Почтамт Соединенных Штатов Лос-Анжелес, Калифорния

Отдел Почтмейстера 1 января 1970 г.

Меморандум 742

КОДЕКС ПОВЕДЕНИЯ

Настоящим внимание всех сотрудников обращается на Кодекс Поведения для почтовых служащих, изложенный в Части 742 Почтовой Инструкции, и Руководство для Работников, намеченное в Части 744 Почтовой Инструкции.

За много лет почтовые служащие установили прекрасную традицию верной службы Нации, не превзойденную иными группами. Каждый служащий должен испытывать чувство большой гордости за эту традицию преданной службы. Каждый из нас должен стремиться сделать свой вклад в продолжающееся движение Почтовой Службы к будущему прогрессу в интересах общества достойным.

Весь почтовый персонал обязан действовать с непреклонной прямотой и полной преданностью интересам общества. Мы надеемся, что почтовый персонал будет соблюдать высочайшие нравственные принципы и поддерживать законы Соединенных Штатов, а также правила и политику Почтового Департамента. Требуется не только высоконравственное поведение, но официальные лица и наемные работники должны тщательно избегать действий, которые могут быть истолкованы как препятствующие исполнению обязанностей почтового служащего. Данные обязанности должны выполняться сознательно и эффективно. Почтовая Служба обладает уникальной привилегией ежедневного общения с большинством граждан Нации и является во многих случаях средством их наиболее непосредственного общения с Федеральным Правительством. Таким образом, каждому почтовому работнику представляется особая возможность и ответственность действовать с честью и достоинством, заслуживающими общественного доверия, что отражает ценность и заслуги Почтовой Службы и всего Федерального Правительства.

От всех служащих требуется изучить Часть 742 Почтовой Инструкции Основные Нормы Нравственного Поведения, Личное Поведение Служащих, Ограничения Политической Деятельности и т. д.

Подпись Ответственного Лица

Все началось как ошибка.

Стояло Рождество, и от алкаша, жившего на горке, который проделывал это каждый год, я узнал, что они берут чуть ли не всех подряд, поэтому и пошел. И не успел глазом моргнуть, как понял: у меня на горбу кожаный мешок, и я тащу его в свое удовольствие. Вот так работенка, подумал я. Семечки! Дают всего квартал или два, и если удается их закончить, штатный почтальон даст разнести еще один, или, может, вернешься, и в сортировке дадут еще – никакой спешки, распихиваешь себе поздравительные открытки по ящикам.

Наверное, на второй день рождественской шары за мной разносить письма увязалась эта здоровая тетка. Здоровая в том смысле, что у нее была здоровая задница, здоровые сиськи, и вся она в нужных местах была большой. Она казалась слегка чокнутой, но я оторваться не мог от ее тела, и мне было наплевать.

Она трещала, не закрывая рта. Потом все прояснилось. Муж ее служил офицером на острове где-то очень далеко, а ей одиноко стало, знаете ли, живет она в этом домике на задворках совершенно одна.

– В каком домике? – спросил я.

Она написала адрес на клочке бумаги.

– Мне тоже одиноко, – сказал я. – Зайду вечером и поговорим.

Я жил тогда с одной, но моей бабы половину времени не было дома, шлялась где-то, и я был одинок без базара. Я тосковал по вот такой здоровой заднице, что стояла рядом.

– Ладно, – сказала она, – до вечера.

Хороша-то она хороша была, тетка что надо, но, как и со всеми тетками, после третьей или четвертой ночи я начал терять интерес и больше не возвращался.

Но мне не давала покоя мысль: Боже, у почтальонов других дел нет – только письма разносить, да в койки прыгать. Это работа для меня, о да да да.

