Реакция у Сенеки была великолепной. Она запустила свои туфли прямо ему в лоб. Он поймал обе. Оставалось только спастись бегством. Но к ее великому ужасу дверь была закрыта! Она развернулась. Он был так близок, В его глазах было что-то властное.

— Пичи, — сказал он охрипшим голосом.

В его глубоком мягком голосе звучал оттенок раздражения и высокомерия, много нетерпения и что-то еще, чему она не могла дать названия…

Она уловила запах. Пахло вином, которое они пили раньше, от него шло тепло, как оно идет от камина, как оно идет от солнечных лучей после дождя. От него шел мускусный, зовущий запах. Она не могла найти еще слов, чтобы описать запах мужчины.

Она отступила в сторону.

— Достаточно. Я сказала тебе, что я не могу уже драться, что ты смотришь, что ты хочешь сделать мне? И когда ты начал говорить таким низким голосом? Когда ты уставился на меня своими голубыми как небо глазами? Боже! Что ты сделал со мной? Ты взболтал, как ложкой, все мои чувства! Они теперь кружатся все быстрее и быстрее и вот-вот разобьются! Довольно!

Она ухватилась за ручку двери снова.

Сенека обнял ее.

— Я ценю твою откровенность, Пичи, — сказал он тем же глубоким и чувственным голосом. — И я могу заверить тебя, что я использую эту часть твоей информации для моего преимущества.

Он заставил ее чувствовать так, как будто бы внутри ее были жаркие искры.

— Ты — девушка, — пробормотал он. — Ты боишься. Я могу это понять. Но, Пичи. Я не буду отказываться, — сказал он.

Его тело наклонилось к ней, и она ощутила его губы у себя на виске. Он прижался своей грудью к ее груди. Его губы слегка касались ее губ.

Паника охватила ее.

— Сенека…

Его уста поглотили остаток ее слов!

Она чувствовала, как его губы чуть касаются ее губ. И хотя его поцелуй был нежен, его эффект был ошеломляющим.

Под тяжестью мужчины Пичи потеряла равновесие и покачнулась. Ей не нужно было беспокоиться. Сенека почувствовал, как она покачнулась, и крепко сжал ее в объятиях.

Он тоже ощутил ее запах. Это был удивительный аромат, которого он прежде не встречал. Аромат лимона. Да, лимона, но и еще какие-то компоненты, которых он не узнавал.

Ее груди касались его груди. Он мог ощущать их упругие концы. Он хотел освободить эти сочные шары, он хотел видеть их, ласкать их. Он чувствовал, как напряглось все ее тело. Ее губы были плотно сжаты, поэтому он не мог страстно поцеловать ее.

— Пичи, — прошептал он, все еще прильнув к ней своими губами, — раскрой губы для меня, принцесса.

Она слышала, как он нежно говорил ей, но не могла разобрать сказанного. И все, что она могла понимать, было то, что она позволяла ему целовать себя.

Это было удивительным после всего, что они сделали и наговорили друг другу! Как мог один поцелуй заставить ее быстро отказаться от твердых решений?!

— Пичи, открой губы, — прошептал он снова.

Его рукн стали ласкать ее грудь. Большим пальцем руки он теребил сосок под атласным платьем. А потом последовал страстный поцелуй: его язык раздвинул ее губы.

Пичи напряглась. Она не слышала, что и как он говорил. Она вся растворилась в чувствах, прильнула к его груди. Но вдруг резко оттолкнулась.

Сенека недоумевал — только что вся прильнула к нему, и вот уже отскочила и стоит, уставившись горящими глазами.

— Что? — спросил Сенека.

— Я ничего не собираюсь для тебя раскрывать, слышишь ты, ловкий обманщик? Ты… ты… Твой язык оказался у меня во рту. И что это за чертовщина такая?

— Пичи…

— И… И ты дотронулся до мисс Молли?

Сенека нахмурился.

— Мисс Молли?

Она указала на свою правую грудь.

— Это — мисс Молли, а другая — мисс Полли, и никто, кроме тебя, никогда до них не дотрагивался.

— Я понял, что…

— Да, ничего, — перебила его Пичи. — Я сказала тебе, что все это — слишком рано. Щеки ее пылали.

— Почему ты целовал меня, Сенека?

— Потому, что…

— А ты знаешь, что у меня щекотало между ног, когда ты меня целовал?

