– Не испытывает ли он вас? – продолжала миссис Хокинг. – Мужчины часто предъявляют к себе слишком высокие требования. Незаурядным мужчинам нужны женщины, способные выдерживать тяжелые испытания.
– Да, он постоянно испытывает меня, – прошептала Джиллиан. – Он заставляет меня сомневаться во всем, во что я до сих пор верила, заставляет меня по-новому взглянуть на свою жизнь, и я не уверена, что мне нравится то, что я вижу. Как будто я жила с шорами на глазах, миссис Хокинг, и видела только то, что меня не могло испугать, а заодно делала вид, что жестокой действительности не существует.
– Какой злодей! – с улыбкой заметила миссис Хокинг. – Но при этом он заставляет вас почувствовать себя живой. Ваша мать порадовалась бы за вас.
Джиллиан вспомнила, что ее мать и миссис Хокинг были знакомы еще в Лондоне, и это укрепило ее в принятых однажды решениях: никого никогда не любить, никогда не показывать свою слабость, никогда не показывать человеку, что он тебе дорог.
Она помнила те далекие дни, которые последовали за маминой смертью, настолько живо, как будто все произошло совсем недавно. Стоя на коленях перед стулом, где сидела миссис Хокинг, Джиллиан на какой-то миг ощутила себя раздавленной горем маленькой девочкой, рассчитывавшей на отца, который сам был слишком потрясен потерей, чтобы утешить и поддержать дочь.
Со смертью матери все прекратилось: учеба в школе, посещения друзей, нежные объятия и сказки перед сном. Джиллиан некому было излить свое чувство вины за то, что она упросила мать пойти с ней на спектакль, который ставили в небезопасной части города. Некому было выслушать Джиллиан и снять с ее души вину за то, что она убежала домой и спряталась под кровать, когда ее мать истекала кровью в лондонской канаве.
Ее отец забылся, с головой погрузившись в работу. У шестилетней девочки не было работы, и, предоставленная самой себе, она пришла к выводу, что никогда не позволит себе полюбить, только в этом случае ее мир не будет разрушен. Если она тихо затаится дома, с ней не случится ничего плохого. Именно эти уроки, полученные в детстве, сформировали ее как женщину.
Камерон собирается уходить. Независимо от того, прогонит она его или согласится осуществить его план, он собирается уйти, и это произойдет совсем скоро.
Любить Камерона, открыть ему свое сердце – значит, обречь себя на пустую жизнь и страдать от душевных мук. Именно этого она поклялась не допустить.
– Я не могу так рисковать, – прошептала Джиллиан. – Даже если мне удастся убедить его остаться немного дольше, он все равно уйдет, как только король будет в безопасности. Он дал слово. Самое большее – еще две недели, миссис Хокинг, и я потеряю его.
– Ах вот как! Тогда понятно, почему он не может объясниться. Только подлец соблазнил бы вас и покинул, предоставив одной справляться с последствиями. Я уже говорила, что мужчины – существа тупоголовые: они принимают благородные позы, когда гораздо нужнее нежные прикосновения и поцелуи.
Выражение лица миссис Хокинг изменилось, и Джиллиан предположила, что ей вспомнилось время, о котором они никогда не говорили.
– Поверьте мне, дорогая, если вы позволите своим страхам и сомнениям разлучить вас с ним, то об этом будете жалеть всю жизнь. Вы будете до конца жизни смаковать каждый миг, проведенный с любимым, и в то же время жалеть о том, что у вас не хватило мужества добиться желаемого.
– Его уход причинит мне боль.
– Только мертвые не чувствуют боли. К тому же боль гораздо приятнее вечного оцепенения.
Вошла Роза с подносом в руках. Миссис Хокинг подошла к буфету и с завидным спокойствием начала разливать по кружкам дымящееся вино. Джиллиан в это время, сражалась с предубеждениями, которые до сих пор служили ей верой и правдой.
– Ваш молодой человек любит горячее вино? – спросила миссис Хокинг, протягивая ей кружку.
Джиллиан чувствовала на себе любопытный взгляд молодой служанки. Возможно, он означал презрительное: «Кто может ухаживать за этой старой девой?» И тут же Джиллиан представила себе Камерона, его красивое лицо, склоненное к ней, его улыбку, от которой замирает сердце, и его дыхание, щекочущее кожу…
Она могла ясно увидеть каждый дюйм его тела, хотя почти ничего о нем не знала, даже не знала, любит ли он горячее вино.
