Через несколько минут из дома Клементов вышла черноволосая молодая женщина, выглядевшая истинной аргентинкой. Кенет и Лобинский повторили ей свою версию. Оказалось, что молодая женщина не живет здесь, а приехала к свекрови, но она точно знает – домик не продается. Кенет сфотографировал миникамерой домик и миловидную невестку Клементов. Ей можно было дать не больше двадцати двух лет.

Лобинский спросил у нее, как называется боковая улочка. У них, дескать, уже есть участки в зтом районе, но они не знают, где именно. Адвокат поинтересовался, не может ли она позвать свою свекровь, но та ответила, что «мама» не говорит по-испански.

После этого невестка сама начала задавать вопросы: какую компанию они представляют и что за предприятие они собираются строить? Когда она услышала, что гости разговаривают между собой по-английски, то перешла на этот язык, и Кенет стал опасаться, как бы она не раскрыла обман. Невестка Клементов стала отговаривать их от затеи: в этом районе нет электричества и водопровода, а зимой во время дождей тут разливается целое море, да и старики не будут продавать дом.

После обеда Кенет дважды прошел мимо домика. Жалюзи на окнах не были опущены, но из дома никто не выходил.

Вечером Кенет дал Лобинскому новое задание: узнать с помощью одного из сыскных бюро все возможные сведения о Николасе Эйхмане, адрес которого уже был известен.

17 марта Кенет и Лобинский в шесть утра уже были на месте. Они укрылись в роще, приблизительно в ста пятидесяти метрах от объекта наблюдения. В 7:15 из дома вышел молодой парень и направился к киоску. До 8:25 никто вблизи домика не появился, затем наблюдателям помешал какой-то человек, направившийся к роще.

Тогда Кенет и Лобинский пошли в местное самоуправление. Чиновник разочаровал их: записи о приобретении участка кем-либо в интересующей их местности нет. Дело в том, что никто тут строить не решается: здесь зимой стоит вода, поэтому район считается бросовым. Отважившиеся поселиться строят без разрешения и налоги не платят.

В юридическом отделе муниципалитета ничего нового к этому ответу не добавили.

Посовещавшись, они решили, что только в компании, размечавшей район под строительство, можно найти какие-либо записи о владельцах домов. И неплохо бы заполучить тот сарай, что возле дома. Лобинскому предстояло с помощью частных сыщиков выяснить, нельзя ли с ходу купить сарайчик, в котором жила толстуха. Вероятно, им удастся купить сарай без труда и недорого. Из него будет удобно вести наблюдения, да и никто не помешает в момент захвата Эйхмана.

18 марта Кенет купил бинокль ночного видения и перед обедом в очередной раз проехал мимо домика Клементов. Удалось разглядеть маленького мальчика, которому могло быть лет пять, не больше, и хозяйку, но со спины. Была она полная, черноволосая, среднего роста в дешевом ситцевом платье.

После обеда Кенет встретился с Лобинским в кафе. Судя по улыбке и нетерпению адвоката, он добыл важные новости. Оказывается, бросовая земля действительно принадлежала некой фирме, и Лобинский получил подробную справку об участке номер четырнадцать: он был записан на имя Вероники-Каталины Либель де Фихман, проживающей по улице Чакобуко, №4261, в Оливосе.

Фамилия Фихман не меняла дела – при записи могли напутать или покупательница намеренно исказила свою фамилию. Важно было другое: если жена Эйхмана сейчас подписывалась Либель де Эйхман (или Фихман), то это могло означать только одно: фрау Вера вышла замуж вторично за собственного мужа. А поскольку, дом записан на ее имя, значит, хозяин предпочитает держаться в тени.

Вечером Кенет получил тому еще одно подтверждение. Корнфельд выяснял, кто из жителей Оливоса занесен в списки избирателей. Это было просто сделать, потому что в стране намечались выборы и списки обновляли. Для большей достоверности Корнфельд проверил списки в местном муниципалитете и в бюро одной из крупных партий. Фамилии Клемент, Либель или Эйхман не значилось ни в одном из них.

