— Стоило! — вмешалась в разговор Лейкина Лена: — Ещё как стоило! Мы провели полноценную тренировку и загрузили на борт свою первую добычу. Пусть она не слишком богата, но… Разве не для этого мы учились в центрах подготовки ЮнКома?

— Всё в этом мире, в конечном счёте, энергия, — назидательно произнёс Кирилл. — Наша задача, как передового отряда действующего в рамках социалистическо-экономической модели, приложить силы у увеличению энергетического потенциала Советского Союза. То есть максимально увеличивать разницу между потраченной и добытой энергией.

Мих наигранно удивился: — Дяденька, проще, можно? А то я ничего не понял.

— Нельзя мальчик, — в том же ключе ответил Кирилл: — Чрезмерное упрощение сложных вещей убивает их.

— А ты не чрезмерно. Ты в меру упрости, — продолжал дурачится Мих.

— Подожди Кирилл, ты не прав, — сказала Оля.

— И в чём же?

— Представь группу носильщиков таскающих грузы у себя на спине. Потом кто-то взял и придумал тачку. Теперь один носильщик может за день перетащить втрое большую массу на то же самое расстояние. Увеличение эффективности в три раза. И представь, что на заводе внедрили новый техпроцесс повышающий эффективность на десять процентов. Новый техпроцесс на заводе и придуманная тачка. Десять процентов и триста — казалось бы несопоставимая разница. Но если эффективность группы носильщиков составляла двадцать энергоединиц и шестьдесят, соответственно до и после изобретения тачки. То эффективность завода повысилась с десяти тысяч энергоединиц до одиннадцати тысяч. В процентном отношении выигрывает тачка, а в абсолютных цифрах — завод. Неправильно в оценке основываться только на относительных цифрах.

— Оль, ты к чему это нам рассказала?

— Применительно к нашему случаю. Мы провели масштабную тренировку. Сработались как бригада. Уверились в собственных силах. Пусть конкретно сейчас это не принесло дополнительных энергоединиц, но потенциальная польза огромна.

За столом замолчали. Иногда в беседе сами собой возникают такие кратковременные паузы. И точно во время неё, Мих гордо сказал: — Вот какая у меня умная напарница!

Ребята засмеялись.

— Зато сам дуб-дубом.

Мой будущий отец смеялся громче всех.

Мих и Аня столкнулись в коридоре, ведущем из кают-компании в ремонтную мастерскую и дальше, к отсеку гидропоники и к огромному, размером с грузовой автомобиль, трёхмерному принтеру для распечатки всяких бытовых мелочей и мебели.

В том, что они случайно встретились, не было ничего странного. Жилое пространство занимает едва ли четверть внутреннего объёма корабля. Космонавты постоянно встречались друг с другом десять раз на дню. Возможно, среди бесконечных просторов астероидного пояса — спрятав слабые тела от великой пустоты за десятками слоёв прочнейшей брони — люди больше обычного нуждались в обществе и инстинктивно тянулись к подобным себе.

Снежная Аня стояла у распахнутого во всю стену «окна». Видеопокрытие стены отображало настолько плотную и вещественную черноту, что казалось будто та вот-вот вытечет и прольётся на пол тяжёлыми маслянистыми каплями. Редкие и крохотные огни далёких звёзд терялись в чернильной темноте. Но ярче далёких звёзд горели габаритные огни возвращающегося исследовательского зонда пилотируемого Два-Ка. Из-за вращения жилого отсека, траектория полёта визуально смещалась.

Второй зонд, управляемый Недолётовым Кириллом, видимо находился вне поля зрения. Впрочем, он тоже должен был уже возвращаться на корабль.

— Привет, — поздоровалась Аня, так как сегодня они ещё не виделись. Смена Миха начнётся только через два часа. Для него сейчас — раннее утро. Для Ани уже поздний вечер. По условному, но незыблемому времени корабля — по времени Москвы, служащему точкой отчёта для всех экипажей всех кораблей сейчас шёл четвёртый час вечера.

— Привет Снежинка, — Мих, зевнул, прикрыл рот рукой, но нисколько не смутился. За месяцы полёта члены команды невольно сблизились как родные братья или как прожившие многие годы вместе супруги, — на что смотришь?

— Думаю, — скупо объяснила Аня. — И прекрати, наконец, называть меня Снежинкой!

