Соскучившись по новому, Роман вечерами занялся извращениями — расковал в прутья несколько полос кричного железа, зацементировал в угольном порошке, свил в косичку и несколько раз проковал. Потом сложил, и снова проковал. Удачи не ждал, баловался, поэтому даже сильно не разогревал перед проковкой, так, чтобы жёлтый цвет горячего металла слегка отдавал белизной. И ковал сам, ручным молотом, без помощников. Бил легко, не напрягаясь, частил. Игрался. После всей возни кусок металла уменьшился примерно втрое. Продолжая развлекаться, сформировал обоюдоострый клинок в руку длиной, с долами. Оставил достаточно толстый черен, с запасом, и отдал Перваку на закалку.

Весь следующий день ворочал брёвна на стройке, таскал корзинами камни и землю, которыми забивалось пространство между внешними и внутренними срубами. После ужина, послушав, как толкается в чреве супруги ребёнок, появился в кузнице. От входа разглядел довольные рожи наследников кузнечных родов, догадался — есть добрые новости. Разглядывая грубый, крупный узор, проступивший на отполированном клинке, спросил:

— Рубить им пробовали?

Рубили, конечно, обормоты, не могли учителя подождать. Меч не отличался особой твёрдостью, после удара по лезвию фирменной секиры на нём оставалась заметная вмятина, но при ударе не гнулся, кожаные доспехи пробивал и рубящим, и колющим ударом. Ещё он вдвое легче секиры. Особого преимущества в бою не даст, а возни с ковкой много. Сделать гарду, рукоять и продать на торгу — по крайней мере, металл окупится.

— Вы, соколы мои, теперь решётки ковать будете, подъёмные. А ещё цепи, воротные петли, скобы и оковку.

Маленькая сухая ладошка хлопнула по лбу, оставив на смуглой коже красное пятно размазанного комара. Шлепок был настолько силён, что смешной войлочный колпак слетел с бритой головы учёного чужеземца — Креде едва успела подхватить, иначе улетела бы в воду диковинная шапка.

— Вот спасибо, любезная девушка, да пошлёт тебе Всеблагой Отец достойного мужа! Воистину, последний мост шире для того, кто заботился о старших!

Гортанная речь мода Жанака невнятна для собеседника, многие звуки звучат в его устах слишком непривычно. Даже имя его толком не разобрать, вильцы зовут его Занак. Покладистый путешественник не обижается, охотно отзываясь на оба имени. Модами его народ зовёт своих друидов, там, далеко на полудне, они имеют большую силу. Если верить мастеру Анагиру, неметоны в городах Антурии больше Колеса Севера. В такое нелегко поверить, но мод Жанак рассказывает и более странные вещи. Подобно жрецам Колеса моды собирают знания о мире, посылая учёных людей в дальние страны. Жанаку достался нелёгкий путь к северному морю, видимо, старшим друидам его неметона не хватило знаний, полученных от Парабата и Анагира.

— О чём я вещал, когда это недостойное существо прервало нашу беседу? Ах да! Столица нашего государства стоит между двух великих рек, на берегах канала, который соединяет два этих торговых пути. Уважаемые, не хочу хвалиться, но он шире этой реки, много глубже, и прям, как взгляд честного человека. По этому каналу товар, погруженный на корабль на берегах полуденного моря, без выгрузки добирается до торговцев, ждущих его в портах моря закатного.

