Джози насупилась, не зная, что делать дальше.

Дарби вздохнул, нагнулся и подхватил ее, тщательно оберегая светлые панталоны. Сестра, похоже, с прошлой недели еще выросла, если это возможно. Худая ножонка болталась в опасной близости от его паха.

Девочка смотрела прямо ему в глаза с таким видом, что Дарби стало неловко.

— Ты мой брат, Саймон, — объявила она.

— Мы оба прекрасно это знаем, — осторожно заметил Дарби, поворачивая голову к Генриетте. Почему она не спешит спасти его? И что это на него нашло, когда он взял девчонку на руки? Он терпеть не может детей. И вообще что он делает в детской?

— Я бедная сиротка…

— И это мне известно, — перебил он. Нижняя губка Джози задрожала.

— Зачем тебе мать? — бросил Саймон. — У тебя есть брат. Джози наморщила лоб, словно пытаясь определить, в чем тут разница. Лично он никакой разницы не видел.

— Прекрасно. Твоей матерью станет леди Генриетта. Ну, как это звучит?

Джози изогнулась, чтобы лучше видеть Генриетту, которая все еще сидела на табуретке, явно растерянная и сбитая с толку. Впрочем, Дарби так и не понял, чему тут удивляться. Вряд ли его объявление — новость для нее.

— Леди Генни облила меня водой, — напомнила Джози и, наклонившись к его уху, громко прошептала: — И я не уверена, что Аннабел так уж ее любит.

Дарби вспомнил о манере Аннабел целовать незнакомых женщин, называя их мамами.

— Аннабел привыкнет к ней, — пообещал он.

— Но она облила меня водой, Саймон. Неужели забыл?

— Ты это заслужила.

— Почему бы тебе не сделать моей мамой тетю Эсме? — продолжала шептать Джози. — Няня говорит, что у нее будет малыш. И тогда в детской будет новый младенец. Другой. Лучше. Которого не будет рвать каждую минуту!

Она бросила на сестру злобный взгляд. Но Аннабел, не обращая на нее внимания, ковыляла к брату. Девочка выглядела достаточно чистой, но кто ее знает? Его камердинер был убежден, что удалить с сапог пятна от рвоты почти невозможно, и был настроен крайне пессимистично по поводу каждого визита Дарби в детскую.

— Ну хорошо, — резко бросил он, ставя Джози на пол, — мне уже пора. Леди Генриетта, могу я поговорить с вами?

Генриетта неохотно последовала за ним. Дарби проводил ее вниз, в гостиную, а она все это время могла думать только о том, что волочит ногу сильнее обычного. Но он, словно не замечая этого, держал ее под руку. Не успели они войти в гостиную, как он бесцеремонно объявил:

— Я получил специальное разрешение. Поженимся, когда вы захотите.

Но с той минуты, как он вошел в детскую, Генриетта поняла, что не может пройти через это испытание.

Он слишком красив. Просто слишком. Как ожившая греческая статуя. А она — всего лишь маленькая хромая провинциалка. Взять хотя бы его скулы и впадины под ними… настоящее совершенство. Чересчур прекрасен, идеален во всем… Ни малейшего недостатка, не говоря уже о хромоте.

Ему нужно найти такую же безупречную, как он, жену. Жену, которая родит ему детей, таких же красивых и стройных.

Она села на диван, привычно выпрямила спину, игнорируя стреляющую боль в бедре. Зря она сегодня устроилась на табуретке, чтобы поиграть с Джози. Но боль неожиданно прояснила голову. Она инвалид. Он совершенно здоров. Уже один этот факт говорит сам за себя. Нужно отпустить его на свободу, чтобы он нашел себе достойную пару.

— Я собираюсь рассказать мачехе правду! — выпалила она, не вдаваясь в подробности еще и потому, что в голосе звучало почти неприличное раздражение.

Но он, казалось, ничего не замечал.

— Буду очень рад, если моя будущая теща не станет рычать на меня при каждой встрече.

— Вы не так поняли. Я скажу ей правду, и тогда у вас не останется причин жениться на мне.

Брови Дарби сошлись.

— Но мы обо всем договорились. Я получил разрешение на брак. Почему вы отказываетесь от своего слова, леди Генриетта?

— Потому что вы такого не заслужили.

