Тяжело припадая на сбитую в лесу ногу, беглец вошел в густой кустарник; буйная березовая поросль разделилась и, шевеля кудрявыми ветвями, тут же сомкнулась, с головой закрыв его.

Между тем огонь в избе разгорался все больше. Сейчас из двери и окон валил густой черный дым. Свежий ветер вольно разгуливал по горнице, раздувая пожар. Вот пламя стало выбиваться наружу: большой огненный язык высунулся в открытую дверь и, подхваченный ветром, метнулся кверху. Запылала тесовая крыша, а потом, словно большой сноп, занялась огнем вся изба, дружно затрещали сухие еловые бревна сруба.

Раскаленный воздух коснулся скопившихся вокруг жилья вековых елей и сосен. Хвоя на деревьях сразу пожелтела и увяла, затрещали и стали корчиться маленькие веточки. На больших сучьях и ветвях обильно выступила смола.

«Кар-р! Кар-р!..» — раздалось тревожное карканье.

Спасаясь от огня, старый ворон, часто замахав крыльями, перелетел поляну и уселся на тоненькую рябину, что росла у самого берега. Рябинка зашаталась под тяжелой птицей, и ворон долго раскрывал крылья, стараясь удержаться на деревце.

Вслед за вороном поднялась в воздух разноголосая птичья стая. Чуя беду, птицы, громко гомоня, кружились над лесом.

Из кустов на поляну выпрыгнул заяц. Он поднялся на задних лапках и долго шевелил ушами, осматриваясь и прислушиваясь; громкий треск, раздавшийся из горевшей избы, испугал зверька — он метнулся в сторону и, подпрыгивая, скрылся в траве.

Пожар встревожил и росомаху: покинув уютную расщелину в груде серых камней, она выбежала на поляну и, подняв острую медвежью мордочку, остановилась, но, почувствовав опасность, мгновенно скрылась. Скоро она показалась вновь, держа в зубах щенка. Медленно, словно нехотя, перебирая короткими лапами, росомаха перебежала поляну. Оставив на берегу, под корнями большого дерева, своего детеныша, косматая мамаша побежала за другим.

Когда Кеттунен вернулся на поляну, деревья у избы ярко горели.

— Ха-ха-ха!.. — раздалось в шуме пожара. — Ха-ха-ха!.. Карел не то смеялся, не то плакал, корчась на вересковом ковре поляны.

— Эй, ветер! — крикнул он, обернувшись к упругим воздушным струям и подняв свои обезображенные руки. — Эй, ветер, неси огонь на своих крыльях, неси далеко, все прямо и прямо! Не сворачивай, ветер, со своего пути!..

Ты срывай с деревьев листья! Отрывай у сосен иглы! Обрывай с лугов цветочки! Обрывай у злаков стебли! И гони пески земные На поверхность вод блестящих.

От нестерпимого жара с резким звуком лопнула кора столетней сосны. Несколько смоляных фонтанчиков забили' тончайшими струйками из свежего излома и, вспыхнув, превратились в огненные нити.

Жара погнала Кеттунена прочь с поляны, и он, пятясь, не спуская глаз с огня, вышел на берег озера. Повернувшись спиной к пожару, он побрел бережком, держась против ветра.

Пройдя с версту, он вспомнил, что находится на длинном и сравнительно узком полуострове. Идти по берегу вокруг всего полуострова к оставленным шведами карбасам было далеко. А если пересечь этот мыс поперек, то путь будет много короче.

Густой, непролазный лес с болотами и дикими зверями не пугал Кеттунена. В лесу он чувствовал себя как дома. Вспомнив, что в карбасах воинами был оставлен немалый запас пищи, Кеттунен не стал больше сомневаться. Острый глаз охотника быстро разыскал в прибрежном кустарнике чуть приметную тропинку, проложенную зверьем. Прикинув по стволам деревьев и муравьиным кучам, где должен находиться север, он определил направление и углубился в лес.

— Не пойдут следом карелы — огня побоятся! Не поймать им Кеттунена, — успокаивал себя беглец, прислушиваясь к шумевшему в вершинах деревьев ветру. — Себя спасать, детей своих спасать будут! Огня все боятся…

Забывшись, он опухшей и почерневшей рукой нечаянно задел за тоненькую веточку березки.

— У-у-у!.. — застонал Кеттунен, корчась от боли.

Боль понемногу утихла, и карел, тяжело вздохнув, снова тронулся в путь. Пройдя несколько шагов, он остановился: глаз охотника-следопыта отметил что-то подозрительное.

