— Осталось после линьки? — деловито поинтересовался Сорен. Он тоже линял, когда потерял свой первый пушок. Тогда родители устроили ему церемонию Первой Линьки, а мама спрятала на память несколько его детских пушинок.

— Никакая это не линька! Я сама выщипала себе перья.

— Сама себя ощипала? — в ужасе пробормотали Сорен и Гильфи.

— Ну да, — рассмеялась Гортензия, и ее веселое чуррр показалось друзьям самым приятным звуком, который они слышали в Сант-Эголиусе. — Надеюсь, вы не забыли, что я НПП? — лукаво подмигнула она.

— Не Предназначена для Полетов, — тихо прошептал Сорен.

— Разумеется, секретность тоже сыграла свою роль, но вообще-то я не летаю из-за задержки оперения. Так что я добровольно.

— Что добровольно?

— Пришла сюда. Чтобы выяснить, что тут творится. Понимаете, наше лесное королевство Амбала особенно пострадало от патрулей Сант-Эголиуса. Мы потеряли огромное количество яиц и новорожденных совят. Нужно было что-то делать. Кто-то должен был пожертвовать собой. Одна из храбрейших наших сов полетела следом за патрульными и обнаружила на дне глубокого каньона этот каменный лабиринт. Во имя этого открытия она пожертвовала собственным яйцом, которое похитили разбойники Сант-Эголиуса.

Я тоже решила помочь общему делу. Я рано поняла, что из-за задержки оперения меня вряд ли ждет нормальная совиная жизнь. Даже когда перья мои все-таки появились, толку от них почти не было. Я так и не смогла по-настоящему летать: ни силы, ни размаха — так, жалкое трепыхание. Я с трудом могу перелететь с одного дерева на другое. Какому самцу нужна такая убогая подруга? Какая из меня мать, если я не могу охотиться и никогда не сумею научить летать своих деток?

Что мне оставалось делать? Моей судьбой было превратиться в никчемную сову-одиночку, которая живет в вонючем, кишащем червями дупле у самых корней дерева и кормится подачками сердобольных родичей. Сама мысль о таком существовании мне была ненавистна. Я не желала становиться никому ненужной приживалкой, не хотела, чтобы родители заставляли своих птенцов навещать меня из жалости!

И тогда я приняла решение. Если мне не суждено жить нормальной жизнью, я могу использовать свое уродство на благо общего дела! Я решила отправиться в Академию Сант-Эголиус и сделать все возможное, чтобы помешать осуществлению кровожадных планов по захвату совиного мира. Вы ведь уже догадались, к чему они здесь стремятся?

Сорен и Гильфи молча кивнули.

— Яйца стали частью моего плана. Я делаю все, что в моих силах. За время моего пребывания в Сант-Эголиусе мне удалось спасти более двадцати яиц. В этом деле на помощь нам пришли гигантские белоголовые орлы. Они единственные птицы, которые могут беспрепятственно подлетать к этому страшному месту. Трещины в скалах издавна служат местом их гнездовья, поэтому орлы отлично ориентируются в горах. Не говоря уже о том, что здешние совы их до смерти боятся. Видели шрам на крыле у Виззг? Это отметина от орлиных когтей.

— Но как же ты здесь очутилась, если не умеешь летать? — не понял Сорен.

— Затяжной перелет, — ответила Гортензия.

— Какой перелет? — хором переспросили совята.

— Затяжной. Чтобы такой совершить, надо было дождаться особенно пасмурного, хмурого дня. Я заранее выщипала себе перья, чтобы походить на настоящего совенка, — при этих словах Сорен невольно поморщился. — Затем две большие полярные совы, оперение которых превосходно сливается с облаками, перенесли меня на камни перед самым входом в каньон Сант-Эголиус. Там есть небольшая рощица с мшистой землей. Кстати, именно там добывается мох, которым выстланы наши гнезда. Вот в этом пустынном месте полярные совы и оставили меня в тот далекий пасмурный день.

— И ты в одиночку спасла целых двадцать яиц?

— Да. И сейчас в моей родной Амбале обо мне складывают легенды. Жалкая сова, о которой никто слова доброго не сказал, стала героиней сказок и преданий! — без тени былого смирения проговорила Гортензия.

— Но послушай, — перебил ее Сорен, — нельзя жить только этим! Ты же не можешь навсегда остаться в Сант-Эголиусе.