Поэтому я пошел на экзамен, сдал его, пошел на медкомиссию, прошел ее, и вот я – подменный доставщик. Начиналось легко. Меня отправили на участок в Западный Эйвон, и все было совсем как на Рождество, только без траха. Каждый день я ждал, что меня трахнут, но меня не трахали. Суперинтендант же был нормальный, и каждый день я гулял, обходя квартал то здесь, то там. У меня даже формы не было, одна кепка. Я носил обычную одежду. Так как мы с моей Бетти киряли, на одежду едва ли оставалось.

Затем меня перевели на Окфордский Участок.

Сортировкой заправлял бычина по фамилии Джонстон. Там всем нужно было лечиться, и я понял, почему. Джонстон любил носить темно-красные рубашки – они означали опасность и кровь. Сменщиков было семеро: Том Мото, Ник Пеллигрини, Герман Стрэтфорд, Рози Андерсон, Бобби Хансен, Гарольд Уайли и я, Генри Чинаски.

Начало – в пять утра, и я там был единственным кирялой. Я всегда квасил допоздна, а в 5 утра мы уже сидели, дожидаясь, чтобы зачли время, что кто-нибудь из штатных заболеет. Штатные обычно бюллетенили, когда шел дождь или стояла жара, или сразу после праздника, когда почты в два раза больше. 40 или 50 разных маршрутов, может, больше, каждый сложнее другого, ни один не запомнишь, надо было забирать почту и к 8 утра быть как штык к развозке, а Джонстон не принимал никаких извинений. Сменщики развозили свои журналы по перекресткам, оставались без обеда и подыхали прямо на улицах. Джонстон давал нам паковать ящики по маршрутам на 30 минут позже – крутился на своем кресле в красной рубашке:

Чинаски, берешь маршрут 539!

Начинали мы на полчаса позже, но все равно должны были развезти, доставить почту, да еще и вернуться вовремя. И раз или два в неделю, уже отпидарашенные и выебанные, мы должны были выходить в ночную сортировку, а расписание, пришпиленное к доске, было хреновым дальше некуда: грузовик так быстро просто не ездил. В первом завозе приходилось пропускать четыре-пять ящиков, а к следующему их уже заваливали почтой, и ты вонял и бегал, потея и запихивая их в мешки. Нормально меня трахнули. Джонстон за этим проследил.

Сами сменщики делали Джонстона возможным, поскольку повиновались его невозможным приказам. Я не понимал, как подобному монстру позволено занимать такую должность. Штатным было до лампочки, профсоюзный деятель никуда не годился, поэтому я накропал тридцатистраничный рапорт в один из выходных, отправил копию Джонстону, а вторую взял с собой в Федеральное Здание. Клерк велел мне обождать. Я ждал, ждал, ждал. Я ждал час и тридцать минут, затем меня ввели, и я увидел маленького седого человечка с глазами, как сигаретный пепел.

Он даже не попросил меня присесть. Он заорал, как только я переступил порог:

– Умничаешь, значит, сукин сын, так?

– Вы б не выражались, сэр!

– Вот умник выискался, такие сукины дети словарей нахватались и выгребаются!

Он замахал на меня моими бумагами. И завопил:

– МИСТЕР ДЖОНСТОН – ПРЕКРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК!

– Не дурите. Он – очевидный садист, – ответил я.

– Ты сколько работаешь на Почтамте?

– Три недели.

– МИСТЕР ДЖОНСТОН РАБОТАЕТ НА ПОЧТЕ УЖЕ 30 ЛЕТ!

– А какое это имеет значение?

– Я сказал: МИСТЕР ДЖОНСТОН – ПРЕКРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК!

Бедняге, наверное, хотелось меня пришибить. Должно быть, они с Джонстоном спали вместе.

– Хорошо, – сказал я, – Джонстон – прекрасный человек. Выкиньте всю эту поеботину из головы.

Я ушел и взял себе еще один отгул. Без содержания, конечно.

Когда Джонстон увидел меня на следующее утро в 5, то крутнулся на кресле – лицо и рубашка у него были одного цвета. Но ничего не сказал. По барабану. До 2 часов ночи я кирял и трахался с Бетти. Я откинулся на стену и закрыл глаза.