— Мистер Бриндиси! Что… Сенека схватил стоявшего за дверями плотника и закричал:

— Та женщина… Та миссис Бэлли… Она отравила Пичи! Где она?

— Что? — закричал плотник. — Я… Она… Мы… Доктор Хинстон и я проехали мимо нее и ее племянника по пути сюда… О, мистер Бриндиси, у нее был ваш фургон. Я думал об этом прежде… Но она, должно быть, украла его в селе! Она…

— Черт побери! Скажи мне, где ты видел ее? — спросил у плотника Сенека.

— Она направлялась в порт… — произнес плотник.

Не дослушав его, Сенека вихрем побежал к лошади, вскочил в седло и направил лошадь галопом в порт. Он летел навстречу ветру, низко пригибаясь к шее животного. Он летел, опережая время, которого так мало оставалось для Пичи.

Орабелла хлестала осла длинным прутом направо и налево. Сумки с травами висели у Орабеллы через плечо. Она злилась на осла, который упрямился и не хотел идти. Бубба сидел рядом с Орабеллой и сопел носом. Ему было жалко животное. Он слышал, как бедный осел визжал от боли, но Орабелла продолжала его хлестать.

— Прекрати, п…прекрати, тетушка Орабелла, — просил он ее сквозь слезы. — Не бей его больше, пожалуйста, тетушка Орабелла, — ныл Бубба.

Но Орабелла не обращала внимания на племянника. Ей надо было как можно быстрее попасть в порт. Ей нужно было торопиться! Она боялась того, что кто-нибудь догадается, что она отравила Пичи. Орабелла была абсолютно уверена в том, что Пичи уже умерла. Да она еще, эта дура Пичи, заказала сама себе гроб!

— Эта сучка, — рассуждала Орабелла, — уже должна была съесть либо сыр, либо хлеб, либо фрукты, либо все вместе! И теперь золотой ручей будет принадлежать мне.

Рассуждая так, она вновь ударила осла. Она жаждала золота поскорее, а осел не желал бежать. И она хлестала и хлестала осла. Она жаждала золота!

— Нет! — закричал Бубба. — Ты зашибла его до крови. Я заберу его к принцессе — кузине Пичи. Она вылечит его…

— Идиот! — закричала на него Орабелла. — Она, твоя принцесса, мертва! Она съела отраву, Бубба! Она…

И вдруг она закрыла рот и прислушалась: вдали раздавался цокот копыт. Орабелле вдруг стало страшно. Она нутром почуяла неладное. Вот в клубах пыли она различила всадника. Он несся по дороге, как на крыльях, низко наклонив голову к шее лошади. Орабелла не видела еще этого всадника, но в душе знала, что это — принц.

Орабелла начала сильнее хлестать осла, но он не двигался с места. Совершенно обезумевшая, она сбросила свой мешок с травами на землю и крикнула Буббе:

— Прыгай скорее! Нам нужно спрятаться! Бубба, они бросят тебя в тюрьму, и ты никогда не выберешься оттуда!

У Буббы от страха мурашки забегали по спине. Он выпрыгнул из фургона и побежал за теткой, которая уже бежала по дороге.

— Прячься, — кричал он ей вдогонку. — Я уже спрятался.

С этими словами он начал переползать через каменную стену. Он еще не успел перевалить на другую сторону, как увидел рядом большую коричневую лошадь. Сенека ничего не знал о прячущемся мужчине и поторопился нагнать старую женщину в зеленых зарослях.

— Убийца миссис Бэлли, — говорил про себя Сенека.

Гнев затмил ему глаза. Орабелла услышала сопение лошади позади себя. Она обернулась и увидела принца.

— Нет! — крикнула Орабелла.

Но Сенека ничего не слышал. Не сбавляя хода, он на ходу подхватил старуху и посадил на лошадь. Испугавшись до смерти, Орабелла издала невнятный звук, а Сенека уже завернул лошадь и помчал ее быстрее к домику. Дорога назад показалась Сенеке вечностью. Он влетел на лошади во двор, резко остановился и выпрыгнул из седла. Затем он сгреб старуху и поставил на землю. Он привел ее в кухню и приказал:

— Делай противоядие! Я сказал, делай противоядие! — повторял он. — Делай противоядие, черт побери! — закричал Сенека.

Орабелла поглядела в его гневные глаза. Она была поймана. Ей теперь никуда не убежать. Ее бросят в тюрьму, и остатки своих дней она проведет с заключенными. Но она умрет в тюремных стенах с чувством удовлетворения, что она убила эту сучку.