— Орлы обещали по первой просьбе забрать меня отсюда. Но я каждый раз говорю — нет-нет, сначала спасем еще несколько яиц, а потом еще… Я просто помешалась на этом.

— Но ведь ты смертельно рискуешь, — прошептала Гильфи.

— Все добрые дела требуют риска, — печально ответила Гортензия. — А это по-настоящему доброе дело.

— Слушай, мы хотим улететь отсюда. Хочешь с нами? — предложил Сорен.

— Каким образом? Я ведь не умею летать. Как и вы, кстати.

— Мы научимся! — горячо заверил ее Сорен.

— Вот и славно, — негромко ответила Гортензия, и что-то в ее голосе заставило Сорена с Гильфи невольно поежиться. Видимо, неясыть и сама поняла, что напугала совят, потому что быстро сменила тон и гораздо веселее произнесла: — Выше клювы! Не сомневаюсь, у вас все получится! У кого есть крылья, тот найдет выход. Дайте-ка мне взглянуть на ваши!

Сорен и Гильфи с гордостью развернули перед ней свои крылья.

— Прелестно, — прошептала Гортензия. — Сорен, у тебя уже показались кроющие перья. И первостепенные маховые тоже хороши. Будешь отлично парить, никакие воздушные ямы тебе не страшны. Бородки у вас обоих пока мягкие, но ничего, скоро затвердеют. Я вижу, что вы оба будете прекрасно летать.

— А можно посмотреть на орлов, когда они прилетят за яйцом? — спросил Сорен.

— Я даже не знаю… Они прилетают перед самым рассветом.

— Я вызовусь отработать две смены подряд и приду, — быстро сообразила Гильфи. — А ты, Сорен, выпроси для себя дополнительный перерыв.

— Номер 39-2 прибыл для выполнения обязанностей наседки! — на редкость крупный амбарный совенок просунул голову в гнездо. Сорен встал с насиженного места, спустился вниз и отправился на поиски Гильфи. Он нагнал ее на ведущей к вершине каменистой тропинке.

— Знаешь, что я подумал? — прокричал он, сражаясь с ветром, который пытался сдуть их вниз со склона. — Когда мы научимся летать, эта скала послужит нам отличной стартовой площадкой. Здесь всегда такой славный ветерок, так и подбрасывает в воздух!

Когда они взобрались наверх, Гортензия уже вытащила яйцо из гнезда и катила его на край скалы.

— Можно тебе помочь? — спросил Сорен.

— Спасибо, но лучше не надо. Чем меньше птиц прикасалось к яйцу, тем проще будет потом, когда птенчику придет время выбираться на свет.

— А вот и орлица! — воскликнула Гортензия. — Сегодня она снова одна, без друга. Наверное, у него какие-то дела. У меня каждый раз сердце замирает при виде этих крыльев! — восхищенно призналась она. — Потрясающее зрелище, правда?

Сорен увидел, как из сероватой предрассветной дымки вынырнула белоснежная голова, показавшаяся ему ярче самой яркой звезды. Исполинский размах могучих крыльев повергал в трепет. Сорен оцепенел. Настолько оцепенел, что не услышал встревоженного шипения Гильфи и очнулся только тогда, когда подруга пребольно клюнула его в лапу.

— Сорен, шевелись! Кто-то идет по тропинке!

Теперь Сорен и сам услышал шаги. Гильфи юркнула в узкую щель — чересчур узкую для такого упитанного амбарного совенка, как Сорен.

— Лезь! Да лезь же скорее! Мы съежимся и уместимся. Не бойся, дальше тут посвободнее, — отчаянно причитала Гильфи, а Сорен словно прирос когтями к камням от страха.

Когда совы пугаются, перья у них плотно прилегают к телу, так что птица на глазах «худеет». Именно это и произошло с Сореном. Охваченный ужасом, он сжался и протиснулся в щель, которая, к счастью, действительно расширялась в глубину.

«Только бы ненароком не задавить Гильфи!» — подумал он.

Затаив дыхание от страха, совята смотрели на то, что происходило у них перед глазами.

— Номер 12-8! — оглушительный визг прорезал ночные небеса.

Великий Глаукс! Это же Виззг и Ищейке, а с ними Джатт с Джуттом! И Тетушка тоже здесь!

Тетушка Финни от ярости так распушилась, что стала казаться вдвое больше. Желтые глаза ее теперь не были добрыми, они сверкали жестким металлическим блеском.