В тот же вечер Кенет передал в Израиль: «Жена Эйхмана идентифицирована окончательно. Сфотографировали дом, в котором живут Клементы-Эйхманы. Посылаю вам фото. На расстоянии двадцати метров от дома Клементов стоит маленький домишко, скорее даже сарай. Возможно, мы приобретем его. Оценочно это обойдется в тысячу долларов. Если вы одобрите, куплю сарай, не вызывая подозрений».

Однако визиты в Сан-Фернандо становились опасными. Приходилось менять машины как можно чаще, чтобы они не примелькались. 19 марта Кенет попросил Корнфельдов арендовать какую-либо американскую машину. Это оказалось не так просто, но все же удалось.

На сей раз он совершил прогулку вокруг дома Клементов с Эдой Корнфельд. Проезжая мимо второй раз, примерно в 14:00, они увидели во дворе мужчину среднего роста с высоким лбом и лысеющей головой, снимавшего белье с веревки. Кенет попытался его сфотографировать, но не успел: мужчина вошел в дом.

Кенет не сомневался, что видел Эйхмана. Сходство мужчины со старыми фотографиями Эйхмана и его описанием было очевидно. К тому же он снимал белье с веревки, а из этого следовало, что он живет в доме и не оказался тут случайно. Видимо, он вернулся из Тукумана ко дню серебряной свадьбы.

Вечером Кенет отправил в Израиль еще одну депешу:

«Сегодня в доме Веры Эйхман заметили мужчину, похожего на Эйхмана.

Я уже извещал вас, что жду возвращения Рикардо Клемента – Адольфа Эйхмана домой к его серебряной свадьбе, которая должна праздноваться послезавтра.

Клемент вернулся к предполагаемому сроку, у меня нет сомнений, что это и есть Адольф Эйхман.

Считаю, что в следующий вторник Клемент вернется на работу в районе Тукумана. Поеду за ним, хотя и предполагаю, что обнаружить его там будет непросто.

Считаю полезным как можно раньше вернуться в Израиль – для отчета и продолжения операции».

Депеша убедила меня в том, что надо действовать быстро и решительно. С теми людьми, которые были в распоряжении Кенета, он не мог долго продолжать наблюдение, не разоблачив себя, а малейшая неосторожность Кенета спугнет Эйхмана. И хотя у нас еще не было стопроцентной уверенности в том, что Клемент – это Эйхман, я решил приготовить все к завершению операции. Не исключено, что окончательно опознать задержанного придется по ходу дела. В этом был определенный риск, но он казался мне оправданным, даже обязательным.

Я пригласил Ашера Кедема и сказал ему, что дело, о котором мы беседовали в декабре 1959 года, может стать актуальным в ближайшее время. Ашер намеревался поехать за границу для покупки новых самолетов для своей компании, но выразил готовность отказаться от поездки, если понадобится. Я не собирался срывать его командировку и сказал, что в случае необходимости найду его при помощи Дана Авнера, занимавшего высокий пост в той же авиакомпании и готового содействовать нам во всем.

В воскресное утро 20 марта Кенет выехал в Сан-Фернандо в старом автофургоне (тендере), накрытом тентом. За рулем сидел Примо. Они дважды проехали мимо дома Клементов, и Кенет сфотографировал строение с разных сторон. Затем они поставили машину в ста пятидесяти метрах от дома и в пятидесяти – от киоска. Примо пошел к киоску купить бутерброд, а Кенет из-под брезентового тента разглядывал дом в бинокль. Ребенок играл во дворе, взрослых не было видно. Но в 11:45 со стороны шоссе появился тот мужчина, которого Кенет видел днем раньше. Он был одет с претензией на элегантность: светло-коричневые брюки, серый пиджак, галстук и коричневые ботинки. Теперь Кенет внимательнее разглядел его: ростом метр семьдесят, на три четверти головы лыс, остатки шевелюры – темного цвета, нос большой, лоб широкий, очки, походка неторопливая.

Он не вошел в дом, а обошел кругом, пригнулся, чтобы пройти под проволокой, обозначавшей границу участка, и очутился во дворе. Остановился возле ребенка, сказал ему несколько слов, погладил по голове и поправил одежду. Затем поднялся на крыльцо, отгоняя мух газетой, и собрался открыть дверь, но полная женщина, которую Кенет уже видел, опередила его.