На другом плакате — белогвардейский офицер прицепляет бородачу погоны. Из оскаленной пасти офицера вылетают слова:

Ниже опять стихи:

— Ты что задумал, товарищ комиссар? — спросили Гаврилова бойцы, увидев дрезину с плакатами.

— Плоха, что ли, передвижная выставка? — Гаврилов хитро улыбнулся.

— Хороша, слов нет! Да куда ее?..

— Отправим к белым. Пусть позабавятся. А то плачут все, в Петроград хотят. Красная гвардия не пускает.

Дрезину толкнули, погнали. Ветер заиграл парусом. Сильнее, сильней… Передвижная выставка комиссара Гаврилова с плакатами РОСТА — Российского телеграфного агентства — помчалась к белым. А те в это время притаились в лесу за поворотом железнодорожного пути. В полутора километрах от бронелетучки.

Ветер работал отлично. Он гнал дрезину вперед и вперед. Вскоре она скрылась за выступом леса, примыкавшего к самому полотну железной дороги.

Все стихло. Бронелетучка медленно катила вслед за дрезиной. Зорко вглядывались бойцы в надвигавшиеся на них густым строем дубы, осины, клены, сосны, ели, березки — несчетное буро-зеленое лесное воинство. Прислушивались к ровному, тяжелому дыханию паровоза.

Белогвардейцы не выдержали. Началась беспорядочная винтовочная стрельба, затарахтели пулеметы.

— Не понравилась выставка! Ишь как разнервничались! — усмехнулся комиссар. — Засекай точки!

Бронелетучка открыла огонь из орудий и спустя несколько минут остановилась возле подорванных рельсов.

Дрезина с плакатами исчезла. Белые успели сбросить ее с железнодорожного полотна. Плакаты унесли. Дрезина пропала, зато белых отогнали.

А все — военная хитрость!

Весну тысяча девятьсот двадцать седьмого года с ласковым солнцем, бархатистым, нежным ветерком, тихую, светлую, теплую, ленинградцы запомнили надолго. Уже с первых месяцев весны они начали готовиться к празднику десятой годовщины Великого Октября.

Десять лет советской власти!

Казалось, еще так недавно гремели орудийные залпы гражданской войны. И вот — уже юбилей.

Шумно в Центральном клубе железнодорожников на Тамбовской улице.

Перед выставкой, устраиваемой к празднику, толпятся паровозники, движенцы, путейцы, связисты, станционные работники.

Здесь много плакатов с лозунгами первых лет революции, гражданской войны. Много фронтовых газет, приказов и воззваний ревкомов, обращений комитетов бедноты, фотографий, архивных документов об участии железнодорожников в февральской и Великой Октябрьской социалистической революциях.

На почетном месте висит знамя. С ним железнодорожники в апреле тысяча девятьсот семнадцатого года встречали у Финляндского вокзала Владимира Ильича Ленина.

В витрине под стеклом лежит большой кумачовый плакат с грозной надписью: «Долой десять министров-капиталистов!»

Его сохранил Голосин, рабочий паровозного депо Ленинград-Варшавский.

Голосин и его товарищи несли этот плакат третьего июля по улицам Петрограда.

Юнкера военных училищ, вместе с обманутыми Временным правительством солдатами и казаками, стреляли в Голосина и его товарищей.

Но пули не испугали питерцев. Они еще больше раскрыли им глаза на Временное правительство — правительство помещиков и капиталистов. Голосин вынес плакат из-под огня и сберег его.

А вот знамя с призывной надписью:

Железнодорожники изготовили его однажды ночью в тысяча девятьсот девятнадцатом году в мастерской депо, а рано утром отправились с ним против белых банд генерала Юденича.

Клуб на Тамбовской стал местом встреч участников Октябрьской революции и гражданской войны.

В один из вечеров собрались там старые железнодорожники: Михаил Гаврилов, Григорий Томчук и другие. Гаврилов пригласил Владимира Измайлова.

— Посиди, послушай, как железнодорожники дрались с белыми. Тебе, музейщику, полезно и нам помощь.

В тысяча девятьсот девятнадцатом году Томчук командовал бронелетучкой красногвардейского головного отряда петроградских железнодорожников; Гаврилов был комиссаром.

— Помните, как в Луге вручали нам знамя? — спросил Гаврилов товарищей. — За освобождение города от белых! Помните?

Он встал из-за стола, заходил в волнении по комнате, потом остановился и снова заговорил:

— «Личный пример четырнадцатого головного отряда будет служить путеводной звездой для укрепления великих завоеваний Октябрьской революции», — так писали нам рабочие Луги. Разве это забудешь?

Он помолчал немного.

Товарищи Гаврилова слушали своего друга с удивлением.

Обычно молчаливый, сдержанный Гаврилов был в ударе.

— В начале двадцатых годов отряд расформировали. Знаю, куда сдали орудия и пулеметы с винтовками, знаю, куда передали бронелетучку. А вот боевое знамя пропало, как в воду кануло… Сколько ни разыскивал, не мог напасть на его след. Слыхал, будто передали его в Смольный. Другие говорили — в районный комитет партии. А кто-то советовал искать в штабе военного округа. Вот и найди его! — возмущался Гаврилов.

Долго спорили в тот вечер друзья о том, где искать затерянное знамя. Разговоров было много, но никто толком не мог сказать, где оно сейчас.

Среди спорщиков сидел, почти не принимая участия в разговорах, Владимир Измайлов. Последние годы он с увлечением собирал реликвии, связанные с рождением советской власти, с гражданской войной.

История боевого знамени заинтересовала его.

— Если возьмемся, найдем, — уверенно сказал он.

И поиски начались.

Измайлов, то с Гавриловым, то с Томчуком или еще с кем-нибудь из старых бойцов головного отряда начали обходить Ленинградские музеи, районные комитеты партии, исполкомы, красные уголки, железнодорожные депо, мастерские и службы. Они искали там отрядное знамя.

Так, в поисках, прошел год.

— Надо проверить все железнодорожные станции там, где сражался наш отряд, — порекомендовал как-то Гаврилову бывший командир головного отряда Шаповалов.

— Сперва поищем в Луге! Знамя-то от лужского исполкома! Могли туда и вернуть… На хранение! — говорил Измайлов.

— Тебе и ехать! Ты теперь знаешь о знамени больше, чем мы с Томчуком, — усмехнулся Гаврилов.

…Три дня Измайлов провел в Луге. В местном исполкоме он обшарил все уголки, но не отыскал даже малейшего намека на знамя. Правда, старый работник исполкома рассказал о живописце Михаиле Ивановиче Пикунове. В начале тысяча девятьсот двадцатого года исполком поручил ему изготовить для отряда рабочих-железнодорожников знамя.

— Михаил Иванович жив! — уверял исполкомовец. — Раза два в году приезжает ко мне погостить.

Захватив адрес живописца, Измайлов поспешил в обратный путь. Он все-таки хотел побывать на всех станциях между Лугой и Ленинградом.

Так Измайлов добрался до Гатчины. Приехав в Гатчину рано утром, он сразу направился в депо, а спустя несколько минут сидел в кабинете секретаря партийной организации и рассказывал, зачем он сюда приехал.

В кабинете на высокой тумбочке стоял гипсовый бюст Ленина. Позади висело шелковое полинявшее знамя.

В центре знамени какой-то доморощенный живописец изобразил мчащийся паровоз. Колеса паровоза катились не по рельсам, а прямо по шпалам. Каждая шпала изображала букву, а все вместе они составляли фразу:

Густой пар окутывал стремительно летевший локомотив.