудом сдержал стон. Это было похоже на злую шутку. Генри сама того не ведая искушала его. В эту минуту он больше всего на свете хотел взять ее на руки и отнести в свою комнату.

Он негромко прокашлялся, чтобы скрыть свое смущение, и склонился над буфетом. Портвейна не было.

— Что ж, полагаю, бренди тоже подойдет.

— Надеюсь, ты не очень расстроился. Он сурово посмотрел на нее.

— Я не настолько увлечен спиртными напитками, чтобы расстраиваться из-за бокала портвейна.

— Конечно, нет, — поспешила сказать Генри, — я вовсе не это имела в виду. Хотя…

— Хотя что? — потребовал Данфорд. Состояние постоянного возбуждения делало его очень вспыльчивым.

— Хотя именно тем, кто увлекается спиртными напитками, все равно, что пить, — сказала она задумчиво.

Он лишь вздохнул в ответ.

Генри подошла к дивану и присела на него. Теперь она чувствовала себя лучше, чем за ужином. Тишина была невыносимой. Стоило ему снова заговорить, ей сразу стало легче. Теперь они были на своей территории — смеялись и безжалостно подшучивали друг над другом. Она почувствовала, как вновь обретает уверенность в себе.