Я не стану говорить здесь о других предприятиях Юлия II; скажу только, что он все их вел точно так же и имел такой же успех. Кроме того, недолговечность его была причиною, что он не испытал неудач, какие пришлось бы ему увидеть, если бы он дожил до того времени, когда обстоятельства потребовали бы от него осмотрительного образа действий, так как по своему темпераменту он никогда не сумел бы изменить своей отважной системы.

Итак, я заключаю, что, при изменчивости судьбы и при постоянстве образа действий людей, они могут быть счастливы только до тех пор, пока их действия соответствуют окружающим их обстоятельствам, но едва это отношение нарушается, люди эти тотчас же делаются несчастными.

Я думаю сверх того, что полезнее быть отважным, нежели осмотрительным, ибо счастье – женщина; чтобы подчинить его себе, необходимо обращаться с ним грубо; оно охотнее покоряется людям, способным на насилие, нежели людям холодного расчета, поэтому-то оно предпочтительно осыпает своими благами молодежь горячую, безрассудную, увлекающуюся и повелевающую с большею отвагой, чем люди зрелого возраста.

Размышляя обо всем, что я уже изложил, и обдумывая, удобно ли настоящее время для того, чтобы в Италии мог явиться и прославиться новый государь и может ли храбрый и мудрый правитель найти способ и средства для обновления этой страны в пользу личной своей славы и счастья всего ее народонаселения, я нахожу, что в настоящее время для этого сосредоточилось столько благоприятных обстоятельств, что я во всем, прошедшем Италии не нахожу времени более удобного для великого преобразования.

И если, как я уже говорил, для проявления доблестей Моисея необходимо было народу израильскому томиться в египетском рабстве, если для проявления величия души Кира было нужно, чтобы персы были угнетены мидянами; если, наконец, для блеска достоинств Тезея нужны были междоусобия между афинянами, – то точно так же и в наше время, для того чтобы среди нас появился мощный Освободитель, было необходимо, чтобы Италия дошла до такого жалкого состояния, в котором мы ее теперь видим, чтобы она была более угнетенной, чем народ еврейский, более порабощенною, чем персы под игом мидян, более разделенной междоусобиями, чем земли афинян, – без вождей, без всяких прав, измученной, разрозненной, наводненной варварами и отягощенной всякого рода бедствиями.

И до нашего времени для Италии порой как бы мелькала зарница, при свете которой, казалось, являлись люди, избранные Богом для ее освобождения; но все эти люди были как будто бы останавливаемы судьбой еще задолго до окончания своего великого подвига, и Италия, истомленная и полумертвая, все еще ждет того избранника, который уврачует ее раны, остановит грабежи и насилия страждущей Ломбардии, положит конец поборам и лихоимству, истощающим Тоскану и Неаполитанское королевство, и исцелит наконец застарелые ее язвы, сделавшиеся от времени фистулезными.

Без отдыха, без остановки, Италия молит небо, чтобы оно послало ей наконец этого Освободителя, который избавил бы ее от жестокостей и наглости варваров. Она готова встать и идти под всякое знамя, которое развернут во имя ее свободы. Но на кого может она положиться, с большей уверенностью, как не на ваш знаменитый род, который по своим наследственным добродетелям, по своему счастью, по благодати, полученной от Бога и Церкви, вполне обладает возможностью предпринять и достигнуть чуда ее освобождения?

Подвиг ваш не будет для вас трудным, если вы припомните жизнь и поступки тех героев, о которых я упоминал в своем рассуждении. Правда, это были редкие и достойные удивления люди, но все-таки это были люди, а обстоятельства, которыми они умели пользоваться, никогда не были для них так благоприятны, как современные обстоятельства для вас. Ни один подвиг не был законнее и справедливее того, который предстоит вам, и никто из них более вас не пользовался Божьим покровительством. В вашем деле справедливость засияла бы в полном блеске, так как война всегда справедлива, когда она необходима, и оружие – свято, если оно поднимается в защиту угнетенных. На это дело вас зовет голос целого народа, а при таком единодушии успех не заставит себя ждать; надобно только, чтобы вы последовали примеру тех героев, которых я изобразил вам как достойных образцов для подражания.