— Я — Мих, ты — Снежинка, — пожал плечами Мих.

С хитринкой в голосе Аня поинтересовалась: — А Макаренко Оля?

— Оля просто Оля. Согласись, было бы странно называть её «Макаром».

Аня засмеялась: — Это было бы странно.

— Вот-вот, — разошедшийся Мих взмахнул руками, — кроме того есть ещё один аргумент. Ты похоже на снежинку, а Оля ну никак не напоминает одного известного мне Макара. Макара Семёновича, преподававшего теоретическую астрофизику в первом круге обучения. Он был знаменит шикарными тёмно-рыжими усами повышенной мохнатости. Словом, Оля совсем на него не похожа.

— А я напоминаю на снежинку, такая же холодная?

— Нет, такая же красивая.

Мих смутился. Аня тоже. Габаритные огни исследовательского зонда приблизились. Теперь уже не спичечная головка, а половина копеечной монеты сияла в первобытной ночи щедро расплёскиваемой энергией.

Он хотел уйти, как Аня неожиданно спросила: — Та роза, которую подарил Оли, помнишь?

Мих кивнул.

— Мне тогда показалось… Не важно. Передавай привет напарнице.

— Ты поссорилась с Сергеем? — поражаясь собственной смелости, спросил Мих.

— Нет… Нет! — Аня тряхнула головой, словно сбрасывая уцепившийся за короткие волосы, упавший с потолка клок пыли. Только никакой пыли не было и быть не могло. Робоуборщики трудились на совесть. Это был даже не вопрос чистоты, а прямое требование устава. Пыль и мусор на космическом корабле могут привести к пожару.

Аня взглянула в чернильную темноту за «окном» и сказала: — Макс поймал отражение сигнала от поверхности астероидов. Кирилл и Катя вылетели на зондах, чтобы точнее определить местоположение источника.

Мих растерялся от резкой смены темы: — Чей сигнал?

Аня хмыкнула: — Неизвестно.

— Но хоть что-то можно выяснить?!

— Кодированный сигнал, передаваемый узким лучом. Нам повезло оказаться в полосе передачи и поймать хотя бы смазанное отражение сигнала от поверхности астероида. Отражение настолько смазано, что бессмысленно даже пытаться расшифровать. Чтобы определить местоположение передатчика, Недолётов и Кропоткина вылетели на зондах.

— Поблизости есть другие корабли?

Аня покачала головой.

— А иностранные?

— Если и есть, то ни НАСА, ни ЕвроКосмос не знают о них. Или не хотят говорить.

— Дела-а-а, — протянул Мих, проводя рукой по короткому ёршику недавно отстриженных волос, — комету мне в дюзы!

Услышав про комету, Аня сначала улыбнулась, потом поморщилась, но промолчала. Чернильная темнота по капли вытекала из распахнувшегося в видеостене окна.

— Что теперь делать? — спросил Мих. Не столько у Ани, сколько у самого себя. Однако ответила именно Аня:

— Принимай смену у Ленки, а я пойду спать. Сигнал сигналом, но распорядок никто не отменял.

— Так ведь сигнал! — возразил Мих.

— Думаешь это инопланетяне? — усмехнулась Аня, — Прилетели в солнечную систему специально для встречи с Михом Майоровым. Знаменитым и великим Михом. Проделали путь в десятки световых лет, специально, чтобы…

— Ну тебя, — отмахнулся Мих, — а если это пираты?

Аня скептически изогнула тонкие, чёрные, как великая темнота в видеоокне, линии бровей: — Какие пираты?

— Космические! Которые берут на абордаж якобы пропавшие корабли и похищают якобы потерявшиеся автоматические корабли — посылки.

— Эх, Мишка.

— Что?

— Какие же вы мальчишки всё-таки дети, — покачала головой Аня, — я бы запретила мальчишкам подниматься в космос лет до тридцати, пока не поумнеют.

— Лучше до сорока или сразу до пятидесяти.

— Боюсь, вы полностью безнадёжны- вынесла вердикт Аня, — что в семнадцать, что в тридцать, что в пятьдесят.

— Без нас никуда, — напомнил Мих.

— Да, — согласилась Аня, — никуда. В этом и проблема!

— Это не проблема. Это — решение! Не грусти, Снежинка, всё наладится.