Многоучёный мод выглядит довольно нелепо, можно подумать, что к телу тщедушного мелкого подростка боги в шутку приделали голову великана. Ещё смешнее его делает одежда — кургузый серый кафтанчик, едва закрывающий ягодицы, тесные полосатые штаны в обтяжку, и рыжие сапоги с широкими голенищами. Руки друида похожи на птичьи лапы, единственные предметы, с которыми они ловко управляются — перо и большая походная чернильница. Прочие вещи в них не задерживаются — падают, опрокидываются, нередко бьются или ломаются. Большая голова мода всё время занята мыслями о высоком, поэтому по земле за ним тянется след разрушений и неразберихи. Чтобы учёный муж не пропал в дороге, к нему приставлен молодой помощник, который не столько впитывает мудрость учителя, сколько ухаживает за ним. Странно, но такая же, как у наставника, одежда не делает юношу смешным. От неизбежных в пути неприятностей мода и его ученика оберегают четверо плечистых молодцов, никогда не снимающих брони, с выдумкой сложенной из чернёных железных пластин — из‑под нижнего края доспеха видны только диковинные сапоги с загнутыми вверх носами. Анлуан от самого Колеса незаметно — как ему кажется — разглядывает ножны их длинных мечей. Такая охрана неспроста — южане путешествуют не на спинах коней, которыми славится их земля, не лодки несут их по речным потокам, хоть и качает их сейчас вместе текущая вода. На самом деле с места на место путешественника со свитой доставляет волшебная сила круглых кусочков звонкого серебра, которыми набит кошель учёного жреца. Именно серебро перенесло мода Жанака через горы, степи и лесные дебри, вместе с шатром и запасом пергамента, который пятнает вечерами этот несуразный исследователь. Мод живёт в каком‑то ином мире, оставив в нашем только живые, внимательные глаза и руки, описывающие то, что глазам удалось увидеть. Если бы не помощники, забыл бы и поесть.

Поесть! Чаще всего учёный обходится несколькими сушёными плодами и парой диковинных орехов, что разламывает для него молчаливый помощник. Лишь вечером юноше удаётся влить в учителя несколько ложек супа. Хотя стражи и сам ученик от сочного печёного мяса не отворачиваются.

— В ваши слова трудно поверить, сколько труда понадобилось, чтобы выкопать такое количество земли!

Мод Жанак радостно оборачивается, чуть не столкнув с челна своего ученика:

— Кирия Айне, в нашей стране живёт очень, очень много людей. Она похожа на здешние места, но наоборот. Деревьев в благословенной Антурии столько, сколько людей в этих землях, а людей живёт столько, сколько прекрасных деревьев растёт в этих лесах. Жанак взмахом руки привлекает внимание собеседницы к описанному предмету, и только ловкость вильских лодочников не даёт челну опрокинуться. Чтобы не выпасть, седокам приходится ухватиться за борта.

— Какой я неловкий, карбоз девона! Прошу простить меня, уважаемые кир и кирии, узнав, что вы собираетесь к человеку, который приплыл из‑за края мира, я разволновался и никак не могу успокоиться! Нет в языке слов, чтобы выразить мою признательность за то, что позволили вас сопровождать! В моей книге будет описано то, что ещё ни один учёный муж Антурийских храмов не заносил на пергамент!

Неловкие пальцы Жанака так крутят костяную пуговицу кафтана, что Айне понимает — недолго той осталось висеть на своём месте. Большой черный ворон опускается учёному на плечо и недовольно крумкает хозяину прямо в ухо. Заботливый ученик сразу вкладывает хозяину в руку кусочек мяса. Ворон щёлкает клювом, дёрнул головой — и нет угощения. Почесал хозяина за ухом, и устроился поудобнее, запустив в изрядно потрёпанную толстую ткань немаленькие когти.

Прилёт птицы всегда успокаивает мудреца — на время. И в этот раз путешественник замер, прикрыв глаза. Ворон тоже замер, и стало заметно, как они похожи.

— Пастух и овца подобны с лица, — шепнула Креде матери на ушко. Айне слегка прижала ладонь дочери — кто знает, не знаком ли путешественнику их язык. Помечтала — хорошо бы выучить язык зятя — вот уж его точно никто в этом мире не знает.

Лодочники стали грести активнее, погнали челны к открывшемуся справа заливчику.

— Скоро уже, — повернулся к нанимателям тот, что стоял на носу. — К вечеру доберёмся.

Хорошо очиненное перо не дрожит, добрые чернила не растекаются. Подобно птичьим следам на мокром песке, цепочкой ложатся на пергамент буквы. Мелкие, без изящных завитушек — записать нужно много, запас пергамента не бесконечен.

"Народ, живущий по берегам этих рек дик, но нравом добр и отзывчив. Жилища их отчасти напоминают норы зверей, что живут в здешних лесах и состоят из ямы и сложенных вокруг неё древесных стволов. Крыши жилищ кроют они соломой, не умея изготовить черепицу. Впрочем, даже те, кто умеет выделывать из глины кирпичи, строят из брёвен не только дома, но даже целые крепости. В этом нет ничего удивительного — кирпич дорог, а в лесах много огромных деревьев".