В школе занимается дзюдо. Среди увлечений — музыка и большой макет железной дороги. В этом его вкусы совпадают с отцовскими. Так они и забавляются на пару.

Ближайшая мечта — дождаться восемнадцатилетия и получить водительские права. Очень любит машины. И сейчас, как выдается свободная минута, драит и полирует семейный автомобиль. Но перед экзаменом на права его ждут вступительные экзамены в институт. Приходится три раза в неделю ходить к репетитору.

На день инцидента я учился в средней школе при институте, она располагается в пятнадцати минутах ходьбы от станции Огикубо. Сейчас стал старшеклассником, автоматически перешел из средней школы в старшую, но езжу в то же место. В принципе, со станции можно добираться на автобусе, но учителя рекомендуют ходить пешком. Это не обязательно, но я, как правило, хожу.

Занятия летом и зимой начинаются в разное время. Летом в 8:35, зимой — в 8:55, но тот день был особенным, и время прихода в школу сместили. Через два дня выпускной[70], и у нас устраивали репетицию. Можно было прийти немного позже. Немного — это на пять минут.

Из дома я вышел около восьми с тем расчетом, чтобы в девять быть на месте. На дорогу в одну сторону, включая метро, у меня уходит около часа. От порога дома до входа в метро требуется не больше пяти минут. Очень близко, да? По линии Хибия я доезжал до Касумигасэки, и там пересаживался на Маруноути.

После происшествия я перестал пользоваться Маруноути, а стал ездить на поезде «Джей-ар» с пересадкой на Эбису. Нет, не из-за зарина. Просто так быстрее. Достаточно сорока пяти минут. Из-за чего в последнее время, наоборот, стал опаздывать. Тяжело просыпаться, когда знаешь, что время в запасе еще есть. Поступив в старшую школу, засиживаться по вечерам за учебниками… такого нет (смеется).

Окончание средней школы, ха! На самом деле мы все вместе лишь перешли в соседнее здание — и никаких эмоций. Всех делов — только поприсутствовать на церемонии.

Итак, в восемь я вышел из дома. По пути на станцию вспомнил, что забыл заявку на учебники и деньги на них. Где-то на полпути от дома. Делать нечего — сразу вернулся обратно. Вообще-то я редко что забываю…

Но времени оставалось в обрез. Поезда линии Хибия ходят с интервалом в 3-4 минуты. Поэтому один поезд пришлось пропустить. Обычно вагоны не переполнены. Сесть не сядешь, но за поручни держатся стоя лишь несколько человек.

В тот день в поезде я обратил внимание, как много людей кашляет. Причем закашляли не сразу, а на подъезде к Роппонги. Помню, подумал: странный сегодня день.

Обычно я вхожу в самую дальнюю дверь второго вагона. Оттуда удобно пересаживаться. Но в тот день поезд подошел сразу, едва я оказался на станции, пришлось сесть во вторую дверь — как раз в середине вагона. Я рассеянно стоял около двери. Показалось — как-то душно, не так, как всегда. Хотя дышалось, в общем, нормально. Парадокс: вроде что-то мешает вдыхать, но дышишь при этом как обычно. Запахов никаких не ощущалось.

Прибыв на станцию Камиятё, поезд некоторое время стоял. Я подумал: с чего бы это, — и тут раздалось объявление: на станции Хаттёбори произошел взрыв. Придется здесь некоторое время подождать.

Раз взрыв, значит, поезд никуда не поедет, сообразил я и хотел прочесть объявление на табло вагона, как внезапно в глазах потемнело. Тогда я внимания не обратил.

Нужно было позвонить домой с телефона-автомата на платформе, но к нему тянулась длинная очередь. Я размышлял, что делать, а тем временем раздалось новое объявление: на этой станции пассажирам стало плохо. Здесь находится злокачественный чужеродный предмет, поэтому просьба эвакуироваться на поверхность.

Что вы представили себе, услышав фразу «злокачественный чужеродный предмет»?

Что бы это могло быть? Особого значения не придал. По сути своей я — оптимист (смеется). Первое, что пришло в голову: сегодня я в школу не попадаю. Метро встало — это причина.