Сенека видел, как ее холодные тонкие губы разошлись в улыбке.

— Делай противо…

— Нет!

— Кому сказал? Делай сейчас же.

— Не буду!

— Бога ради! Она умирает, но еще жива… — стал умолять ее Сенека.

— А я хочу, чтобы она умерла, — сказала Орабелла и засмеялась.

Сенека осатанел, он собирался убить ее своими руками. Вцепившись ей в глотку, он увидел на шее тонкий кожаный ремешок, на котором висел мешочек с травами. Сенека сильно сдавил ей глотку, а затем оборвал мешочек с ее шеи.

— Противоядие, — заявила она. — Оно здесь, внутри. Это — травы, по крайней мере, сорок или пятьдесят трав. Желаю тебе поскорее сделать чудодейственное лекарство, — с пафосом сказала Орабелла.

Сенека уставился на мешочек, затем на Орабеллу. Руки его тряслись. Он потерял всякий контроль над собой и зарычал. Он знал, что Пичи умирает, а он бессилен что-либо сделать.

Его ужасный вопль заставил доктора Хинстона вздрогнуть. Из спальни раздался его голос:

— Я думаю, вам лучше подойти сейчас сюда. Мистер Уэйнрайт, вошедший в дом, сказал:

— Мистер Бриндиси! Бога ради, ступайте к своей жене, а я посторожу здесь миссис Бэлли.

Сенека поднял голову, посмотрел на всех безумными глазами и пошел в спальню. Там он подошел к доктору и срывающимся голосом, запинаясь, спросил:

— Она… она… она …мертва?

— Нет, мистер Бриндиси, — ответил доктор. — Она все еще жива. Но вы подойдите к ней сейчас и скажите, как вы ее любите!

— Вы хотите сказать, что я должен с ней попрощаться, — прохрипел Сенека. — Она скоро умрет, да?

Доктор Хинстон не ответил. Он тихо вышел из комнаты. Сенека подошел к кровати. Пичи лежала почти что бездыханная. Солнечные лучи падали на ее смертельно бледное лицо. Внутри у него все было разбито: и его разум, и его сердце, и его душа. Застонав, Сенека бросился к ней и наклонился… Под тяжестью его веса она подалась к нему в руки.

— Как и всегда, — прошептал он. — Ты всегда давалась мне в руки… Когда я приходил к тебе, а ты была уже в постели, ты всегда… бросалась мне на руки… — Он прижал ее ближе к себе.

— Холодная, — произнес он. — Ты такая холодная, милая моя. Стань теплее. Принцесса! Пожалуйста, стань теплее! — сказал он и погладил ее по голове. — Слушай, жена, я напомню тебе о том, чего никогда не забуду.

Он приподнял ее и начал баюкать на руках.

— Помнишь, я не мог смеяться, а ты научила меня смеяться. А помнишь, ты мне сказала, что наказание Тивона покраской всех дверей в конюшне было совсем не наказанием. Ты зацепила железного рыцаря и подумала, что убила человека… — вспоминал он.

Он нахмурился, сознавая, что воспоминания нахлынули непроизвольно и роились у него в голове.

— Помнишь, когда ты обозвала Вэстона Шеррингхейма «жирным ослом»! Если бы ты знала, как во мне внутри все хохотало, но я не мог тебе показать этого. Я тогда хотел на тебя рассердиться, но ты мне не дала этого сделать…

Он нагнулся и поцеловал ее в холодную щеку.

— А твоя белка? Ты хотела, чтобы у нее тоже была корона, и ты сделала ее. А вспомни индюшку, которая подавилась желтым камешком, и еще… маленькую статуэтку, которую тебе так хотелось подержать. Да, ты еще мне рассказывала, как потеряла свое красное бархатное одеяло… — говорил без умолку Сенека, но она ничего не отвечала.

Она умирала. И он ничего не мог сделать, чтобы спасти ее. Он, наследный принц Авентины, который мог все в мире купить, не мог купить только жизнь Пичи.

Его глаза затуманились…

— Я часто смеялся с тобой, — прошептал он ей очень нежно… — Но я никогда-никогда не плакал. Ты никогда не видела меня плачущим, Пичи. Никогда…

Он провел своим большим пальцем по ее горлу. В глаза ему бросился резкий контраст: его смуглая кожа и ее белая.

— Темная… — пробормотал он, — как полночь. Белая, как магнолии… Ты и я… Я и ты… Полночь и магнолии…

Он совсем обезумел от горя и повторял, повторял, повторял… Он еще раз посмотрел на ее горло, а затем — на ее закрытые глаза.