Бойцы засмеялись.

— Телеграмма! — громко читал Симаченко. — «Командарму Первой конной товарищу Буденному. Члену Реввоенсовета Первой конной товарищу Ворошилову от Бакинского Совета рабочих, красноармейских и матросских депутатов. Девятое июля тысяча девятьсот двадцатого года. — Симаченко оглядел бойцов. Те насторожились, ждали, что будет дальше. — Узнав о вашей первой блестящей победе над польской шляхтой, бакинский пролетариат поручил мне передать братский привет славной Конной армии и вручить товарищам Буденному и Ворошилову… — Симаченко остановился, пряча в усах улыбку. Конники нетерпеливо переступали с ноги на ногу, — золотые кинжалы!» — закончил командир.

— Ура! Ура! Ура! — кричали конники, восторженно хлопая в ладоши и выкрикивая что-то не совсем уловимое, но очень доброжелательное.

— Да это, братцы, наш подарок! Не важно, что бакинцы поднесли! Наш, наш подарок! — кричал запевала Зражень.

— Понятно, наш! Мы первые придумали! — сказал, расплываясь в мальчишеской улыбке, длиннолицый боец.

— Кинжалы вручены по адресу! — успел выкрикнуть Симаченко.

Конники подхватили его на руки и с веселыми криками: «Качать, качать командира!» — подбросили высоко вверх.

Осень тысяча девятьсот тридцать девятого года застала Владимира Измайлова за пределами Советского Союза.

Вместе с Отдельной кавалерийской дивизией Красной Армии он продвигался по Западной Украине и вскоре попал во Львов.

Измайлов бродил по улицам древнего города. Подолгу простаивал перед старинными зданиями, уносясь мыслями в те времена, когда первопечатник Иван Федоров пришел из Москвы в этот город.

Однажды Измайлов встретил на улице Львова человека с одной ногой. Инвалид с деревяшкой вместо второй ноги хорошо говорил по-русски, еще лучше — по-украински.

Измайлов разговорился с ним. Прошли в сквер и уселись на скамье против памятника польскому королю Яну Собескому.

Собеседник Измайлова назвался уроженцем города Злочева на Западной Украине, Карпом Ивановичем Трегубенко.

Он рассказал любопытную историю своей жизни, настолько интересную, что она навсегда врезалась в память Измайлова. Теперь, много лет спустя после этой встречи, он помнил ее так живо, как будто все произошло вчера.

— В тысяча девятьсот двадцатом году в Западную Украину вошли воины Красной Армии, — рассказывал Карп Иванович. — Они попали сюда, преследуя разбитых на советской земле интервентов-захватчиков, бело-поляков пана Пилсудского.

Впереди продвигалась конница Буденного.

— Грозное войско! — неслась по селам и городам панской Польши слава о мужественных, бесстрашных советских солдатах.

— Грозное войско! — осеняли себя крестом богобоязненные шляхтянки, шепча молитву деве Марии.

— Грозное войско! — заунывно звонили в костелах колокола.

— Грозное войско! — угрюмо говорили отступавшие через город польские солдаты-жолнеры.

Дошел черед и до Злочева.

На его улицах появились буденовцы. Злочевцы высыпали навстречу красноармейцам, разговаривавшим на одном с ними языке.

Среди бойцов — старые, бывалые служаки, участники войны тысяча девятьсот четырнадцатого — тысяча девятьсот семнадцатого годов, отличные кавалеристы — гусары и кирасиры, драгуны и уланы, лихие рубаки — казаки Дона, Кубани и Терека, просто рабочие и крестьяне, ушедшие в красную кавалерию по зову партии коммунистов: «Пролетарий, на коня!»

Об этом собеседник Измайлова узнал много позже, но и тогда уже он с интересом всматривался в яркое, красочное, самобытное советское воинство.

Всех поражала одежда буденовцев. Самая неожиданная.

Сдерживая разгоряченных коней, продвигались по пыльней дороге донцы в синих мундирах и шароварах с красными лампасами. Из-под лихо заломленных форменных фуражек с красными околышами и синим верхом рвались наружу нетерпеливые, как и их хозяева, черные, льняные, золотистые и охряно-рыжие чубы.