Но поезд не стоял. Лишь высадили пассажиров первого вагона, и состав потянулся в тоннель к следующей станции. Объявили: просьба в первый вагон не садиться. Сзади подъезжает следующий состав. Поэтому все садились, начиная со второго вагона и дальше. Но если бы я доехал до Касумигасэки, пришлось бы пересаживаться на Маруноути. Ехать в школу мне не хотелось, и я вышел из вагона и остался на платформе.

Чтобы позвонить, я вышел из станции и поднялся наверх. Рядом с выходом стояли телефонные будки. Оттуда я дозвонился домой. Поднимаясь по лестнице, я видел, как некоторые люди сидели на корточках, закрыв рот носовыми платками. Вот когда я подумал: похоже, из-за «злокачественного чужеродного предмета».

Мне по-прежнему было тяжело дышать, но, поднимаясь наверх, я напрочь забыл о своем состоянии. Меня больше занимала мысль о прогуле (смеется). Но вскоре после звонка домой мне внезапно стало плохо. Даже затошнило. В глазах было темно. Я на этой станции не бывал ни разу, поэтому окружающий пейзаж был незнаком. Когда я вернулся домой, в глазах было темно — видимо, уже тогда поле моего зрения сузилось.

Мама: Первый раз он позвонил и сказал, что на Хаттёбори произошел взрыв, и метро встало. Я ему: жди там, я позвоню в школу, а ты перезвони позже. Я помнила, что в тот день была репетиция выпускного и сбор денег за учебники. Положив трубку, я позвонила в школу. Там ничего не знали, но попросили, если ребенок в состоянии, пусть пересядет на другой поезд и приезжает — репетицию лучше проводить в полном составе. Затем сын позвонил во второй раз. Я говорю: учитель просит, поэтому будь добр, поезжай в школу. А он уже отвечает, что плохо себя чувствует. Я как раз смотрела телевизор, шла передача «Бодрое утро», там уже вовсю устроили шумиху насчет происшествия в метро. Обнаружили какой-то яд, и я разрешила сыну вернуться домой.

Со станции Камиятё домой я вернулся на такси. Таксисты уже прослышали об инциденте в метро, и к месту происшествия съехалось множество машин. Поймать одну труда не составляло. По дороге домой мне стало несколько лучше. Но перед глазами по-прежнему было темно. Мама посмотрела глаза, увидела, что зрачки сократились, и отправила в больницу Хироо.

Пациентов там пока почти не было, я оказался третьим. В больнице уже знали о происшедшем. Стоило сказать, что я ехал в метро, как меня сразу отвели в отделение «скорой помощи». Никакого осмотра, сразу же поставили капельницу. Боли я значения не придал, но понял, что не все так хорошо.

Пока не закончилась капельница, я сидел в углу на стуле. Наконец пришел врач, осмотрел и сказал, что ничего страшного, закончится капельница — можно возвращаться. Но даже спустя время зрачки не расширились, и мне пришлось на всякий случай лечь в больницу.

Пока я лежал, опять несколько раз ставили капельницу. Заняться нечем, скука, кровать — проще некуда, жесткая, грубая, особо не выспишься. Но к двенадцати ночи я все-таки кое-как уснул. Это была не палата, а какой-то просторный переоборудованный конференц-зал, в котором стояли в ряд лишь двадцать простых коек. Не подумайте, что я жалуюсь… просто хочу сказать, насколько серьезным оказалось происшествие.

На аппетит я не жаловался, поэтому больничного ужина показалось мало, и отец принес мне кое-что поесть. И «уокман»… Голова не болела, состояние было нормальным.

Мама: Мы с мужем приехали в больницу. Когда мы вышли после обеда в коридор, купить что-нибудь попить, увидели мертвеца. Муж сказал, что он мертв. Рядом лежали носилки, и тот человек действительно был мертв. Позже вызвали его супругу, врач высказал ей свои соболезнования, та разрыдалась. Все, кому поставили капельницы, и кто сидел на скамейке в коридоре, можно сказать, отделались легким испугом. Мы между собой говорили в том духе, что «как было страшно». Но, увидев такое, поняли: ошибись на шаг, и с нами произошло бы то же самое. По коже опять пробежал холод. В тот момент действительно было страшно.