— Ты нужна мне гораздо больше, чем я тебе, — пролепетал Сорен.

— Что за енотий помет!!!

Сорен просто ушам не поверил. Гильфи поразила его уже в который раз. Такие слова были одним из самых грязных, запретных ругательств, за которые родители строго наказывали маленьких совят.

Однажды Клудд получил от матери хорошую взбучку, когда миссис Плитивер пожаловалась на то, что он крикнул: «енотий помет!» — в ответ на ее просьбу прекратить дразнить маленькую Эглантину.

— Сорен, разве не ты догадался, что они оболванивают нас, заставляя снова и снова повторять собственные имена? Это была блестящая мысль!

— Зато ты первой догадалась о лунном облучении. Я об этом и знать не знал.

— Я просто знала то, чего не знал ты. Знать — это одно, а думать — совсем другое. Будь ты постарше и живи в пустыне, ты бы не хуже меня все знал про луну. Но сейчас я не об этом. Слушай, что я выведала, — понизила голос Гильфи. — Когда тебя унесли, я сделала очень важное открытие. Это было уже за пределами Погадника…

Гильфи огляделась по сторонам и негромко продолжила свой рассказ.

Слабый лунный свет начал медленно расползаться над темным горизонтом…

— Мне поручили сходить к сборщикам погадок и сообщить им, что нам нужны новые подносы. Номер 47-2 указала мне путь к Большой Трещине. Это оказалось совсем близко. Большая Трещина бежит вверх по одной из стен Погадника. Мне было велено войти в разлом, найти других совят, которые вереницей идут в хранилища, и присоединиться к ним. Я так и сделала.

Гильфи так хорошо рассказывала, что Сорен будто наяву видел каждый поворот каменной тропки, ведущей в сердце скалы.

— От большой расщелины ответвлялось множество более мелких трещин, из которых время от времени доносились какие-то голоса. Самое интересное, что никто из совят, за которыми я шла, не обращал внимания ни на ходы, ни на голоса. Такое впечатление, что они все ослепли и оглохли! Хотя, может быть, они так часто там ходят, что уже перестали удивляться… Но я-то очутилась в подземелье впервые, поэтому вертела головой изо всех сил и заметила в одном месте кусочек неба. Это было так красиво! Небо голубым ручейком струилось у меня над головой, но вдруг стало низким низким. Понимаешь, Сорен, — Гильфи замолчала и ненадолго задумалась. — С тех пор как мы здесь очутились, меня не оставляет чувство, что Академия Сант-Эголиус находится в каньоне на самом дне глубокой горной долины. Отвесные стены превращают его в отличную тюрьму. Но в этой расщелине я вдруг поняла, что мы находимся гораздо выше. Рядом с небом.

— Рядом с небом, — тихо повторил Сорен. Когда-то он тоже обитал рядом с небом, на высокой-высокой ели, в дупле, устланном мягким пухом, который родители нащипали со своих грудок. В ту далекую пору его каждый день окружало небо. Синева дня и чернота ночи были совсем рядом — крылом подать. Не удивительно, что маленьким совятам так часто кажется, что они могут летать, хотя их время еще не пришло. Небо живет в сердце каждой совы, а совы живут в небе.

— Я решила, что на обратном пути в Погадник постараюсь получше приглядеться к этому месту, — продолжала Гильфи. — Пойду помедленнее и буду смотреть в оба. Но потом вспомнила о нашем Грандиозном Плане. Может быть, попробовать шагать на месте? Чем не возможность проверить его в действии! Если кто-нибудь заметит, так лучше пусть это произойдет в каменной трещине, где я не заметила ни одного охранника. — Гильфи возбужденно сверкнула глазами и сделала паузу, давая Сорену возможность убедиться в правильности своих рассуждений.

— Ну вот, на обратном пути я так и сделала. И никто ничего не заметил! Совята просто обошли меня, словно я была каким-нибудь камнем. А потом случилось нечто особенное. Один совенок запнулся и остановился рядом со мной. Кажется, его звали Снежок… Так вот, этот Снежок уставился на меня, и я подумала: «Все пропало!» Тогда я сделала вид, будто любуюсь видом; показываю ему крылом на трещину в потолке и говорю, как дурочка: «Ах, какое небо!» А Снежок захлопал глазами, как настоящий лунатик, и глаза у него при этом были пустые-пустые, как у совят, когда, маршируя, они выкрикивают свои имена.

