– Вот теперь тебе снег не страшен, – начал он, но осекся.

– Теперь мне никто не страшен, – прошептала она, – Сергей, я слишком маленькая для тебя… наверное…

Парня пробрал такой хохот, что он едва не сходил по-маленькому. Он вскочил на ноги, схватил свою невесту и, подбросив ее на пару метров вверх, пой мал и поцеловал, после чего снова опустил на землю.

– Что это было? – поинтересовалась ошеломленная Диана.

– Я тебя поцеловал, – повинился Сергей.

– Странно, – протянула она, – я ничего не запомнила.

На этот раз все было проделано исключительно медленно, нежно и более искусно.

– Твои губы пахнут молоком, – прошептал он, отрываясь.

– А твои – розовым маслом, – и снова прильнула к нему.

Через несколько минут он поставил ее на ноги.

– Опасное это сочетание: молоко и розовое масло, – сообщил Сергей, ощущая, как просыпается организм после долгой спячки. Гляди, пора идти домой, а не то нас скоро примутся искать.

Действительно, стало уже совсем темно, и снег усилился до неприличия. Принцесса с сожалением вздохнула:

– Здорово было! Мы еще сюда придем?

– Обязательно, – торжественно пообещал Гончаров.

В середине июля поползли слухи о том, что приближается войско все того же упрямого, как ишак, Иссык-хана. Слухи в этом мире лишенном средств связи и прочих удобств распространялись на удивление быстро. По этому поводу у Норвегова собралось очередное совещание.

– Да что же они к нам лезут, как мухи на мед! – причитал Семиверстов, – как лето, так очередная партия мародеров желает стать удобрением! А как зима, так братья-славяне покою не дают. Всем мы, как кость в горле… Хоть ты удавись!

Норвегов хохотнул.

– Если бы мосье Булдаков был с нами, то сказал бы, что мухи у него ассоциируются отнюдь не с медом. Вот он бы предложил бы какую-нибудь дельную идейку!

– Ага, – зевнул Семиверстов, – приказал бы вкопать по радиусу квадрата нашего периметра столбики с призывом «Татары! Руки прочь от города Бобра!»

– А пускай идут! – решительно заявил Горошин, – мы их напалмом!

Все с сожалением посмотрели на замполита, а затем с надеждой на командира. Поняв, что от него чего-то ждут, полковник сделал строгое лицо.

– Ценность нашего замполита заключается в том, что его советы всегда противоположны нашим дальнейшим действиям, – сказал Константин Константинович, – всего-то и нужно сделать обратно его совету. Редкий дар. Редкий и бесценный.

Горошин угрожающе зашевелил челюстями. Невзирая на его потуги и, скорее всего, игнорируя их, подал голос зам по тылу:

– Тут есть одна идейка. Вернее, просьба. Местность вокруг нас и так является одной большой братской могилой, так что нельзя ли «мочить террористов» где-нибудь подальше? Я даже готов удовлетвориться меньшими урожаями.

– Не думал, Виктор Вячеславович, что вы такой моралист, – язвительно заметил Горошин.

– Я, Петр Петрович, полагаю, что вы работаете не на своем месте, – заметил Норвегов, – вы прекрасно бы смотрелись командиром небольшого отряда карателей, человек этак на триста.

– А что вы предлагаете? – завопил замполит, – сказать им: милые варвары, приходите, грабьте нашу базу, режьте нас, жгите наши дома, насилуйте наших женщин, угоняйте в рабство наших детей…

– Хватит! – рявкнул командир, – майор Горошин! Вы не на митинге ЛДПР! Не нужно ваших грязных приемчиков для поднятия духа! Мы не маленькие дети и знаем, что такое хорошо и как бывает плохо! Здесь собрались для того, чтобы решить: как предупредить Иссык-хана, если он забыл, что здесь нечего делать ни ему, ни его вонючей банде. Я не обладаю ни характером Гитлера, ни решительностью Сталина, ни вашей совестью! Я просто не хочу, чтобы на мне висело столько жизней! Майор Серегин!

Недавно произведенный в майоры, Александр Серегин не успел еще привыкнуть к своему новому званию. Скосив глаза на погоны, он убедился, что майор – это он, а затем быстро встал.

– Вы у нас, Александр Иванович, по ГО первым будете. К тому же, Булдакова нет, а об обороне кому-то надо думать. В течение ближайшей недели разработайте и доведите до нас план оборонных мероприятий. Все ясно?