Он стоял, прислонившись плечом к двери, и рассматривал ее, улыбаясь:

— Трудно поверить в то, что ты говоришь, — произнес он.

— Повинись за то, что ты со мной сделал, Сенека.

— Извиниться за что? 3, а то, что я целовал свою собственную жену? Не буду.

Два чувства боролись в ней — гнев и растерянность.

Пичи была уверена в том, что она убежит от него.

Сенека думал по-другому. С него было достаточно приключений. Он был уверен в том, что она подчинится ему и сделает это сейчас.

Он распрямился.

— Пичи, уймись. Я женился на тебе сегодня, и сейчас настала пора скрепить наш союз. Раздевайся и ступай в постель.

— Что? — изумилась она.

— Ты слышала меня. Поторопись.

— Я… Ты… ты — подлый человек! Вот кто ты! Подлец!

Она вновь подбежала к двери и ухватилась за дверную ручку.

Сенека совсем потерял голову. Он подскочил к ней, взял ее на руки и понес в свою кровать. Неожиданно для нее, он быстро расстегнул свои брюки и начал их снимать.

Увидев это, Пичи стала быстро выбираться из постели. Удивленными глазами она рассматривала его кальсоны. Минута или две пролетели, прежде чем она пришла в себя.

— Боже, Сенека! Что ты собираешься делать? Она запаниковала.

— Бога ради, Пичи, успокойся. Ты что, боишься меня? Ты думаешь, что я дикарь?

— Н… нет. Я… я… н… не думаю так, — сказала она, запинаясь.

— Я знаю, что ты боишься меня, Пичи, но…

— Боюсь тебя? — переспросила она. — Я не боюсь тебя!

— Тогда чего же ты боишься? Скажи мне.

— Чистилища.

— Чистилища?

Она медленно слезла с огромной кровати. — Это… это во всем ты виноват, Сенека. За то время, что я здесь, мы друг другу не сказали и ста слов. Я все время была с теми девушками, которые шили для меня, а ты — сам с собой. Я была здесь затворницей.

— Что же ты прикажешь разговаривать этой ночью? — спросил он. — И при чем тут твое чистилище?

— Ладно, послушай. Ты думаешь, что я лягу спать с совершенно незнакомым мужчиной? Сделать это — страшный грех! Сенека рассвирепел.

— Я — твой муж. Разве грешно спать со своей…

— Да, — перебила она его. — Для меня это грех. Ты… я… Даже, если я — твоя жена — это все равно будет грех.

— Что ты еще хочешь знать обо мне? — закричал он. — Спрашивай поскорее, я отвечу. А теперь послушай меня. Ты разденешься и ляжешь спать!

Она нахмурилась. Ей совсем не хотелось подчиняться его воле. Но он уже был на грани того, чтобы послать ее к черту!

— Ты послушай меня сейчас, мистер. Я…

— Я не мистер! Я — принц! Более того, я — твой муж, Пичи. И я приказываю тебе раздеться и идти в постель.

Она раскрыла рот от изумления.

— Я… я даже не знаю, какой тебе цвет нравится…

Он уставился на нее — понять, как работает ее ум, было совершенно невозможно.

— Что ж, ты узнаешь, какой мой любимый цвет, но не ранее чем окажешься в моей постели. Мысли роились у нее в голове.

— Хорошо, Сенека, — сказала она неожиданно. — Я решила остаться здесь. Я остаюсь здесь, слышишь? Только натяни свои брюки, и мы поговорим с тобой. Расскажи мне о себе. Ты собирался мне рассказать о своем любимом цвете.

Она сидела на бархатном кресле и расправляла свои юбки. А еще, у нее была многообещающая улыбка.

— Ну, Сенека? — спросила она. — Какой?

— Что «какой»?

— Твой любимый цвет, — пояснила она.

— Зеленый! Понятно? Зе-ле-ный! А теперь отправляйся в постель!

— Ты все еще не натянул брюки?

— Не натяну, Пичи!

— Надень штаны, иначе я здесь не останусь ни минуты больше. Одень, одень, прошу тебя.

— Хорошо! — ответил Сенека.

Она облегченно вздохнула, когда он оделся.

— А мой любимый цвет — красный, — сказала она в надежде, что их разговор продолжится дальше. — Я не могу разобраться, красные мои волосы или нет. Некоторые говорят, что мои волосы красные. Но что-то в них такое между желтым и коричневым. Скорее всего красно-рыжие волосы, вот так.