Гильфи остановилась перевести дух, и Сорен понял, что сейчас она скажет что-то очень важное. Так оно и оказалось.

— Я поняла, что для большинства совят многие слова больше не имеют смысла. Не только имена, но и другие слова, понимаешь? Можешь представить себе сову, которая не знает, что такое небо?

Сорен зажмурился. Нет, это просто невозможно! Или все-таки возможно? Он вспомнил, как Тетушка Финни говорила про совят, не предназначенных к полету. Тут все не так просто…

— Этот совенок не понимал смысла этого слова или вообще не знал, что такое небо? — осторожно поинтересовался он.

Гильфи растерянно моргнула. Что ни говори, а этот Сорен поразительно умен!

А Сорен тем временем продолжал:

— Миссис Плитивер — помнишь, я рассказывал тебе про нашу домашнюю змею, так вот, она хоть и слепая, но знает про небо. Она говорила, что все змеи — слепые и зрячие, называют небо «Тамо», потому что оно очень-очень далеко. Небо для змей выше и дальше всего на свете, вот почему миссис Плитивер очень гордилась тем, что живет в нашей семье, ведь так она чувствует себя ближе к «Тамо».

— Нет, Сорен, мне кажется, тот совенок был на всю голову облученный. Он не просто не понимал смысла слова, но даже не представлял, что такое небо.

— Какой ужас, — прошептал Сорен.

— Ужас, конечно, но зато это облегчает нам путь к спасению.

Что, если надзиратели сами облучены и не понимают смысл слов? Но я хотела рассказать о другом.

— О чем?

— Ты помнишь, я говорила тебе о множестве боковых проходов и ответвлений? Так вот, один из таких проходов охраняла сова, которая сразу показалась мне знакомой. До сих пор не могу понять, почему я сразу его не узнала! Это был Бормотт, тот самый мохноногий сыч, который меня схватил. Я много думала о нем. Помнишь, как во время нашего полета он сказал, что не знает, стоит ли заниматься этим делом? А вторая сова, которая тащила тебя, еще сказала, что у него будут неприятности, узнай о его словах Ищейке.

— Да, — медленно ответил Сорен. Он не понимал, куда клонит Гильфи.

— Мне кажется, что Бормотт не оболванен окончательно и безвозвратно и может нам пригодиться.

— Постой! Сначала ты сказала, что нам выгодно всеобщее помешательство, а теперь говоришь, что Бормотт, который, возможно, не совсем лунатик, тоже может пригодиться?

— Ну как же ты не понимаешь? Бормотт может быть одним из нас! Может, он только притворяется помешанным, как и мы с тобой. Честно говоря, я почти уверена в этом!

— Почему?

— Потому что я все-таки пробралась в этот боковой туннель и узнала, что он там охраняет.

— Неужели?

— Ну да! А ты ведь понимаешь, как здесь сложно что-нибудь разузнать, не задавая вопросов?

— Еще бы! — поежился Сорен.

— Пару раз я едва-едва удержалась от вопроса, и мне показалось, что Бормотт это понял.

— Ну и что ты разузнала?

— Ты когда-нибудь слышал о книгах?

— Конечно! — возмущенно распушился Сорен. — Жизнь амбарных сов с давних времен связана с книгами! — Именно так утверждали его родители, доставая из дупла пару книг, чтобы прочесть их детям. — Тем более что многие сипухи издавна жили в церквях. У моих родителей, например, есть книга псалмов.

— Псалмов? — с уважением переспросила Гильфи. — А что это такое?

— Кажется, это что-то вроде песен, — смущенно ответил Сорен. Честно говоря, ему довелось услышать не так много псалмов. Но когда мама читала ту книгу, ему казалось, будто она скорее поет, чем говорит. — Но при чем тут книги? Лучше скажи, что тебе удалось выяснить про Бормотта.

— Он охраняет книгохранилище. Это место называется Библиотека. Ты когда-нибудь слышал такое слово?

— Никогда. Как тебе удалось все это выяснить? Ты ведь, наверняка, не задала ему ни одного вопроса?