— Подходи, ребята! — крикнул он с торжеством. — Кому медведь нужен — дешево продам!

— Приколи, Петруха, — мучается животина, — сказал Амосов.

Рубец рогатиной прикончил зверя.

— В лесах я всегда костыль ношу. Ежели не убежит медведь — всегда мой будет.

— Однако не всяк сумеет так зверя промыслить. С другого медведь враз шкуру спустит, — смеялись дружинники. — Молодец, Петруха!

Под утро звуки сигнальных рогов и страшный рев из лагеря ладожан разбудили Амосова. Забили бубны, загудели трубы. Ладожане сбросили с себя перед боем верхнее платье, сапоги и, босые, побежали с яростным криком вперед.

Захваченные врасплох, шведы были разбиты и стали спасаться на корабли, стоявшие у берега. Амосов видел, как русский всадник в пылу боя одним махом влетел на самый большой шведский корабль. Воин стал рубить врагов и не дал шведам поднять якоря: ладожане захватили корабль. Остальные корабли с остатками войска успели отойти от острова. Выйдя в озеро, они скрылись на западе.

— Хорошо наказали свеев, будут помнить, как на чужой огород зариться! — радовался Амосов. — В путь, ребята, собирайся! — приказал он дружинникам.

Скоро отряд Амосова вышел в Ладожское озеро. Погода была тихая, с резкими криками у кораблей носились чайки. Вода в озере при ярком солнце казалась черной; вспененная карбасом, она превращалась в коричневатую.

Часто встречались большие и малые соймы, груженные строевым лесом и золой и идущие к устью Невы.

Благополучно зашли в реку Свирь. Из маленькой избушки-сторожки вышли люди и, столкнув лодку на воду, быстро подгреблись к амосовым карбасам. Это была новгородская стража. Поговорив с Амосовым, стражники повернули обратно.

Начались отмелые берега, местами покрытые осокой и камышом, за камышом шли заросли березняка, а дальше виднелись сосновые леса. Потом берега стали выше, лес придвинулся вплотную к реке, начались опасные пороги и перекаты.

По берегам реки то здесь, то там чернели избушки, одиночные пристанища для судовщиков и бечевниковnote 45, провожающих груженые соймы и большие карбасы через порожистые места. Зимой в избах находили приют извозчики, перевозящие беломорскую соль в Новгород.

Полноводная, разлившаяся по-весеннему Свирь встретила новгородцев неласково. Целую неделю пришлось выгребаться на веслах, работая непрерывно в две смены. Через самые большие пороги, Сиговец и Медведец, проходили бечевой.

Часто встречались то одинокие путники, то группы людей, бредущие из Новгорода к богатому и сытому северу. Пройдя пороги, Амосов обогнал небольшую лодку, груженную домашним скарбом. Женщина и мальчик, впрягшись в лямки, с трудом тянули лодку, а мужик стоял на корме и управлял веслом.

Зато, войдя в Онежское озеро, распустив паруса, новгородцы быстро двинулись с попутным ветром вперед. По Онежскому озеру, бурному и опасному, нельзя было плавать на мелких суденышках — нужны были другие суда, и Амосов решил купить сойму в Вытегре.

Из Свирской губы путь шел к реке Вытегре. Навстречу новгородцам то и дело попадались двухмачтовые лодки-бело-зерки, груженные разным товаром. Войдя в мелководное устье и поднявшись вверх по реке, проложившей илистое ложе среди низких болотистых берегов, новгородцы остановились у бревенчатого мостовища. Возле пристани раскинулась небольшая деревенька; здесь дешево можно было купить хорошую, крепкую сойму.

Труфан Федорович весь вечер ходил с корабля на корабль и все-таки не обошел все суда, стоявшие плотными рядами по берегу и заполнявшие небольшой затончик у самой деревни. Уже совсем поздно Амосов сторговал большую удобную сойму и с наслаждением лег спать в кормовом помещении, пахнувшем свежей сосновой стружкой и смоленой снастью.

Старый мореход хорошо знал здешние места. В молодости ему не раз приходилось пробираться волоком по рекам и озерам в Северную Двину и Холмогоры. По Вытегре шли суда, груженные «низовым» товаром; с Волги — товары из восточных стран. Здесь проходил один из главных торговых путей Великого Новгорода.

