… Они встретились в прихожей.

– Какой он красивый! – зашептала Полина на ухо Насте, а вслух сказала, не в силах сдержаться:

– Андрей, как жалко, что я – твоя сестра. Настя бросила на нее уничтожающий взгляд, под которым сестренка сразу съежилась.

– Ну, что же, сестра – это на всю жизнь! – вздохнула она и спросила брата:

– Как она тебе? – парень только теперь разглядел, что девушка, стоящая рядом с сестрой, – Анастасия.

«Черт побери!» – мысленно застонал он. На Насте была алая блузка и серая юбка, заканчивающаяся чуть выше колен. Для создания некоторой строгости у Елизаветы Петровны был взят черный в серых разводах кардиган. Грудь девушки украшало жемчужное ожерелье.

– Покрасуйтесь, дети, пока вещи не поистрепались. Ума не приложу, что мы будем носить через несколько лет! – вздохнула мадам Норвегова, – поголовный переход на хаки я не переживу.

– Мамочка, может Наталья Владимировна что-нибудь придумает, – протянула Полина.

– Дай-то бог, доченька!

Андрей молча продолжал рассматривать Анастасию. Пока он мылся в ванной, Елизавета Петровна успела соорудить ей прическу. Как она называется, парень не знал, но увиденное ему понравилось.

– А они не соскользнут? – спросила Настя, переминаясь с ноги на ногу, и указывая на колготки.

– Колготки? Нет, – уверила ее Полина, только я вот про туфли забыла напрочь. У тебя какой размер?

– Чего сколько мер?

– Извини. Примерь вот мои. Не жмут? Отлично! Да у нас с тобой один размер, причем почти на все! Только волосы у меня потемнее… У вас вообще, все светлоголовые…

– И Настя поскромнее, чем ты, – сказала мать. Андрей замычал.

– Это как сказать! – многозначительно произнес он.

– Ну вот, опять! – пожаловалась Анастасия.

– Тихо вы! – цыкнула Полина, – тебе, Настя, нужно еще туфли выбрать. Есть у меня серые, но они на высоком каблуке – ты с непривычки спотыкаться будешь. Идея! – она поковырялась в гардеробе и вытащила коробку с яркой наклейкой, – примерь вот эти. Они хоть и белые, но каблука почти нет. К тому же, вписывается великолепно. Ты чего кривишься?

– Хомут, что ты мне нацепила; без него никак?

– Нет, дорогая, без бюстгальтера ты будешь смотреться, мягко говоря, слишком откровенно. Андрей, время?

– Шестнадцать ноль-ноль.

– Боже, я еще не готова! Сейчас, я мигом. Ей осталось лишь подкрасить ресницы и губы. Это – потом, – она убежала в свою комнату, но через минуту из-за неплотно прикрытой двери донеслось:

– Настя! Иди сюда. Потом будете пялиться друг на дружку.

Андрей зашел в зал и, взяв книгу, уселся в кресло. В этот момент хлопнула входная дверь. Домой вернулся Андрей-младший.

– Здорово, братуха! – помахал он рукой из прихожей, – немного задержался в лаборатории. Сегодня получили Трилон Б. Класс!

– А что это такое? – удивился старший.

– Важный компонент для цветного проявителя. Еще немного – и мы сможем полностью изготавливать все компоненты для фотографии.

– Допустим, сможете. А из чего бумагу делать будете?

– Как из чего? Из древесины. Этой проблемой у нас занимаются братья Рябинушкины – Миша и Игорь. Что-то похожее на картон уже получили. Правда, у него жесткость, как у туалетной бумаги. Все-таки хорошо, что технологии в книгах уже описаны. Нам остается лишь измыслить процесс производства!

– Да-а! – задумчиво сказал Волков, – на месте не топчемся. Ты хоть на праздник пойдешь?

– Сейчас чего-нибудь перекушу, оденусь и пойдем.

– Можешь не перекусывать. Там этого добра будет навалом. Мы проезжали мимо плаца, видели, что там творится. Старик Мак-Дональдс бы от зависти хот-догом подавился. А столов-то на полтыщи человек!

– Грандиозно! – выдохнул младший, – тогда я побежал переодеваться!

К без пятнадцати пять все собрались в зале. Насте, с накрашенными ресницами, было объявлено, что плакать категорически воспрещается, облизывать губы не желательно, а ноги сидя держать со сдвинутыми коленями.

