Я подумал и спросил:

— Почему вы мне доверяете?

Он чуть прищурился. Потом ответил:

— А почему бы, собственно, и нет? Ты хочешь того же, что и я. Зачем заставлять кого-то другого? Зачем платить деньги кому-то? Зачем брать в заложники родственников тех, кто по доброй воле не желает умирать? Когда есть такие, как ты. Готовые просто так убить себя и максимально возможное количество окружающих. Настоящий заряд не в этом чемодане. Настоящий заряд у тебя внутри. Смертельна не сама бомба, а сила ненависти, что приводит ее в действие. Твоя Сила, твоя Воля. Удачи тебе.

И он ушел, точнее — уехал на своем кресле. Я взял бумажку с телефоном, которую дал мне Рустам, поджег и бросил ее на блюдце. Некоторое время глядел, как она догорает. Словно умирал… Обратного пути не будет.

11:00, 10:59, 10:58, 10:57…

Павел показал Даниле на блюдце, стоящее на комоде. В нем лежали остатки того сгоревшего листка с телефоном.

— Ты спрашиваешь, есть ли что-то выше человека? — грустно сказал Павел. — С подвохом спрашиваешь, Данила. Знаешь, что я не отвечу «нет». А что назвать? Нечего. Не знаю я, что выше человека. И что с того?.. Что?! Бог отобрал у человека Волю, Силу. Кто он теперь, этот человек ? А я проявлю Волю, проявлю Силу, и если через это снизойдет Тьма, так тому и быть. Буду рад. Всадник так Всадник. Очень хорошо…

— Ты думаешь, Бог играет в кости? — Данила встал со своего стула и подошел к окну. — Нет, Бог только вкладывает их в руку человека. А дальше…

— Слушай, — прервал его Павел. — Вот мы сейчас умрем. Сейчас. Скажи мне правду, Данила. Ты ведь ненавидишь меня, да? Ненавидишь? Это тебе долг велит меня спасать. Овцу заблудшую… А так-то ведь ты не хочешь, просто у тебя роль… Да? Ну, скажи. Правду.

— Нет, не роль, — ответил Данила. — Просто ты самый несчастный.

— Да господи! — заорал Павел. — Что ты все заладил?! Несчастный! Несчастный! Это вы все несчастные! Вы! А у меня во! — и, вывернув руку, он ткнул указательным пальцем в шкаф. — У меня Сила! Моя Сила! Я самый счастливый! Я делаю то, что хочу! Я! Слышишь ты меня?! Слышишь?!

— Самый несчастный, — спокойно повторил Данила, словно и не слышал всех этих криков. — Паш, это же насколько нужно себя ненавидеть, чтобы не верить такой любви, какой тебя Олеся любила? Насколько считать себя ничтожеством, чтобы и мысли не допустить, что тебя могут любить, что ты нужен кому-то, что о тебе кто-то хочет заботиться, искренне хочет, что тебе сострадают, по-настоящему, сердцем. Как можно себя так ненавидеть, Паш?.. Вот в чем твой Ад. Твой.

— Замолчи! — кричал Павел.

08:00, 07:59, 07:58, 07:57…

Но Данила продолжал и продолжал говорить:

— «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными». Четвертый Всадник…

— Замолчи!

— Ты спрашиваешь — чего это я пришел тебя спасать? А потому что ты — человек, Паш. Понимаешь? Человек . А нет ничего выше человека, и не может быть. Потому что любовь — это человек, радость — это человек, красивый поступок — это тоже человек. И в каждом человеке — Свет. Понимаешь? В каждом воплощен Источник Света, весь целиком. Пусть лишь частицей, но целиком. В каждом. И в том, который запутался, и в том, что на самое дно упал, и в том, что проклинает всех и вся и Бога хулит. В каждом. И нельзя его потерять, понимаешь? Если же одну частицу Света не спасти, бросить, как же остальным быть? Как?.. Вот и будет Тьма.

— Замолчи! — кричал Павел сквозь слезы. — Я буду Сильным! Я докажу!

Он упал на пол и корчился, словно от боли, словно из него выходил этот Ад.