Скажу более. Провидение заявляет свою волю несомненными признаками: море расступилось, светлое облако указывает путь, скала источает воду из недр своих, манна выпала в пустыне. Все служит к тому, чтобы вы прославились. Пусть же остальное будет делом рук ваших. Бог не оканчивает всего сам, чтобы не лишать нас заслуг и той части славы, какою он позволяет нам пользоваться.

Пусть до сих пор ни один из итальянцев не сумел исполнить того, чего теперь Италия ждет от вас как от представителя знаменитого рода; пусть посреди стольких революций, обуревавших Италию, и стольких войн, театром которых она была, могло показаться, что ныне в ней угасла всякая доблесть. Во всех ее неудачах нет ничего удивительного, все они происходили оттого, что все ее прежние учреждения устарели, сделались негодными, и до сих пор не нашлось человека, который сумел бы их обновить. Возьмите это обновление на себя. Нет ничего в мире, что в такой степени способствует проявлению величия человека, стремящегося к славе, как уменье дать стране новые законы и новые учреждения, если эти законы и учреждения лягут на прочном основании, если законодатель сумеет придать им должное величие. Им удивляются и их превозносят все люди.

Италия представляет собою страну, способную принять самые широкие реформы. Пусть только правитель ее проявит отвагу, и доблесть проснется в каждом итальянце. Посмотрите, как на дуэлях и при распрях небольшого числа лиц итальянцы превосходят храбростью, ловкостью и соображением всякие другие национальности. И если в то время когда они собираются большими армиями, все их достоинства как бы исчезают бесследно, то виною этого не они, а слабость их вождей. Обыкновенно каждый итальянец, надеющийся на себя, не умеет повиноваться, а так как каждый из воинов уверен в себе, то в войсках и нет повиновения, между тем до сих пор не являлось еще ни одного вождя, настолько доблестного, чтобы по личным качествам или по удачам он стал настолько выше других, чтобы все невольно были вынуждены признать над собою его превосходство. Такому вождю все войско стало бы охотно повиноваться. От этого то и происходит, что уже около двадцати лет все армии, состоявшие из одних итальянцев, во всех войнах, происходивших за это время, испытывали одни только поражения.

Это засвидетельствуют, как дело при Торо, так и позднейшие дела при Александре, Капуе, Генуе, Вайле, Болоньи и Местри.

Если вы, как представитель знатного рода, захотите, подобно великим людям, в разные эпохи освобождавшим свое отечество, отважиться на подобный подвиг, то прежде всего и главнейшей славой своего предприятия вы должны поставить организацию национального войска, так как национальное войско представляет самых лучших, самых верных и самых храбрых солдат: каждый из них, будучи лично храбрым, станет еще лучше, если будет знать, что о нем заботится, им повелевает и оценивает его заслуги его государь. С таким оружием Италия в состоянии будет прогнать иностранцев.

Швейцарская и испанская пехоты считаются в наше время самыми грозными войсками, но и в той и в другой есть недостатки, благодаря которым третья армия может не только с ними бороться, но даже и победить их. В самом деле, испанская пехота не умеет выдерживать кавалерийских атак, а швейцарская должна опасаться всякого войска, одинаково с нею сильного, которое стало бы выдерживать битвы с тем же упорством, с каким выдерживает их она. Мы уже видели и увидим еще неоднократно, как французская кавалерия будет первенствовать над испанской пехотой, а эта последняя, в свою очередь, над пехотой швейцарской. Образец подобного случая, если не полное его осуществление, происходил в сражении при Равенне, где испанская пехота боролась с немецкими батальонами, действующими совершенно подобно швейцарской пехоте. Мы уже видели как испанцы, благодаря своей легкости и прикрытию небольших своих щитов, проникали, посреди копий, в ряды противников и поражали их без всякой для себя опасности, так как немцы не могли им противостоять. Испанцы истребили бы всех их до одного, если бы в свою очередь их самих не рассеяла натиском кавалерия.