— Отпустите ее. В любом случае, ей лучше находиться в моих руках, — Майкл открывает рот, чтобы что-то сказать, но я обрываю его. — Я еще не закончил. — его глаза сужаются, но он молчит, позволяя мне продолжать. — Как только вы выпустите ее оттуда, а вы это сделаете, и вы, и ваша жена, вы передадите опеку над своей дочерью мне. Ее ближайшим родственником буду я. Ее жизнь будет в моих руках, а не в ваших.

Если его глаза сужаются еще сильнее.

— Что она тебе сделала? Зачем тебе эта обуза?

Обуза?

Опекунство над дочерью вдруг стало обузой?

С каждым словом Майкла он начинает нравиться мне все меньше и меньше. Я также начинаю складывать кусочки головоломки Маккензи Райт так, как раньше не складывал.

— Документы у меня с собой, — говорю я, игнорируя все его вопросы. — Все, что вам нужно сделать, это поставить подпись.

Неуверенность мелькает на его лице, но он медленно кивает после нескольких минут молчания. Я с восхищенным вниманием наблюдаю, как он передает мне всю жизнь Маккензи без малейшего намека на раскаяние.

Мне не следовало бы так уж удивляться. Ни один родитель, заботящийся о своем ребенке, не бросит их так, как они бросили Маккензи.

Вернувшись в машину, я звоню старому доброму доктору Астер и сообщаю ей ужасную новость. Маккензи не только находится под моей опекой, но и теперь свободна. Ей больше не придется быть пациенткой или легкой добычей для Зака и всего, что он задумал.

Глава 12

Маккензи

Я снова просыпаюсь в паническом поту, мой взгляд мечется по тихой, неподвижной палате. Как только мое дыхание выравнивается, и я понимаю, где нахожусь, одиночество снова поднимается во мне. Я не хочу здесь находиться. Я не заслуживаю здесь быть.

Как обычно, я делаю вид, что жалею себя. Это стало моей второй натурой, пока я здесь. Помимо физиотерапии, приема пищи и психоанализа с врачами, жалость к себе — это еще одна часть моего приговора.

Это одна из тех вещей, когда тебя запирают, держат подальше от всех, якобы для твоего же блага. Вы начинаете сходить с ума. Начинаете удивляться, как вообще сюда попали. Я подвергаю сомнению свой жизненный выбор, подвергаю сомнению свое здравомыслие и все, что привело меня в это место.

Такое чувство, что я давно ни с кем не общалась, кроме врача. Я не ожидаю, что Баз вернется в ближайшее время, особенно учитывая то, как мы расстались. Это было всего несколько дней назад, и мне почему-то кажется, что его визит только усугубил ситуацию. Это заставило меня жаждать свободы еще больше.

Я его ненавижу.

Я люблю его.

И я знаю, что не должна. Он единственный человек в этом мире, которого я не должна любить, но судьба, жизнь, Бог, кто бы ни контролировал это дерьмо, они играют со мной. Я играю со своими эмоциями ради удовольствия.

Иногда два человека, которые должны быть врозь, те, кто находит свой путь друг к другу. Они те, кто заканчивает отношения, и это Баз и я в двух словах. Мы ужасно плохо подходим друг другу. Мы никогда не продержимся долго, но это не мешает мне думать о нем. Разве это заставляет меня любить его меньше?

Боже, нет.

Я люблю его всем сердцем.

И ненавижу его всеми фибрами души.

Мы вплетены друг в друга. Наше прошлое сталкивается с нашим настоящим, вполне возможно, даже разрушая наше будущее.

Вылезая из постели, я хватаю костыли, и с их помощью пробираюсь к окну, раздвигая занавески. Я наслаждаюсь ощущением прохладного линолеума под ногами. Серебристый свет от луны освещает палату. Решетки, закрывающие окно, делают все возможное, ухудшая мне вид, но я смотрю мимо них, на открытую лужайку внизу. К свободе.

Интересно, когда я окажусь там. Не отвечая никому. Не слушая, как люди разговаривают сами с собой или, что еще хуже, заставляют людей смотреть на тебя, как на сумасшедшую.

