Эрика стиснула зубы. Если он еще хоть раз назовет ее девчонкой, она немедленно уйдет и предоставит его «нежным» заботам Уолнота. А уж самой прикоснуться к нему… нужно же набраться такой наглости, чтобы предложить ей подобное!

– Есть ли ушиб или нет, это все равно не объясняет, по какой причине ты оказался в Восточной Англии, – заметила Эрика и тут же объяснила вполне очевидную истину:

– Лучшего шпиона для саксов, чем кельт, и не придумаешь, по крайней мере его меньше всего можно в этом заподозрить! – резонно добавила она.

– Я даже не знаю их языка!

– Или притворяешься, что не знаешь.

– Но я действительно пришел из Уэссекса.

– Вот мы и добрались до правды.

Селиг попытался вновь вглядеться в девушку, но перед глазами все поплыло, когда Уолнот нажал на все еще чувствительную шишку на голове. Почти невыносимая боль пронзила его, но он сцепил зубы, понимая, что должен вытерпеть все, чувствуя, что какимто образом крайне важно убедить в своей правоте незнакомку с глазами цвета полуденного неба под изящно изогнутыми бровями. Неясно только, почему она так язвительно разговаривает с ним. Или просто считает лгуном?

Он и сам бы на ее месте не поверил. Ктото привез его на север, но это означает, что со дня нападения прошло много дней… он совсем ничего не помнит. Почему так хочется дотронуться до медовозолотистых волос с прядями оттенка корицы.. Нет, это томительная пустота в животе виновата в том, что в голову лезет всякая чушь хотя эта девчонка действительно прелестна, и к тому же теперь необязательно присматриваться к ней, он и так достаточно ясно представляет ее в воображении. Она немного пониже Кристен и гораздо тоньше, хотя соломинкой ее тоже не назовешь. Налитые груди сами просились в руки… Шпион? Один, помоги ему, ну и злую шутку сыграла с ним судьба!

Он, Селиг Благословенный, кому улыбались боги севера и кого одаривал милостями христианский Бог, великий воин, сильный, здоровый, наделенный приятной внешностью, выросший в прекрасной семье, помогавший построить собственными руками свой просторный дом, владелец корабля, удачливый торговец, состоятельный человек, привлекающий сердца всех женщин, на которых достаточно было лишь бросить взгляд… Просто немыслимо, что он очутился здесь, в темнице, совершенно больной и беспомощный. И в довершение всего женщина, дада, именно женщина, обвиняет его в столь гнусном занятии. Шпион! Подумать только!

И это вместо того, чтобы приказать немедленно освободить его, хлопотать вокруг него, ухаживать, лелеять, окружить нежной заботой! А его голова должна была, вне всякого сомнения, покоиться между ее упругих грудей. Нет… нет… не ее…

Селиг снова покачал головой, хотя жгучая боль мгновенно пронзила виски. Он никак не мог до конца осмыслить, почему получилось так, что именно эта женщина – хозяйка – имеет право судить его и обвинять, когда все, чего хотел Селиг, – это соблазнить ее, завлечь в постель, ласкать: она казалась такой хрупкой и очаровательной.

Сквозь горячечный туман до Селига донесся ее голос:

– Если ты шпион, значит, уже успел узнать, что мы живем сытно и спокойно, в крепких, хорошо защищенных домах. И неплохо бы твоему королю Алфреду знать об этом.

Колеблющаяся серая дымка немного рассеялась, но теперь в глазах двоилось, и женщин стало две.

– Вряд ли ему это интересно, – едва выговорил он. – Король обороняет свои владения и не собирается нападать.

– Мой брат просто велел бы убить тебя, но его сейчас нет, а « всегда считаю, что лишнее золото не помешает, – не обращая внимания на его слова, добавила Эрика. – Если у тебя есть хозяин или лорд, который смог бы заплатить за тебя выкуп, я пошлю к нему гонца.

– Я сам могу заплатить за собственное освобождение.

– Тогда я хочу увидеть цвет твоего золота. Или ты считаешь меня настолько глупой, что рассчитываешь уговорить отвезти тебя туда, где оно спрятано?

Селиг не хотел впутывать Кристен в эту дурацкую историю, он надеялся договориться с этой женщиной. Какое странное противоречие – полные, манящие губы и маленький упрямый подбородок… Много ли труда придется затратить, чтобы очаровать ее и уговорить выпустить отсюда?