07:00, 06:59, 06:58, 06:57…

— Нет, Паша, нет. Не то, — тихо прошептал Данила, качая головой из стороны в сторону. — Ты пойми… Первая Печать — власть, а сильному власть не нужна. Так что это не сила, а слабость. Вторая Печать — эгоизм. А какая в нем сила? Эгоизм — это страх, как у всякого, кто сидит в своем замкнутом мирке. Это слабость. И третья Печать — зависть, тоже слабость. Где тут Сила, Паш? Где Воля? В каждой Печати слабость, а ты мне говоришь: четвертая — Сила, Воля? С чего бы, Паш?.. Слабость. Одна и только…

— Слабость?! — взревел Павел. — Ты хочешь сказать, что я — слабый ?! — пена брызнула у него изо рта. — Я — слабый?! Да?! Нет!!! Не смей так говорить! Я не слабый! Я сильный! Сильный!!! Я докажу!

06:00, 05:59, 05:58, 05:57…

Павел вскочил с пола и бросился к Даниле, схватил его за ворот и сунул ему кнопку от пульта — прямо в лицо.

— Видишь это, Данила?! Видишь?! — лицо Павла исказила ужасная судорога, глаза вылезали из орбит, руки тряслись. — Все еще жалеешь меня, Данила?! Сострадаешь сирому и убогому?! Да?! Слабый я?! Четвертая Печать?! Ну и пусть! Слышишь меня?! Пусть будет по-твоему! Пусть! Ты мне все про мой Ад рассказывал… Да?! Ну так и пойдем со мной! В мой Ад! Пойдем! Ты — сильный, я — слабый. И пойдем! Все вместе! Пять… Четыре… Три… Два…

4:00, 03:59, 03:58, 03:57…

— Паш, — Данила смотрел Павлу в глаза — без злобы, без страха, — ты пойми: слабость — это не отсутствие силы , слабость — это отсутствие доброты …

Павел замер. Напряженный, как сжатая стальная пружина. В руке кнопка от адской машины. И глаза… Глаза, полные слез. Глаза, глядящие в другие глаза. Душа, глядящаяся в другую душу.

— Прости… Прости меня… — помимо воли прошептали губы,

— Паш, открой дверь. Ладно?

— Дверь? — Павел недоуменно обернулся и посмотрел в сторону коридора. — Открыть?..

— Да.

03:00, 02:59, 02:58, 02:57…

На подкашивающихся ногах Павел послушно пошел к двери. С трудом повернул щеколду замка и…

02:00, 01:59, 01:58, 01:57…

На пороге стояла красивая молодая женщина. Волосы сбились, глаза красные от слез — любящие, несчастные и бесконечно счастливые. А на руках младенец — совсем маленький, крошечный…

— Олеся…

— Это — Павлик, — прошептала она, кусая потрескавшиеся губы. — Твой сын…

01:00, 00:59, 00:58, 00:57…

Люди Гаптена ворвались в квартиру, оттеснили Павла, Олесю, влетели в комнату и бросились к взрывателю.

— Справитесь? — тихо спросил Данила, внимательно разглядывая провода.

— Еще тридцать секунд! — весело подмигнул ему один из взрывотехников. — Бездна времени!

— Справимся, конечно, — спокойно подтвердил другой.

— Простая машинка, — деловито констатировал третий. — Можете быть спокойны.

Бригада занялась разминированием.

Данила вышел в коридор.

Павел протянул к малышу руки. Олеся, улыбаясь сквозь слезы, бережно передала его отцу.

Мы с Гаптеном стояли на лестничной площадке.

И вдруг Данила ощутил спиной чей-то взгляд. Он оглянулся.

Коридор вел в маленькую кухоньку… В дверном проеме стояла пожилая женщина. Длинные с проседью волосы зачесаны назад. Ситцевое платье, поверх него вязаная кофта.

— Я Пашина мама, — тихо сказала она.

— Вы все время были здесь?! — прошептал Данила.

Она улыбнулась:

— А куда я без него, — и кивнула в сторону сына.

— Мама… — обернулся Павел, держа на руках сына. — Смотри какой…

Его лицо было озарено светом, а глаза светились любовью.

00:03, 00:02, 00:01, 00:01…

Мы вернулись в Центр Гаптена. Данила был ни жив ни мертв. Его сразу напоили горячим чаем и отправили спать. А мне не спалось, да и Андрею с Гаптеном тоже. Мы все еще не могли прийти в себя после случившегося.

Когда Данила уехал к Павлу, а мы начали постепенно понимать, что происходит и в какой опасности оказался наш друг, было принято решение действовать по разным направлениям.

Андрей остался в Центре у Гаптена и сводил всю информацию из разных источников. Сам Гаптен руководил людьми, которые вывели жителей из дома, организовали оцепление, готовились к штурму… А я поехал за Олесей.