Он стоял в последних лучах заходящего солнца, лившихся в окно. Генриетта не хотела думать о его красоте. Честное слово, не хотела. Этот человек не для нее. Пусть возвращается в Лондон и найдет ту, кто ему подойдет лучше.

— Не могу понять, что вы имеете в виду, — заметил он, поднимая свою трость и изучая набалдашник, очевидно, в поисках царапин. Но набалдашник, как и все в его туалете, был безупречным.

— Мы друг другу не подходим.

— А я верю, что все будет хорошо.

Что она могла сказать на это? Она промолчала. Дарби снова обратился к ней. Ничего не скажешь, образец истинного самообладания.

— Вы заключили сделку, Генриетта. И я ожидаю выполнения всех условий с вашей стороны, — объявил он и, подняв глаза к потолку, добавил: — Эти маленькие создания ваши с того дня, как мы протараторим свои обеты. Вы сказали, что желаете их получить. Так оно и будет.

— Но вы когда-нибудь захотите иметь собственных детей.

— Об этом предоставьте судить мне. Я решил, что мне больше подходят предложенные вами отношения. И думаю, мы оба только выиграем от этого. Невзирая на общее мнение, мои сестры совсем мне небезразличны.

Он нерешительно замолчал.

— Я это вижу.

— Полагаю, нам придется учиться быть откровенными друг с другом, — заметил Дарби. — Моя мать была чертовски вспыльчива. Могла взорваться, как петарда. Особенно много злословили о скандале, устроенном на ужине в Бакстоне, где присутствовал сам регент.

Дарби помедлил, словно был уверен, что она должна помнить о том случае.

Генриетта вопросительно уставилась на него, стараясь не выказывать чрезмерного любопытства.

— Она швырнула ломоть ростбифа через стол прямо в моего отца. К сожалению, перед этим она успела намазать мясо хреном, — бесстрастно продолжал Дарби. — Кусочки хрена попали в правый глаз человека по имени Коул, младшего сына архиепископа Коула. На некоторое время его зрение сильно ухудшилось.

— Вот как, — пробормотала Генриетта. Он ритмично раскачивался на каблуках.

— Видите ли, я до сих пор не понимаю, как можно было жить с такой склочной особой, как моя мать. Она была абсолютно несдержанным человеком и бесцеремонно швырялась всем, что ей попадет под руку. Но, как ни странно, это ничуть не волновало моего отца, поскольку вскоре после ее смерти он женился на столь же сварливой женщине с удивительно сильными руками. Последнее Рождество в жизни моей мачехи прошло на редкость весело: она потешила свой нрав, швырнув супницей в викария. Поэтому я несколько тревожусь за Джози. Она, похоже, унаследовала материнский темперамент.

Генриетта тяжело вздохнула.

— Но, сэр, ведь именно я окатила водой Джози. Сомневаюсь, что смогу внушить кому-то принципы послушания.

— Напротив! Вы без труда умеете владеть собой. И можете просто внушить Джози необходимость добиваться цели более цивилизованными способами. Взять хотя бы ваш грациозный обморок за ужином.

От его медленной улыбки у нее, казалось, расплавились все внутренности.

Генриетта вспыхнула.

— В тот момент это казалось вполне уместным.

— Вот и обучите Джози кое-каким, по возможности бесшумным, приемам. Буду безмерно благодарен, если придется слышать фразу «бедная сиротка» не более одного-двух раз в год.

— Придется попробовать.

К счастью, Бартоломью Батт только что опубликовал новую книгу, и Генриетта собиралась заказать ее в ближайшее время. Возможно, там она найдет какие-то советы относительно чрезмерной вспыльчивости детей.

— Вот и прекрасно.

Его лицо прояснилось так молниеносно, что Генриетта неожиданно для себя задалась вопросом, так ли он равнодушен, как желает показать.

— Вы вполне уверены, что желаете жениться на мне, мистер Дарби? По-моему, это нечестно по отношению к вам. Выходя за вас замуж, я получаю детей. Но при этом совершенно уверена, что вам по силам нанять хорошую няню или гувернантку, которая сумеет научить ваших сестер приличным манерам, и при этом гораздо быстрее и лучше, чем я, — пробормотала она, опустив глаза. — У меня тоже характер не из легких.