Селиг улыбнулся девушке той белозубой улыбкой, которая завоевала так много женских сердец.

– Хочешь правду, солнышко? Я на самом деле отправился в Восточную Англию по поручению короля Алфреда. Со мной было еще пятеро, включая епископа, который должен был условиться о брачных договорах между тремя саксонскими девицами, красивыми, благородными и с богатым приданым, и теми викингами высокого происхождения, которых выберет король Гатрум. Но какието грабителисаксы напали на нас, когда мы еще не успели покинуть Уэссекс, и, повидимому, убили всех, кроме меня, а я… по чести, не могу объяснить, как попал сюда. Последнее, что помню, – крики и удар, а очнулся я только сегодня утром, к северу отсюда.

Но девушка, казалось, вовсе не думала успокаиваться. Она негодующе выпрямилась: лазурноголубые глаза метали искры.

– И я должна верить этому?! Пытаешься убедить меня в том, что ты – норвежский викинг? Викинг, выполняющий просьбу короля саксов?! Клянусь Одином…

– Клянусь Одином, что говорю правду, – перебил он, прежде чем Эрика окончательно впала в бешенство. – Да, я в дружбе с саксами, и виной тому обстоятельства – моя сестра замужем за одним из них, история запутанная, поскольку сначала она была его рабыней, а мой отец спас ее, и только потом сыграли свадьбу.

Эрика была готова завопить от злости. Узник и до этого плел явный вздор, совершенную чушь, но его последняя сказка… Где это видано, чтобы рабыни выходили замуж за собственных хозяев?! Он, очевидно, считает ее совершенной дурочкой!

Девушка, однако, ничего не высказала по поводу только что услышанного, боясь, что, если заговорит, окончательно потеряет терпение.

– Если не хочешь сказать, кто твой господин, может, лучше послать гонца к твоему королю Алфреду?

– Нет, не стоит, поскольку твоему королю, новообращенному христианину, не очень понравится, если Алфред пожалуется, что один из его посланников несправедливо обвинен и брошен в темницу.

– Несправедливо обвинен? – сухо повторила она. – И это после всей лжи, что ты тут нагородил? Если тебя некому выкупить, так и скажи.

У Селига больше не осталось сил выносить все это. Дурнота вновь подступила к горлу, а ведь на этот раз он даже не пошевелился. Кажется, лихорадка, которой Селиг так боялся, вновь вернулась. Теперь он даже не был уверен, с кем спорит сейчас и кому отвечает, просто знал, что девушка очаровательна, а он еще даже не отведал ее прелестей. С невероятным трудом сосредоточившись. Селиг пробормотал, еле ворочая языком:

– Мы с тобой не враги и никогда не сможем быть врагами. Освободи меня, девчонка. Мне нужно лечь в постель… твою, если захочешь.

Это оскорбление оказалось последней каплей, и Эрика взорвалась. Каким же наглым надо быть, чтобы так дерзко разговаривать с ней перед ее же людьми!

– Да как ты смеешь?! Может, хорошая порка научит тебя вежливости к тому времени, как я снова допрошу тебя, если, конечно, захочу сделать это еще раз, ибо, скорее всего, просто оставлю тебя гнить здесь до скончания века!

Девушка пошла к двери, но Селиг не заметил тени, скользнувшей следом. Все, что он увидел, – злобную ухмылку на самодовольной физиономии капитана стражи, прежде чем отдался на милость боли, и благословенная тьма вновь окутала его измученный мозг.

Эрика решительно направилась к дому, но, не пройдя и двадцати шагов, остановилась как вкопанная, когда ужас содеянного проник сквозь багровую пелену ярости, окутавшую сознание. Не знай Терджис свою хозяйку так хорошо, наверняка наткнулся бы на нее. Но викинг молча держался поодаль, ожидая, когда хозяйка изменит решение.

Девушка не была жестокой от природы. Если бы оскорбление было нанесено комуто другому, равному ее положению и происхождению, преступника скорее всего засекли бы до смерти. Но сама Эрика всегда была готова подставить другую щеку и посчитала бы, что во всем виновата сама. Терджис иногда жалел, что хозяйка настолько мягкосердечна, но на этот раз с ней чтото стряслось. Сейчас она должна одуматься и простить беднягу.