– Он обычно пьет воду, – тихо сказала Джиллиан, чувствуя себя ужасно виноватой.
– Это прекрасно для пищеварения, – одобрительно заметила миссис Хокинг.
Роза наконец покинула комнату и притворила за собой дверь, оставляя Джиллиан и миссис Хокинг наедине. Теперь они опять могли говорить свободно.
– Вы должны на что-то решиться. – Миссис Хокинг выразительно посмотрела на Джиллиан. – Судя потому, что вы мне сказали, он предоставил вам право сделать выбор. Редкий мужчина дает своей женщине такую власть.
Его женщина. Она, Джиллиан Боуэн, женщина Камерона!
– Как вы думаете, миссис Хокинг: если я предложу ему остаться, поймет ли он, что я предлагаю больше, чем мое умение управлять фургоном?
– Должен понять, если ему удалось разобраться в вашем характере. Однако не забывайте, что это мужчина, который хочет спасти вас для вашего же блага. По всей видимости, ему отчаянно хочется принять то, что вы предлагаете, но он отказывается из ложного чувства чести и долга. Теперь только от вас будет зависеть, убедите ли вы его в том, что хотите пойти на риск.
Желание рисковать после постоянного стремления избегать всяческого риска. Что-то похожее на ужас охватило Джиллиан, и сильнее этого ужаса была только мука от мысли, что она никогда больше не увидит Камерона.
Тихо пробили часы в гостиной, и Джиллиан чуть не пролила вино.
– Пора!
– Вы спешите на свидание, мисс Боуэн? – На лице миссис Хокинг появилась заговорщическая улыбка. – Думаю, у вас еще есть немного времени.
Неожиданно Джиллиан наклонилась и легким поцелуем коснулась лба пожилой женщины. От этого поцелуя что-то смягчилось у нее внутри, а на лице ее опытной подруги появилось выражение удовольствия и удивления одновременно. Джиллиан поняла, что ей следовало еще несколько лет назад сделать шаг навстречу этой женщине, чтобы углубить их дружбу, так же как следовало попытаться завоевать доверие крестьян, вместо того чтобы дурачить их, заставляя думать, что ее отец все еще работает. Как все просто. И все-таки она была парализована страхом, боялась пытаться что-либо изменить.
Так было до тех пор, пока Камерон не спровоцировал ее. Теперь от нее зависело, решится ли она на большее.
– Давайте наслаждаться вином, но я также буду следить за временем, – сказала Джиллиан. – Я не хочу опоздать на самое важное свидание в моей жизни.
В лагере чувствовалось напряжение, поэтому никто не решался зажечь огонь; было слышно лишь редкое шарканье ног и шумное дыхание мужчин, знающих, что все идет не так, как надо. Камерон осторожно продвигался между деревьями, не зная, чем окажется темная глыба на тропинке: валуном или сидящим в темноте на корточках человеком.
– Это вы, Делакорт? – Тихий оклик раздался откуда-то из-за дерева. Не было сомнений в том, кому принадлежал столь властный голос.
– Сэр! – Камерон узнал лорда Харрингтона. Его присутствие означало, что дела обстоят еще хуже, чем он опасался.
– Идите сюда!
Камерон повернул голову и увидел черную бархатную тень на фоне темного неба.
– Уже иду. – Тем не менее, он не двинулся с места и пристально вглядывался в людей, стоящих среди деревьев, но не смог разглядеть ни одного лица. – Баско, покажись.
В ответ на его приказ раздался короткий довольный смешок.
– Я прямо под высокомерным носом милорда, – проскрипел Баско. – Точно так же, как многое, чего он не замечает.
– Что ты делал сегодня утром в деревне? – как бы невзначай поинтересовался Камерон.
– Навещал маму, поскольку неважно себя чувствовал. Вы бы сказали лорду Харрингтону, для чего мне понадобились замечательные мамины примочки…
У Камерона появилось желание снова избить этого человека; теперь он не стал бы искать себе оправдания вроде того, что защищает честь Джиллиан.