Теперь, когда Мэдисон ушла, ее нигде не видно и не слышно, и я действительно одна. Мои родители не звонят и не навещают. База нет рядом, и я почти уверена, что Кэт и Вера, мои подруги, которые, вероятно, вернулись в Нью-Йорк и живут беззаботной жизнью, даже не знают о моем местоположении. Хотелось бы думать, что они работают над тем, чтобы вытащить меня отсюда, но, по правде говоря, я не могу винить их, если они мне не помогут. Я солгала им. Причинила им боль. Скорее всего, я заслужила все это.

Я вздрагиваю, когда открывается дверь и входят две медсестры, которых я никогда раньше не видела. Главный врач выглядит раздраженным, полностью обеспокоенным тем, что он должен был прийти сюда для чего бы то ни было.

— Собирайтесь, Райт. Пора уходить.

Я делаю осторожный шаг назад, мои костыли лязгают от резкого движения.

— Куда?

Желудок сжимается от беспокойства. Это не входит в нашу рутину. Ночью меня никуда не уводят. Это мое время: думать, мечтать, надеяться. Он качает головой, будто знает, куда ушли мои мысли.

— Вы едете домой.

Домой ?

Где дом ?

Я стою с разинутым ртом, шок заполняет мои чувства, пока я обрабатываю эту новость. Наконец-то я возвращаюсь домой. Они выпускают меня отсюда по какой-то причине. Я знаю, что это не потому, что доктор Астер считает, что мне стало лучше. Это из-за чего-то другого, вернее, из-за кого-то. Дареному коню в зубы не смотрят. Если я выберусь отсюда, я зацеплюсь за эту возможность, не задавая вопросов.

Идя в ногу с медсестрой, я останавливаюсь на пороге, оглядываясь на четыре стены, в которых застряла Бог знает сколько времени. Я не буду скучать. Мы движемся по коридору, мои костыли стучат по полу, медсестра крепко сжимает мои мышцы, помогая пройти в общую зону возле стойки регистрации. И когда я вижу, кто там стоит, слезы наполняют мое зрение, искажая фигуры. Моя грудь проваливается, и я почти падаю на колени и рыдаю прямо на месте. Но прежде, чем я успеваю это сделать, они уже рядом, протягивают руки, баюкают меня, удерживают в вертикальном положении.

— Все будет хорошо. Я обещаю, — воркует Кэт в моих волосах, ее руки сжимаются вокруг меня.

— Я не позволю им победить. Я не позволю им причинить тебе боль, — яростно шепчет Вера, крепче прижимая меня к себе.

Мы отстраняемся, и я вытираю слезы с глаз.

— Как... как вы здесь оказались, девочки? Что случилось?

Они обмениваются взглядами, и Вера кладет руку мне на плечо, выводя меня из дверей к одной из их машин.

— Пойдем, нам нужно кое о чем поговорить, детка.

Я бросаю последний взгляд на психиатрическую больницу и гримасничаю. Только через мой труп я когда-нибудь снова ступлю в это место. Добровольно или нет.

После долгой поездки и перелета обратно в Нью-Йорк я сижу на диване Кэт, чувствуя себя неловко, и мне не терпится получить ответы. Положив больную ногу на кофейный столик перед собой, я смотрю на своих подруг. Вера сидит рядом со мной, скрестив ноги, в то время как Кэт отдыхает на своем милом маленьком пушистом кресле, которое стоит напротив нас, а ее гламурный кофейный столик, между нами.

— И? — подсказываю я, переводя взгляд с одной на другую. — Что стряслось? Как вы, девочки, меня нашли?

Они держали меня в напряжении, отказываясь говорить о чем-либо, пока мы не уселись дома.

— Мы прочитали твое письмо, — Кэт делает паузу, и мой желудок сжимается, пока я жду, что она продолжит. — И хотя поначалу это шокировало, это было не за горами. Мы были расстроены, но через день или два поняли, что должны что-то предпринять. Мы не могли с тобой связаться. Твой телефон был мертв, и курорт не давал нам никакой информации, поэтому мы начали беспокоиться. Я отправила письмо отцу и попросила его потянуть за кое-какие ниточки.

Я сжимаю свои потные ладони вместе, нервно крутя большими пальцами.