Плавание по озеру от Вытегры было однообразным. Непрерывно тянулся на север низменный берег с волнистыми насыпями красноватого песка, заросший кустарником и мелким хвойным лесом.

Сойма шла быстро. Скоро показался мыс Бесов Нос, о котором в народе ходило много рассказов. Некоторые из дружинников видели на его отвесных склонах высеченные таинственные фигурки и письмена. Тремя каменистыми растопыренными пальцами уходил в море мыс, покрытый высоким хвойным лесом, хорошо заметным издалека.

Еще немного — и открылся Муромский Нос. Среди соснового леса белели постройки каменного Муромского монастыря.

У хозяина маленькой дымной избушки, одиноко стоящей в стороне, Амосов купил свежей оленины и, одарив дешевыми бусами хозяйских белокурых дочек, двинулся дальше. Только поздней ночью Труфан Федорович решил остановиться на ночлег.

Нарушив тишину, застучали топоры, задымились большие костры. На берегу выросли два шалаша, покрытые зелеными ветками; забурлила в котле похлебка, распространяя вкусный запах.

Окончив трапезу и поговорив о разном перед сном, дружинники стали укладываться спать, опасливо поглядывая на комаров, тучами носившихся около костра. Издали комариный рой был похож на серое облако. Комары нападали на людей, нещадно жалили, набивались в нос, в рот, в уши, в глаза, они затрудняли дыхание, принося человеку страшные мучения.

— Ишь, проклятущий гнус! — тихо ругался старшой Савелий. — Вот ужо угощу вас!

Он отошел в сторону, наломал охапку хвойных веток и кинул их в огонь. Едкий дым отогнал на время надоедливые комариные полчища.

Лагерь уснул. У шалашей одиноко бродил дозорный. Время от времени он бросал в костер новую охапку веток и глядел, как вспыхивали, корчась на огне, зеленые иглы.

На пути мореходы встретили несколько десятков разных судов, нагруженных беломорской солью, ворванью, сушеной и соленой рыбой и кожами. Чувствовалась близость реки Водлы, где проходил другой важный путь Великого Новгорода — на реку Онегу и Белое море.

Ночи были теперь совсем светлые, почти такие, как на Белом море.

Соскучившись по своему мастерству, Труфан Федорович часто подходил к кормщику — сморщенному старичку с Вытегры, вот уже вторые сутки бессменно стоящему на руле.

— Дай-ка, Иван, правило. Постою за кормщика, справлюсь небось, — шутил он. —А ты отдохни, устал ведь.

— Бери, бери, Труфан Федорович, потешься, а я сосну. — И старик, раскинув тут же, у Амосовых ног, баранью теплую шубу, мгновенно засыпал.

К реке Повенчанке дружинники добрались под вечер.

У самого устья раскинулось небольшое селение, оживающее зимой, когда тысячи санных упряжек двигаются из Новгорода в Сумский посад и возвращаются обратно, груженные беломорской солью. Дружинники обратили внимание на многочисленные амбары, большие заезжие дворы и две-три лавчонки, торгующие самым разнообразным товаром. Сейчас много домов пустовало и селение казалось заброшенным.

На утро Труфан Федорович снова повел свой отряд по древнему пути, проторенному новгородцами. Опытный мореход много раз выручал людей от излишних тягот и опасностей.

На одной из небольших речек, как раз на середине течения, застряв на камнях, суда остановились: либо река сделалась мельче, либо лодки были перегружены. Быстрая струя ударялась в борта, захлестывая внутрь. Новгородцы дружно работали веслами и шестами, пытаясь продвинуть лодки, но все было напрасно.

Предстояла тяжелая работа: нужно было или облегчить суда, бросив часть груза, или переносить на плечах и лодки и груз по узкой, чуть заметной тропинке, вьющейся у берега.

И тут помог Амосов. Поднявшись в рост, старик внимательно осмотрел реку. Впереди, совсем неподалеку, он заметил переузье — место, где берега близко сходились, оставляя неширокое русло, едва достигавшее трех-четырех саженей.