* * *
Червячок малюсенький
яблоко надгрыз.
Продавец кладёт на чашу
яблоки червями вниз.
У весов стрелка
скачет на бочок.
Покупатель не узнает,
сколько весит червячок, —
он его повесит
в воздухе на нитке
за окнами, которые —
стеклянные калитки.
В воздухе на нитке,
на безмолвной пытке,
на избытке, на избытке
голода и жажды,
трепетной надежды…
* * *
В прохладе утренней, где дышится так сладко,
Глазами обрастаю, как листвой,
А в небесах воздухоплавает лошадка —
Такое облако и облик столь живой,
Из обольстительных и тающих материй,
Из капель, дуновений и лучей.
Вмиг растворясь, – такой прозрачной стать потерей,
Не воскрешаемой из груды мелочей!..
Люблю я это превратительное дело,
Не глядя под ноги, глядеть на облака,
Где, превращаясь в превратительное тело,
Исчезновений возвращается река.
НАРОДНАЯ ИГРУШКА
Вот шар, в него, как идиот,
Глядит с улыбкой человек, —
Там снег, упавший, вновь идёт,
Идёт один и тот же снег.
Там – жучка, домик, и звезда
Горит над лесом, как фонарик, —
Они не падают, когда
Переворачиваю шарик.
Он продаётся за углом,
Ты выберешь из полусотни
Сюжет, питаемый теплом
Слезы, застрявшей в подворотне, —
Там этот жив, а также тот,
Там снег, упавший, вновь идёт,
Тебе оттуда шлют записки,
Звонят… Купи, он – крепче виски.
Тяжёленький пьянящий плод.
ПУТЕШЕСТВЕННОЕ
В те годы я была невыездной,
давал Булат мне ценные советы,
один из них был чудо как хорош:
сперва по приглашенью съездить в Польшу
(и он привёз мне приглашенье старца,
чья книга вышла в том году на русском
с большой печатью круглой на обложке
«Великие языковеды мира»),
а после Польши съездить в Альбион,
когда в тургруппе мест пустых навалом, —
но главное – идти простым путём
в простой ОВИР районного масштаба,
как поступают все простые люди,
и, Боже упаси, не в писсоюз,
поскольку в писсоюзе непростом
к нам очень непростое отношенье.
Так я очнулась утром в Альбионе
в тургруппе замечательных людей…
Ко мне примчалась русская подруга —
художница, гражданка ФРГ, —
она летела из Москвы на белом гусе,
на облаке, на серебристой цапле,
с билетами на очень дорогие
возвышенные культмероприятья, —
но фиг-то!.. В этой группе был сюжет,
планету облетевший многократно,
такой весёлый парень, в доску свой,
и он сказал: – Когда я съем свой ужин,
тогда я буду с вами очень рад
пойти куда угодно, хоть в порнушку,
а без меня, увы, никак нельзя,
поскольку и за мной следит, я знаю,
один поэт из северной столицы,
мы оба отвечаем за побеги…
– Ну хорошо, – ответила подруга, —
я приглашаю вас в японский ресторанчик,
потом поедем вместе на концерт.
– Нет, мы потом пойдём пешком в порнушку,
которая видна в окно отеля,
где мы живём, а у окна сидит
особо прикреплённый человек,
и он следит, чтоб группа шла в порнушку.
А если кто-то побродить желает,
так вчетвером и впятером, но группа
сегодня целиком идёт в порнушку,
согласно пожеланьям коллектива.
Мы с вами сядем на последний ряд,
чтоб видеть всех, поскольку я в порнушке
опять же отвечаю за побеги…
– Ну хорошо, – ответила подруга, —
вот я даю вам ровно двадцать фунтов
за то, что вы отправитесь в порнушку,
а мы без вас поедем в Ковент-Гарден.
– Благодарю, сейчас на двадцать фунтов
я за углом куплю магнитофончик,
пройду в порнушку за бутылку водки,
там буду кайф ловить до часу ночи,
а ровно в час вы будете стоять
у входа, и в отель вернёмся вместе,
чтоб на меня никто не настучал.
И ровно в час той ночи незабвенной
его мы ждали у дверей порнушки,
он вышел в два, счастливый, как пловец —
из моря, на лице сияли капли.
А человек, особо прикреплённый,
в окне отеля плавал с сигаретой
и видел всё, поскольку переводчик
художественной был литературы,
планету облетевший многократно.
Теперь, когда вполне вернулась группа
и даже я не бросилась в бега,
он мог спуститься вниз,
пойти в порнушку,
крутившую кино без перерыва,
и провести там время перед сном.
С тех пор промчалось двадцать лет и больше,
всё изменилось, не узнать планету,
и о каких-то жутких временах
я вспоминаю с нежностью великой,
о временах кошмарных вспоминаю
с любовью, потому что в том пространстве
физически прекрасно пели строки
те, кто писали для меня стихи и прозу,
звонили мне бессонными ночами,
катали меня в маленьких машинках,
вытаскивали чудом за границу,
давали драгоценные советы:
сперва по приглашенью съездить в Польшу,
но главное – идти простым путём
в простой ОВИР районного масштаба,
как поступают все простые люди,
и, Боже упаси, не в писсоюз,
поскольку в писсоюзе непростом
к нам очень непростое отношенье —
ношенье от, простое не, к намочень…