Чуть поблескивая в зелени, дорогу преградила туго натянутая нить из белого конского волоса. Охотник рассмотрел хорошо запрятанный в кустах самострел. Судя по высоко поднятому над землей оружию, западню готовили на большого зверя.

Кеттунен потрогал лук, сделанный из саженной толстой ветви сухой лиственницы и надежной кожаной тетивы; грозно выглядела крепкая полуторааршинная стрела с острым железным наконечников, лежащая на деревянной тесине.

Охотник знал, что такой самострел смертельно ранит лося и медведя, а волка и оленя стрела пробивает насквозь. Стоило только зверю легко задеть почти незаметную нить, как самострел выпускал смертоносную стрелу.

Кеттунен осторожно обошел западню.

— Хороший охотник был кузнец! — сказал он вслух. — Однако нужно поглядывать — хороший охотник не одну, много ловушек ставит.

Он шел медленно, внимательно осматривая каждый кустик, каждую сломанную веточку, каждую примятую травинку.

У большой старой сосны с зарубинами, изображавшими трезубец, звериные следы смешались со следами человека, и тропинка сделалась приметнее. Здесь Кеттунен снова почувствовал запах гари и догадался, что подходит к выжигаемому под пашню участку. Показался дым.

И здесь ветер раздувал гигантские костры, дым валил бесконечными сизыми клубами. Беглец остановился в раздумье: какой путь избрать?

Боясь дыма, Кеттунен решил идти в обход, но, попав в непроходимые заросли малины, вернулся обратно на тропинку. Он еще раз осмотрел ее. Тропинка была хорошо утоптана и, казалось, шла через все поле. Вспомнив, что с другой стороны поля было болото, Кеттунен решил по тропинке перебежать пожегу.

Карел, стараясь не дышать, быстро шел и, чтобы не сбиться, отсчитывал про себя каждый шаг. Ему показалось, что дым стал как будто реже.

«Однако пора бы и концу быть», — подумал он и тут же наткнулся на ствол дерева, преграждавший путь.

Кеттунен бросился вправо — те же стволы и корни деревьев, сваленные в кучу, лежали на дороге, влево — то же самое.

Кеттунен повернул обратно. Сделав несколько прыжков, он стал задыхаться, а дым становился все гуще и въедливее.

Потеряв самообладание, карел бросался то вправо, то влево, но везде встречал только стволы и корни вывороченных деревьев. Тропинка исчезла. Полузадохшийся, он бестолково метался в непроглядном дыму и наконец, захлебнувшись в неутолимом кашле, свалился наземь…

Последнее, что увидел Кеттунен, была его мать. Она стояла с непокрытой головой на покосившемся крылечке родного дома. Сильный ветер растрепал ее седые волосы. С горящим взором она, проклиная, грозила кому-то костлявой рукой. В груди матери торчала рукоятка широкого длинного меча; кровь яркими струйками стекала по стертым тесинам крыльца.

Кеттунен сразу узнал этот меч и заскрежетал зубами — это был меч Густава Эриксона!..

Расставшись с Федором Жареным у старой корчмы, Медо-варцев двинулся вверх по спокойной реке Амовже. Теперьнуть проходил по земле эстов, захваченной сильным и хитрым врагом — немецкими рыцарями. Суда двигались безостановочно, круглые сутки. Михаил Андреевич делал короткие привалы только для того, чтобы сварить пищу и покормить людей.

Пробираясь на двух карбасах к городу Юрьеву, новгородцы не встретили на своем пути ни опасных перекатов, ни порогов.

Было совсем рано. Солнышко еще не успело подняться над темной далью леса, и только розовеющие на востоке облака говорили о наступающем дне.

Шерстяные плащи и войлочные шапки дружинников, обильно усыпанные каплями росы, казалось, поседели за ночь. Гребцы часто сменяли друг друга; люди с наслаждением согревались, разгоняя кровь усиленной работой. Карбасы стрелой неслись вперед, с ворчанием разрезая спокойную гладь реки.

За крутым поворотом у небольшого островка новгородцы увидели старинный русский город Юрьев. Этот город сооружен на левом возвышенном берегу Амовжи в 1030 году великим князем Ярославом и назван по христианскому имени князя — Юрьевом. Около двух веков крепость стояла на страже русских западных границ. В 1224 году рыцари ордена меченосцев большими силами осадили крепость и взяли ее после многих ожесточенных сражений. Все защитники крепости с князем Вячко были уничтожены. Теперь город принадлежал рыцарскому ордену и назывался Дерпт.