– Любая баба-Яга тебе тогда нос покажет, – пояснила Полина.

– Скажи это вон ему! – Настя кивнула, указывая на Андрея-старшего.

– Фиг ты у меня котлет с горчицей и сосисок с хреном попробуешь, – добродушно брякнул парень, и все вокруг захохотали.

«Волгу», в отсутствие отца семейства вел Андрей-младший. Костя расположился на коленях у Полины – благо ее слаксы не мялись. Все были взволнованы.

Небольшие кучки людей стали встречаться задолго до плаца. На сам плац заехать было невозможно. Норвегов-младший вел автомобиль со скоростью скаковой черепахи, то и дело выжимая сцепление и давя на тормоз. Наконец, стала вырисовываться громада павильона для почетных гостей. Там уже восседали начальник штаба и Ратибор с игуменом Афанасием, облаченным по случаю праздника в светло-серую атласную рясу. Остальные монахи за три дня до этого отправились в монастырь за манатками. Их сопровождало отделение солдат под командованием майора Булдакова, заявившего, что теперь его очередь зарабатывать вторую звездочку.

Игумен ехать наотрез отказался, приводя в оправдание своё хилое здоровье. Но как он признался Шуре Лютикову за рюмочкой сливянки, ему захотелось продолжить отдых. Шура прослезился и угостил местного понтифика горбушей. Они расстались очень довольные друг другом. Шура договорился поменять десять тонн капусты на двести пудов (двадцать берковцев) ржаной муки и пять бочек меда. Святой отец проявил также восторг, отведав консервированной перловой каши, сдобренной сухожилиями каких-то копытных. Он спросил, для чего это предназначено.

– На случай войны! – брякнул начальник склада и тут же подумал: «Действительно! Теперь то оно нахрена!»

Игумен сказал, что готов обменять эту кашку на сукно и войлок, либо солонину.

– Что, каша понравилась? – жирная харя Лютикова расплылась в улыбке.

– Буду кормить ею моих иноков во время Великого Поста.

– Ну, это жестоко, святой отец! – заохал старший прапорщик.

– Зато богоугодно! – отрезал тот.

Ратибор, одетый в новый камуфляж, трепался о чем-то с подполковником Семиверстовым. Рядом с ними стояла дочь подполковника – Татьяна. Она чего-то ожидала, а чего – стало ясно, как только подъехала «Волга» Норвеговых. Татьяна сразу призывно замахала рукой Андрею-младшему.

– Вон Таня тебе машет, – обратила в нужную сторону внимание сына Елизавета Петровна, – иди к ней, сынок. Нехорошо заставлять женщину ждать.

– Ладно, я пошел, чао! – Андрей направился к подружке.

– Взрослая девушка, что ей нужно от этого, почти ребенка? – вздохнула мать, – ей-то уже двадцать один год – замуж хочется!

– Мам, любовь у них! – захихикала Полина.

– Молчи, бесстыжая! – укорила дочь Елизавета Петровна.

– Глядите, как Вовка вырядился! – воскликнул вдруг Андрей.

К столам сквозь толпу протискивался Мурашевич, таща за руку Дуню. Оба были одеты, как сказал бы диктор Центрального телевидения, выгнанный в свое время с курсов этнографии, «в национальные костюмы».

Кафтан Володе еще нашли, а вот шаровары пришлось в срочном порядке шить. В этом наряде он был похож на Сварога – легендарного бога вселенной, который сошел на землю в облике сурового и непреклонного мужа.

Одетая в точно такой костюмчик, только женской вариации, Дуня со своей туго заплетенной косой олицетворяла богиню весны и любви – Ладу. На голове «богини» красовался миртовый венок. На изготовление этого венка было израсходовано три пачки лаврового листа. Евдокия распространяла вокруг себя аромат супа «харчо» и ощущение вечного праздника. Вокруг них сновали юноши и девушки, наряженные посланниками Сварога: Леля и Полель, Переплут и Тур, Зюзя и Карачун.

– Привет древнеславянскому пантеону! – сказал со смехом Волков.

– Это что! – отозвался Мурашевич, – где-то тут шатается группа скандинавских богов. Сметанин заделался под Одина, Горомыко – под Тора. Роль Видара исполняет Абрамович, а Локи – Шура Лютиков.

– А Фрейя у них есть? – спросил Андрей.

– Есть! И ты знаешь, кто это?