- Анхен, но как же? Я же только утром смотрела, они едва видны были...

Он убирает зеркало и вновь садится рядом.

- Думаю, дело в том, что механизм столь активной регенерации у тебя действует не постоянно, - задумчиво начинает он объяснять. Мне? Или и себе заодно? - Пока серьезной угрозы для существования организма нет, он у тебя дремлет. А как только ситуация становится близка к критической - начинается экстренное восстановление. Причем, видимо, всех органов и систем, а не только тех, чье повреждение этот механизм «разбудило»

- Да? - даже забавно. - Так ты еще и полезен для моего здоровья? И если я вновь хочу себе волосы до середины бедра, то мне надо просто не вылезать из твоей постели?

- Мысль интересная, - он смеется. - Но все же увлекаться пока не будем. У любого организма есть предел, и у твоего тоже, и он нам пока неизвестен, - вопреки обещанию не увлекаться, он наклоняется и целует меня в губы. Очень медленно, чувственно, обстоятельно. Изучая, кажется, каждый миллиметр моих губ, рта. И я растворяюсь в его поцелуе, мгновенно забывая о всех чудесах собственной регенерации, обо всем, что было, обо всем, что будет. Только губы его реальны, язык его - о, более чем!

- Знаешь, обычно вампиры человеческому здоровью вредят, - сообщает он мне, отстранившись. - Но с тобой же абсолютно все переворачивается с ног на голову.

А я даже не сразу понимаю, о чем он. Только улыбаюсь, бессмысленно глядя на него и пытаюсь выровнять дыхание. А потом вспоминаю: как-то не сходится...

- Анхен, а ты сказал, что глубокий обморок - это стандартная реакция на секс с вампиром, но я же помню... я видела... тогда, в больнице... там было очень много секса, а в обморок никто не падал.

- Лар, ну я ж тебе тогда объяснял: их и было много для того, чтоб не было никаких последствий. Если мы в эту кровать положим еще человек пять, то в обморок гарантированно никто не упадет.

- Ааа... давай не будем. Я уж лучше немного попадаю.

- Не будем, душа моя, не будем, - он только улыбается. - Я просто объясняю тебе механизм.

- Ну, тогда объясни и... про секретаршу... про ваш чудовищный обычай... там же вампиров двое, а дева одна, а в обморок она вроде не падает... или падает?

- Не падает. Хотя минут пять - десять чтоб прийти в себя бывает нужно. Наш «чудовищный обычай» полноценного секса не предполагает. Пара телодвижений, полторы капли крови, имитация, не более, - он спокойно пожимает плечами. - Но, может, мы не будем возвращаться к тому, от чего ушли уже очень и очень далеко. Ты больше не моя секретарша, тебе не о чем волноваться.

- Смеешься? - улыбаюсь криво и горько. - Я теперь в этом доме кто? Твоя рабыня? Полагаешь, это лучше, чем секретарша? И волноваться не о чем?

- Лара, девочка моя, хорошая, попробуй понять, - он берет мою руку, подносит ее к губам, целует кончики пальцев. - Есть юридический статус. И есть реальное положение дел. Юридически - да, ты действительно являешься моей собственностью, я полностью за тебя отвечаю, и как самостоятельный субъект ты действовать не можешь. Но реально, Ларочка, я никогда не относился к тебе, как к рабыне, не отношусь и относиться не буду. Ты живешь под моим покровительством, да, но лишь потому, что по-другому тебе не выжить.

- А я хочу домой. Я так хочу домой, Анхен, - я не хочу выживать. Хочется просто жить. Как раньше.

- Ты привыкнешь, моя девочка. Ты привыкнешь.

- Да, наверное. Но так больно понимать, что я все потеряла, - не могу больше на него смотреть, поворачиваюсь на бок, к нему спиной.

- Не грусти. Ты жива, у твоего организма есть силы бороться за твою жизнь в любых обстоятельствах, значит, жизнь продолжается, и ты обретешь что-то новое, возможно - ничуть не менее ценное, - положив руку мне на плечо, убеждает меня вампир. - Я имею право так говорить, Лара, я терял. Я знаю, как это горько. И знаю, что если смерти нет, то жизнь продолжается. Она другая, но она тоже достойно того, чтоб ее прожить.

Я не отвечаю. Он тянется за простыней, чтоб укрыть меня, и замирает, засмотревшись. Потом рука его осторожно опускается мне на попу, очень нежно, буквально двумя пальцами, гладит.

- Не надо больше, пожалуйста, - после всего сказанного ласки желания не вызывают.