– Так точно! – кивнул Серегин.

Собственно, аббревиатура ГО означала гражданскую оборону, но в прения он вступать не стал – задача стояла поменьше, чем у Жукова, когда того бросили на оборону города Петра. Все же майор окончил общевойсковое училище, а не школу прапорщиков.

– Собственно, у меня все, – начал закругляться Константин Константинович, – у кого какие вопросы – пожалуйста, задавайте. Не стесняйтесь, особенно когда просите не для себя.

Подал голос Саня Генечко. Главный зоотехник был как всегда, деловит и озабочен.

– Товарыш полковник, когда мне построят свинарник? – прошамкал он на смеси белорусско-польско-литовского диалекта, столь широко используемого крестьянами Гродненской губернии.

От этого вопроса Рябинушкин едва не свалился под стол. Прямолинейный, как штангенциркуль, Генечко продолжал с ласковым укором:

– Ето же животная, она же размножается. И она не виновата, что ее жрать не успевають.

– Александр Пиусович, – удивленно заговорил командир, – ты клянчишь за восемь месяцев уже третий свинарник! Сколько у нас на данный момент голов?

– Свинячьих?

– Ясен перец, не зубрячьих!

– Шестьсот тридцать два екземпляра йоркширской породы, – слово «йоркширской» Саша выговорил с акцентом типичного «кокни».

– А каковы потребности?

– Штуков триста…

– Так какого черта ты зверинец развел?

– Так я ж, товарыш полковник, не виноватый, что Рыженков с Климовым сафари открыли! Они же, практицки, одной охотой кормят и нас, и деревню и монахов. Те жирнозадые, кстати, обленились совсем! Жрут да молитвы свое гундосять.

– Погоди! – остановил его Норвегов, – не болбочи. Сначала с поросятами разберемся. Как по-вашему, Виктор Вячеславович? – обратился он к зампотылу.

– Определенно! – ответил тот неопределенно, а затем принялся жестикулировать:

– Сафари необходимо прекращать, то есть проводить гораздо реже. Иначе через десять лет в лес будем только за грибами ходить. А насчет излишков свинины я вот что подумал: по воскресеньям можно устраивать ярмарки. Пусть придут люди хотя бы из того же Нижнего Волока – у них в этом году пшеницу сильно градом побило. Уступим им подешевле, или на что-нибудь обменяем.

– На репу! – брякнул из угла Горошин.

– Или на замполита, – продолжал Рябинушкин, – на ярмарке можно проводить обмен другими товарами. Тех же самых яловых сапог тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года изготовления у нас пятнадцать тысяч пар.

– Хорошо, – хлопнул ладонью по столу Норвегов, – Климов, сгоняй к игумену, – скажи, чтобы завтра подошел ко мне.

– Есть!

– У кого что еще? – Семиверстов глянул в окно. Во дворе уже начинали сгущаться сумерки.

– Алексеич! – позвал он Малинина, – там за тобой твой пес явился.

Все засмеялись и припали к окну.

– Являются только ангелы, – сказал Норвегов, – он – зверь военный. Значит, прибыл.

Действительно, на тротуаре у цветочной тумбы сидел малининский Дромедар и, глядя в окна штаба, печально вилял хвостом. Кличка у пса была ему подстать. Бедняга был глупой шуткой природы, помесью дога и ньюфаундленда (водолаза). Где-то метр десять в холке, с мехом, как у нутрии и бассетовским выражением глаз, он постоянно встречал хозяина и провожал его домой, цепким собачьим оком блюдя чтобы друг-гуманоид не предпринял попытки уклониться от курса.

При отклонении капитана от маршрута, он садился на задние лапы у явки и выл трубным голосом. Пассии капитана были очень недовольны.

– Вот погоди, сукин сын! – говаривал Анатолий Алексеевич, – я посажу тебя на цепь, а рядом пущу десяток сучек с течкой. Вот тогда ты меня поймешь!

Пес равнодушно глядел на хозяина и лениво зевал. Если его что-то и интересовало в этой жизни, то мультфильмы «Том и Джерри» по видику. Он усаживался в метре от экрана и смотрел, как сметливый мышонок дурачит своего оппонента. При этом он фыркал и тряс головою, как заправский киноман.