Вперемежку с донцами двигались кубанцы и терцы в черкесках черного, синего и серого сукна с заброшенными за спины белыми башлыками, в серых, черных и коричневых шапках-кубанках и папахах.

Потомки свободолюбивых запорожцев легко держались в седлах. Богато изукрашенные серебром и резной костью, а то и перламутром, их родовые сабли и кинжалы висели на тонких кавказской работы поясах, дополняя красочные боевые наряды.

Обыкновенные гражданские пиджачки и домотканые крестьянские штаны и рубахи — и тут же ярко-красные, синие и малиновые галифе с золотыми или серебряными галунами. Застиранные в походах, защитного цвета, линялые гимнастерки старого покроя и гимнастерки-буденовки с «разговорами» — нагрудными широкими петлицами, заимствованными из одеяния былинных богатырей, проносились вместе с малиновыми, желтыми и зелеными чекменями с серебряными с чернью газырями.

Башлыки, шапки, папахи, кубанки и картузы перемешались с матерчатыми шлемами с синими и красными звездами спереди.

Изредка над этим многообразием одеяния медленно проплывала, возвышаясь над всеми, черная косматая бурка с неправдоподобно широкими острыми плечами.

Злочев бурлил, кипел. Приход буденовцев взволновал жителей города. Особенно горячилось молодое поколение: рабочие, батраки с панских хуторов, школьники старших классов.

У дверей домов, где размещались командиры эскадронов и полков, толпились ребята, семнадцати-восемнадцати лет от роду. Они просили принять их в кавалерию. Вместе с Красной Армией бороться за свободу и счастье народов.

Приходили с винтовками и своими лошадьми под седлами.

— Только возьмите с собой! — умоляли они.

Один приволок тяжелый пулемет. Парень долго убеждал командира эскадрона проверить, как он быстро и ловко разбирает и собирает «эту штучку».

— Хотите, я дам очередь? — предложил он. — В воздух! — тут же добавил парень, подметив сердитый взгляд командира.

— Откуда у вас кони? Где взяли оружие? — строго допытывался командир, пряча в усах усмешку.

И узнавал.

Коней побросали польские солдаты. Прятаться от красных по фольваркам без коней удобней. А сабель да винтовок вдоль дорог или в любом лесочке так много, что ими можно пять полков жолнеров вооружить и еще останется.

— Французы с англичанами столько оружия пану Пилсудскому прислали, дай им бог здоровья, что вся Красная Армия может вооружиться, — смеялся здоровенный детина, снимая с плеч три новенькие винтовки.

— Самым шумным и напористым парнем был я, — говорил Карп Иванович. — Мне тогда только что исполнилось шестнадцать лет, но я выглядел значительно старше, тянул лямку наравне со взрослыми.

Вместе с отцом Карп Иванович работал все лето в экономии у помещика, пана Сенковского, злого, бездушного человека. С утра до глубокой ночи копались в земле, убирали, прибирали, выполняя все, что прикажет пан, а зарабатывали так мало, что едва хватало прокормиться с матерью и сестренкой до рождества.

Трегубенко и его товарищей записали в один полк. Злочевские ребята умели ездить верхом на лошадях, хорошо стреляли. В походе они научились всему, что нужно знать воину.

— У меня был замечательный конь, — вспоминал Карп Иванович. — Игреневой масти. Стройный, сухощавый, в белых чулочках на передних и задних ногах. Мне нравилась у него светлая, словно седая, грива и такой же хвост. Как сейчас помню тавро на левой задней ноге своего коня. Славная была лошадка.

Трегубенко нашел ее за городом за день до прихода в Злочев Первой конной. Какой-то офицер-шляхтич бежал от красных да возле Злочева перемахнул, видно, на поезд. Поездом надежней от буденовцев удирать.

Едва спас коня Трегубенко. Еще немного, пропал бы конь, так загнал его пан офицер,

Вскоре Карп Трегубенко и его товарищи покинули родные края. Красная Армия ушла из Западной Украины. С нею ушли и злочевские ребята.

Много пришлось пережить им, много боев провести, много побед одержать. Пришлось сражаться с врангелевцами, с конницей белых в Северной Таврии, брать Перекоп.