- Что? - задумчиво отзывается он. - А, нет, моя хорошая, я не пристаю. Ляг, пожалуйста, на живот.

- Зачем?

- Клеймо. Дай я посмотрю, что с ним.

Слово, как удар, вызывает воспоминание. Обжигающая боль. Большая, чем возможно стерпеть. Вздрагиваю. Но ложусь, как он просил. А я и забыла. Оно не болело, и я заставила себя не вспоминать, не думать. И забыла. А его пальцы, значит, не попу мне гладят, но ожог на ней щупают.

- И как? Нравится? - интересуюсь.

- Нравится, - спокойно отзывается он. - Очень неплохо заживает. Полагаю, через пару недель не останется и следа.

- Правда? Это хорошо, - ну хоть что-то приятное он мне поведал.

Он наклоняется и целует. Прямо туда, где клеймо. А потом ложится щекой, будто на подушку, и лежит, не двигаясь, обняв меня за бедра.

- Анхен, - зову его.

- Кровь у тебя течет, - задумчиво произносит он, не меняя позы.

- Что?

- Не сильно, едва-едва. Скоро, наверно, совсем заживет твоя рана.

- И... что не так? - медицинский осмотр на сегодня еще не закончен?

- Все так... Пропадает же, Лар. Жалко. Угости, - его пальцы начинают медленные замысловатые скольжения по моей ноге. - Я не буду кусать, Лар. Только то, что само течет. Пожалуйста.

Забавно. А когда наносил эту самую «рану» разрешения особо и не спрашивал.

- Ну... хорошо. И как ты хочешь?..

Он поднимает голову, вновь целует мне попу, затем проводит языком от кобчика и до основания волос на голове, вызвав этим сладостную дрожь, на мгновение накрывает меня своим телом и тут же, перекатившись, ложится рядом.

- Иди ко мне, садись, - зовет он.

- Куда? - нерешительно замираю над ним на коленях.

- Сюда, - он с улыбкой показывает на свои губы.

Краснею. Нет, мне, понятно, терять уже нечего, но все же это... как-то...

- Лар-ка, ну не будь ты жадной девочкой, - нетерпеливо зовет меня Анхен, и я решаюсь. Осторожно перекидываю одну ногу, пододвигаюсь так, чтоб ему было удобней, повинуясь уверенным движениям его рук, обхвативших меня. Замираю, шокированная неприличностью позы и тем, что я на это согласилась... И первое же прикосновение его языка прожигает меня насквозь. Жар охватывает тело, дыхание сбивается, реальность отступает, и я лечу, подхваченная безумным вихрем наслаждения, неспособная более отличать приличное от неприличного, правильное от ошибочного, достойное от недостойного. Я дышу его именем, я не знаю иной молитвы, иного способа дышать, существовать. Ан-хен, вдох и выдох, тяжело, со всхлипом, все быстрее, все безумнее... и взрываюсь, рассыпаясь миллионами искр... и остаюсь с ним, ни в какую тьму не проваливаюсь.

Он помогает мне лечь рядом, бережно укрывает простынкой. Нас обоих, ведь я прижимаюсь к нему всем телом, обнимаю рукой, и не могу и не хочу отрываться. Ну почему мне с ним так хорошо? Настолько хорошо? Ведь это неправильно. Так не должно быть. А есть.

Молчим. Я не хочу говорить, он - наверно не может, а впрочем, откуда мне знать. Разве что по излишней напряженности позы, да по губам, сжатым в тонкую линию. Молчим. Я считаю удары его сердца. Сбиваюсь, оно колотится слишком быстро. Но постепенно замедляется, замедляется. И он поворачивается ко мне. Долго смотрит в глаза, легонько проводит рукой по щеке, аккуратно целует в уголок губ.

- А ведь я люблю тебя, Ларка, - говорит он мне, отстраняясь. - Я безумно тебя люблю.

И улыбается. Вот только улыбка - такая печальная.

Вероятно, не ждет, что я отвечу ему тем же. Я и не отвечаю. Я не так уж много знаю про любовь. Но когда-то он сам мне сказал, что мое влечение к нему - это еще не она. В те времена, когда жива была дева по имени Елена, я носила длинные косы и не завязывала узлом на животе вампирских рубашек. Во времена, когда поводов доверять ему у меня было чуточку больше. Во времена, когда я еще верила в его искореженную, но светлую душу. С тех пор он предал меня всего трижды. В результате я потеряла сначала дом, потом - право называться человеком, а затем и рассудок. Откуда ж теперь взяться любви? От того, что он сделал меня женщиной, и мне понравилось? И позволяю ему и дальше?..